Богатые наследуют. Книга 1, стр. 47

– Поторапливайтесь, вы, неразлучная парочка! – звала их Розалия. – Я, конечно, понимаю, что лошади для вас важнее, чем еда!

И она с любовью погладила волосы Энджел, когда они входили в свой хорошенький дом.

Поппи долго сидела, просто глядя на дом и думала о его обитателях. Ощущая голод, она гадала, едят ли они ленч каждый день в одно и то же время, и что они едят. Ей было интересно, выйдут ли они из дома после ленча и будут ли кататься на пони, или же мама Энджел велит им отдыхать. И когда она наконец развернулась и пустила Спайдера рысью, она была совершенно уверена, что мама и папа Энджел заботливо уложат ее вечером в кроватку, и каждое утро, когда она откроет глаза, они будут около нее.

Потихоньку пробравшись в дом, чтобы не будить индейца, Поппи грустно посмотрела на свой собственный ужин. Она откусила кусок черствого хлеба и налила себе стакан густого молока, которое индеец принес этим утром, подоив корову, пасшуюся в яблоневом саду. Потом она пошла на свое привычное место на ступеньках и медленно села, внимательно глядя на дорогу и мечтая о том, что папочка вдруг волшебным образом неожиданно очутится перед ней. Но, конечно же, он не появился, и когда наконец совсем стемнело, она устало поплелась в большой молчаливый дом.

Она присела на краешек кровати, потом взобралась на нее и села поудобнее, прижав подбородок к коленям. Она снова стала думать об Энджел Констант, вспоминая ее блестящие волосы и веселый звук ее звонкого смеха. В ней было что-то свежее, и чистое, и удивительно красивое – словно вокруг нее было сияние, как вокруг настоящего ангела. Поппи слезла с кровати и пошла к зеркалу. Ее голубое хлопчатобумажное платье было неряшливым, на груди – пятна от молока. На ее лице были полосы сажи, и бледный белый ободок от молока окружал рот Она не могла припомнить, когда в последний раз расчесывала волосы, потому что никто никогда не напоминал ей об этом, и теперь они свалялись на затылке, а косички не заплетались уже много дней. Поднеся руку к лицу, Поппи стала рассматривать свои обломанные ногти, с черными полосками грязи под ними, а потом сравнила свои исцарапанные, без чулок, ноги в стоптанных пыльных башмаках с хорошенькими ножками Энджел. И она еще раз вспомнила весь облик Энджел – прелестное белокурое видение.

Сердито стянув с себя платье, Поппи полезла в шкаф за свежей ночной сорочкой. Потом она расплела косички и атаковала их расческой, пытаясь расчесать спутанные места. Сосуд с водой стоял слишком высоко, чтобы Поппи могла достать его, да и потом он был слишком тяжелым, и она все равно не смогла бы налить из него воды. Она встала на стул и сначала одной рукой, а потом двумя плескала себе холодной водой на лицо, смывая грязь и вытираясь белым льняным полотенцем. Наконец, она встала на колени около кроватки и, сложив руки, стала молиться, но этим вечером она просила не только о том, чтобы вернулся папа, она молилась Богу, чтобы он сделал ее такой, как Энджел Констант. И этой ночью ей снился хорошенький черный пони, который резвился в загоне, и брат и сестра, идущие рука об руку к даме с ласковым голосом и серебряным колокольчиком, но только в этом сне не было Энджел – сестрой была сама Поппи!

Когда папочка наконец вернулся, на лице у него не было обычной беззаботной усмешки и мешочка с подарками. Поппи молча стояла на ступеньках, когда он поднимался в дом. Лицо его было бледным и разъяренным.

– Черт побери, Поппи, – простонал он, заметив девочку. – Я совсем забыл о тебе!

Она ошеломленно уставилась на него… Как папочка мог забыть о ней… Это невозможно… Ведь она о нем никогда не забывает…

Он опять вдохнул.

– Все в порядке, – сказал он с усмешкой и, даже не поцеловав ее, прошествовал в дом – в детскую. Поппи шла за ним. – Думаю, ничего не остается, как взять тебя с собой.

Поппи молча наблюдала, как он открыл шкаф и стал укладывать ее вещи в маленький чемодан. Она была так расстроена тем, что он забыл о ней, что даже не спросила, куда они собираются ехать.

– Готовься ложиться спать, – сказал Джэб резко, когда закрывал за собой дверь детской. – Мы выезжаем завтра на рассвете.

Поппи лежала без сна в своей холодной кроватке, дрожа от страха – не от мысли о том, куда они едут, или даже почему, но оттого, что он забыл о ней. Еще до рассвета она встала и оделась, и стала ждать, выйдя из детской со своим маленьким чемоданчиком и тряпичной куклой под мышкой, как носил ее папа, когда она была совсем маленькой. Когда Джэб, наконец, открыл дверь своей комнаты, он едва не налетел на нее.

– Я не хочу, чтобы ты забывал обо мне, папочка, – сказала ему Поппи, глядя на него широко раскрытыми от страха глазами.

Он молча смотрел на нее. И так было скверно, что он проиграл дом и свою долю ранчо Санта-Виттория паршивому ковбою из Монтечито, так надо же, теперь его достает еще и Поппи! Дьявол, только хнычущего ребенка еще не хватало азартному игроку, собравшемуся в дорогу на дело!

Схватив ее чемодан, он понесся по коридору так быстро, что Поппи пришлось бежать, чтобы поспеть за ним.

– А как насчет Спайдера? – спросила она, затаив дыхание. – Он поедет с нами?

Господи, он совсем забыл об этом проклятом пони!

– Он будет дожидаться, когда ты вернешься, – солгал он равнодушно. – Давай, давай, поторапливайся! Ну что ты плетешься еле-еле?

Индеец, завернувшись в серапе, ждал его у входной двери.

– Мы больше не увидимся с вами, мистер Джэб, – сказал он не своим обычным звучным голосом, а каким-то странным шепотом. – Вы и я – мы оба уходим из этого дома.

Джэб внимательно посмотрел на него. Старый индеец всегда был прав. Он был здесь с самого начала, а теперь это – конец.

Индеец склонил свою седую голову.

– Теперь уже недолго осталось, – пробормотал он, когда они прошли мимо него и растворились в сумерках.

ГЛАВА 18

1887

Папочка сказал ей, что они отправятся «путешествовать», и Поппи мечтала, что они вернутся в Монте Карло, но ничего подобного не произошло. На этот раз у них была крошечная каютка на посудине, плывшей в Сан-Франциско – в самой нижней ее части, где волны сильно бились о борт, отчего Поппи испытывала приступы дурноты. И хотя она плакала, папочка просто лежал на своей койке и пил ирландское виски из серебряной фляжки, или громко храпел, когда она засыпала.

Они сошли на берег в Сан-Франциско на ослабевших ногах, и Поппи спросила с надеждой, едут ли они в их прежний большой дом. Но Джэб просто схватил ее за руку и буквально втолкнул в омнибус, который тянули две лошади. Они ехали на Юнион-сквер, где находился вокзал.

Только теперь не было роскошного купе в большом поезде Сан-Франциско – Чикаго, а просто жесткое неудобное сиденье, которое врезалось ей в ноги. Когда Поппи жалобно сказала, что хочет есть, Джэб купил ей пакет сандвичей и яблок у человека с тележкой, который периодически сновал туда-сюда по проходу. Наконец она уснула, положив голову папе на руку и крепко уцепившись за рукав его пиджака – даже во сне она не хотела выпустить эту спасительную соломинку. Ей снилось, что она была Энджел. Как хорошо было скакать на смешном черном пони! А поезд неспешно пыхтел по широкой равнине.

Когда она проснулась, ее голова покоилась на папочкином щегольском пальто, а самого его не было. Ее живот опять свело спазмом паники, когда ей в голову пришло, что, пока она спала, он опять позабыл про нее. Наверно, он сошел с поезда и оставил ее одну!

– Где папочка? – спросила она в ужасе смуглую, неприветливую даму, сидевшую напротив. Сон как рукой сняло.

– Судя по тому, как от него несет, он конечно в баре! – отрезала дама. – Не знаю, что это за мужчина, если он оставляет такую маленькую девочку одну, а сам пьянствует!

Поппи, враждебно посмотрев на нее, соскользнула с сиденья и протиснулась сквозь ее пышные юбки.

– Папочка – не пьяница! – парировала она с безопасного расстояния у двери. – И он не бросил меня! Он – самый лучший папочка в мире!