Великолепная пятерка, стр. 28

Вместо денег в кейсе должен был появиться пакет с заграничными паспортами. Один паспорт — для мужчины, один — для женщины и один — для девочки тринадцати лет. Только фотографии в этих документах должны были напоминать Борису о прошлом, потому что фотографии эти были настоящими, не поддельными. Все остальные вписанные в паспорта данные имели весьма мало общего с действительностью, но именно за это были заплачены деньги. За это, а также за открытые парагвайские визы. За забронированный номер в Асунсьоне. За авиабилеты, где были пропечатаны уже новые, самому Борису пока неизвестные, фамилии. Этим оплачивались также услуги человека, который должен был их встретить в аэропорту Асунсьона, отвезти в гостиницу и проконсультировать по поводу условий парагвайской жизни. Как объяснили Борису во время рязанских посиделок в уединенной беседке, Парагвай — не самое плохое место на свете, но уж если захочется переместиться поближе к культурным центрам, то оплаченный человек поможет с визами в Европу или Штаты. К тому же чем больше переездов из страны в страну, тем больше запутывается след, тем меньше шансов испытать однажды утром неожиданный и печальный всплеск ностальгии, увидев возле своей кровати людей из Службы безопасности «Рослава».

Абсолютно безопасным уход Бориса мог бы стать, если бы он наскреб сто пятьдесят тысяч долларов. За эти деньги умельцы из рязанского окраинного парка брались устроить инсценировку гибели всей романовской семьи, а также пластическую операцию для самого Бориса и для его жены с последующей выдачей всего комплекта документов уже на новые лица. Ста пятидесяти тысяч долларов у Бориса не было. Даже те девяносто, что с обманчивой беззаботностью были оставлены на заднем сиденье его «Ауди», дались со страшным скрипом — хотя Борис неплохо зарабатывал последние семь лет, а два года, проведенные в отделе Дарчиева, — так вообще превосходно.

Тём не менее денег не хватало. Борис не мог начать распродажу имущества, поскольку это сразу бы вызвало вопросы. Он не мог даже снять деньги со своего банковского счета, потому что это был счет в «Рослав-банке», и все тамошние операции были абсолютно прозрачны для СБ. Борис знал это лучше многих других. Но тут очень кстати пришелся июльский отпуск, и Борис существенно облегчил свой банковский счет, вроде бы для предстоящих отпускных трат — объяснив это сначала кассирше в банке, а затем во время обеденного перерыва — Монстру. Оставалось надеяться, что теперь информация дойдет до СБ и там объяснение денежным изъятиям схавают.

Пришлась кстати и юношеская привычка Бориса не доверять никаким банкам, сберегательным кассам и инвестиционным фондам — пятнадцать тысяч он хранил дома, в лоджии, в металлической коробочке. Изымая их оттуда, Борис испытал горечь утраты, сродни той, которую чувствует ребенок, разбивая копилку, годами заполнявшуюся мелочью. Пятнадцать тысяч тоже копились годами, и об их существовании не знали не только рославская СБ и налоговая инспекция, но также и Марина. Борис мечтал когда-нибудь лихо, по-гусарски пустить эти деньги на ветер в каком-нибудь шикарном казино, весело, с шиком... Скажем, в день своего сорокалетия. Но нет, оказалось, что деньги эти собраны не для праздников, а для черного дня, который постучался в дверь... Постучался так неожиданно и так неотвратимо.

И все равно нужная сумма не набиралась, потому что бежать из страны с пустыми карманами было бы большой глупостью, и Борис не знал, как ему совместить погоню за двумя зайцами — как оплатить уход и притом сохранить пять-десять тысяч для начального обустройства на новом месте. Концы с концами не сходились даже после того, как законспирированные деловые партнеры Бориса согласились принять в счет оплаты его машину — он должен был оставить «Ауди» двенадцатого октября в условленном месте.

Совсем пустым, конечно, Борис не оставался — четвертого октября ожидалась зарплата за сентябрь, но этого было слишком мало, учитывая неопределенную парагвайскую перспективу и неизбежные форс-мажорные затраты.

И тогда он подумал о воровстве. Он уже ехидничал втайне, расценивая свой уход из корпорации как похищение самого себя у «Рослава». Теперь же Борис без всякого ехидства подумал: «А почему только самого себя?» Теперь Борис думал: «А почему бы мне не вознаградить самого себя за ударную работу на „Рослав“? Я пахал на них столько лет, они же изрядно попортили мне нервы, сделали параноиком, напугали до полусмерти... Именно из-за них я ухожу, и именно из-за них я ухожу ТАК. Можно сказать, по-английски. Не прошаясь и не оставляя адреса для писем. Ухожу без выходного пособия, между прочим».

Он стал тщательно обдумывать проблему выходного пособия и пришел к выводу, что некоторая сумма от корпорации на прощание — это было бы весьма кстати.

Он попросил своих законспирированных деловых партнеров совершить еще одно небольшое дельце — открыть на его новое имя счет в небольшом пражском банке. И сообщить Борису номер счета.

Вот теперь финансовые проблемы Борису и его семье в ближайшее время не грозили. Единственное, что вызывало некоторое беспокойство, — это изменение в планах на двенадцатое октября. Теперь у Бориса оставалось чуть меньше времени. Он думал, что эта возникшая разница в часах не сыграет особой роли.

Он ошибся. Это изменило все. Это — а также белые туфли на невысоком каблуке.

Боярыня Морозова: несанкционированное проникновение

За пределами главного офиса «Интерспектра» обнаружилось, что бабье лето внезапно сгинуло, не сдержав розданных обещаний, и теперь всем желающим предлагалось лицезреть тягостно-серое небо, нависшее над городом и вот-вот норовившее разразиться пригоршней холодных и совершенно никому не нужных капель. Морозова немедленно накинула на голову капюшон, не без удовлетворения подумав, что, как бы ни кошмарно было нынешнее задание, влезать в розовый костюмчик и демонстрировать коленки ей не придется. Скорее всего не придется.

Монгол сел за руль, и их машина двинулась в сторону жилого комплекса «Славянка-2». На дорогу ушло минут сорок, затем Монгол сбросил скорость, и они медленно миновали главный въезд в «Славянку», фиксируя двумя парами внимательных глаз все детали — количество людей, ширину проезда, количество видеокамер, высоту забора...

— Если даже у них ничего не изменилось за последние полгода, — подытожила визуальный осмотр Морозова, — то перелезать через забор даже не стоит пытаться.

— Рапорт Кабанова, — сказал Монгол, выворачивая руль вправо. Они по-прежнему ехали параллельно внешней стене жилого комплекса, но не вплотную, а за рядом чахлых тополей, скрывавших полосу газона и узкую асфальтовую дорожку.

— Да, рапорт Кабанова, — кивнула Морозова. — Этот идиот не придумал ничего лучше, как рвануть напролом, покромсав охрану на въезде. Типично мужская логика.

— А как решает эту проблему типично женская логика? — невозмутимо осведомился Монгол.

— Хорошо бы нас сбросили с вертолета, — сказала Морозова без тени улыбки на лице. — Ведь есть же у Шефа вертолеты, так почему бы их не использовать? Ночью все могло бы пройти как по маслу. Если не считать того, что я никогда не прыгала с парашютом.

— Я прыгал, — сказал Монгол. — Но я так понял, что вертолета нам не дадут. Между прочим, никто не пробовал просто войти?

— Извини?

— Как делают обычные люди. Подъехать и сказать: мы к гражданину Романову. Мы его родственники. Пропустите нас, пожалуйста.

— Мне даже нравится такая наглость, — оценила Морозова идею. — Давай представим, что будет дальше. Они звонят в квартиру Романова и говорят, к вам приехали двое. Пускать их или нет? Жена Романова говорит, что знать нас не знает, после чего нас... Стоп. Ага... Сейчас там командует не жена Романова. Сейчас там командуют люди из СБ. И если им скажут, что к Романову кто-то приехал, то... Им станет интересно. Они захотят с нами пообщаться. И они прикажут пропустить нас в «Славянку».

— Но мы не поедем к дому Романова, — продолжил мысль Монгол.