Небо в алмазах, стр. 36
Я просто отошел к стойке бара, где Карабас приветствовал меня раздраженным шипением:
— Наворковался, голубок?
— Чуть не уснул, — признался я. — Все рассказывал мне, как мой отец одиннадцать лет назад устроил ему выволочку. Это произвело на него глубокое впечатление.
— А кто был твой отец? — удивился Карабас. — Разве он не в ГАИ работал?
— В прокуратуре, — устало сообщил я Карабасу, зная, что он это забудет через пять минут.
— Круто, — оценил Карабас. — Только надо было делать выволочку не одиннадцать лет назад, а сейчас. Чтобы он отвязался от «Антилопы» раз и навсегда. Опять он выспрашивал насчет того пропавшего банкира?
— Нет, у него здесь какая-то встреча, — сказал я, показывая кулак Антону, который намылился было уйти от дверей вслед за очередной юбкой.
— Встреча, говоришь? — Карабас перегнулся через стойку, вглядываясь куда-то в глубь зала, хотя трудно было что-то рассмотреть в мелькании огней и танцующих фигур. Тем не менее Карабасу это удалось. — И вправду... — Карабас ухмыльнулся. — Какой-то парень подошел к твоему полковнику. Может, его и девочки не интересуют, потому что он мальчиками увлекается?
— Не увлекается, — сказал я, привстал с табурета и обернулся. Когда между темными силуэтами на миг образовался просвет, я увидел спину сидящего за столиком Лисицына, но никакого парня рядом не было. Я ехидно заметил Карабасу, что у него начались галлюцинации, но тот отмахнулся от меня и сказал, поразмыслив:
— Пойду-ка я подлижусь к твоему менту. Вино ему понравилось? Значит, еще один бокальчик не повредит. И что-нибудь из закусок. А то его идеи насчет ОМОНа и переписи населения... Как-то мне это не очень нравится.
Карабас тщательно вытер руки о свою майку, потом небрежно бросил на тарелку несколько ломтей ветчины и сверху украсил их зеленью. Потом снова вытер руки об майку, взял тарелку, бокал с вином и решительной походкой отправился к Лисицыну, подлизываться.
Меня он оставил за стойкой бара на хозяйстве, поэтому я просмотрел сам момент прибытия Карабаса к лисицынскому столику. Карабас вернулся обратно минуты через две, и был он какой-то растерянный. Бокал с вином он поставил обратно на стойку. Ломоть ветчины он задумчиво положил к себе в рот.
— Он отказался? — предположил я. — Этого стоило ожидать, он же...
— Все намного хуже, — перебил меня Карабас, берясь за второй ломоть ветчины. — Ты уволен, Саня.
Я его не понял.
— Опять? — спросил я, глупо улыбаясь.
— Снова, — сказал Карабас, и я заметил, что его пальцы дрожат.
— Почему? — спросил я уже без улыбки.
— Потому что твой полковник сыграл в ящик, — тихо проговорил Карабас.
— Он не полковник, он подполковник, — неуместно заметил я. Третий кусок ветчины Карабас швырнул мне в физиономию. Я так понял, что это мое выходное пособие.
5
Оперативная группа приехала за пять минут до полуночи, и, таким образом, обычное краткосрочное безумие по поводу бесплатного шампанского не состоялось. Карабас едва не со слезами на глазах наблюдал, как оперативники сортируют публику, рассаживают людей за столики и начинают долгие нудные разговоры о том, кто что видел, кто что слышал и кто, собственно, есть кто. Многие из карабасовских клиентов упорно не въезжали, что милиция настоящая и допрос настоящий. Они истерически хохотали и норовили облобызаться с оперативниками. Тем приходилось подводить весельчаков к неподвижному телу Лисицына, и веселье постепенно сникало.
В «Золотой Антилопе» становилось все больше и больше милиционеров, получился настоящий аншлаг, но поскольку никто ничего не заказывал, то лицо Карабаса выражало плохо скрываемую скорбь. И еще он периодически косился на меня, чтобы я не забывал, кто, по мнению Карабаса, виноват в этой катастрофе. Виноват был я, потому что я знал Лисицына, а Лисицын был мертв, и теперь заведение Карабаса было закрыто. И совсем не факт, что оно откроется следующим вечером.
Карабас грустил, а я подумал, что Лисицын все-таки выполнил свое обещание напустить на «Золотую Антилопу» ментов и переписать всю здешнюю публику. Правда, сделал это подполковник слишком уж странным образом — практически с того света.
В районе часа ночи стали подъезжать большие милицейские шишки. Они заходили в «Антилопу» и сразу же натыкались на мертвый взгляд Лисицына, который по-прежнему сидел за столом лицом к выходу. Милицейкие шишки морщились и отводили глаза: неприятно видеть мертвого коллегу по работе, даже если не знал его лично. Вид неподвижного Лисицына наводил, вероятно, милицейских боссов на невеселую мысль о том, что и они смертны.
Наконец протрезвевшую и посерьезневшую публику отправили по домам, и ребята в форме взялись за основных свидетелей. То есть за меня с Карабасом. Нас развели по разным углам и усадили за столы спиной друг к другу. Карабасу от этого должно было полегчать, потому что смотреть спокойно на мою физиономию он уже не мог.
— Это вы Хохлов? — спросил меня молодой парень с аккуратным пробором. — Это вы начальник службы безопасности кафе-бара «Золотая Антилопа»?
— Это я Хохлов, — признался я. — И это я бывший начальник службы безопасности.
— Бывший? — нахмурился молодой человек.
— Уволен полтора часа назад, — сообщил я. — За крупные ошибки и низкую исполнительскую дисциплину.
— То есть?
— Я должен был обеспечивать порядок. А здесь труп. Это непорядок. Значит, я не выполнил своих обязанностей.
— Логично, — согласился молодой человек. — А ваш начальник... Когда он узнал, что подполковник Лисицын мертв, он сначала написал приказ о вашем увольнении или сначала позвонил в милицию?
— Хм, — сказал я, жалея, что Карабас не слушает нашу милую беседу. — Конечно, он сначала позвонил в милицию.
— Хорошо. — Молодой человек что-то отметил в своих бумагах, а я скромно улыбнулся: приятно чувствовать себя человеком, который беззаветно спасает другого человека.
Хотя бы этот другой человек был Карабасом. Хотя бы для спасения мне пришлось наврать. И хотя я не очень понимал, что грозило Карабасу, если бы выяснилась настоящая последовательность его действий.
— Вы разговаривали с подполковником Лисицыным за несколько минут до его смерти, — утвердительно произнес молодой человек. — О чем вы разговаривали?
— Подполковник Лисицын рассказывал мне о тех временах, когда он работал вместе с моим отцом, — сказал я. — Так сказать, предавался воспоминаниям.
— А кто ваш отец? — буднично спросил молодой человек, мелкими ровными буковками покрывая очередную страницу.
— Прокурор, — сказал я, закидывая ногу на ногу. — Городской прокурор.
Я вообще-то не любитель кидать понты, но иногда я ловлю кайф от того, как люди меняются в лице после моих слов. Этот аккуратист с пробором тоже отложил в сторону карандаш и неуверенно обернулся в сторону старших по званию. Словно хотел позвать на помощь. Потом он все-таки собрал волю в кулак, поднял на меня глаза, оценил мою поцарапанную физиономию и уточнил на всякий случай:
— Ты че, серьезно?
— Абсолютно, — сказал я, и аккуратист с пробором снова завертелся, рискуя протереть дыру на штанах. — Одиннадцать лет назад, — добавил я, сжалившись, — одиннадцать лет назад мой отец был прокурором города. Я же сказал — Лисицын предавался воспоминаниям.
— Ах вот оно что, — молодой человек откинулся на спинку стула. Ему явно полегчало, но теперь он злился на меня за пережитое смятение. — И вы утверждаете, что подполковник милиции приехал посреди ночи сюда, чтобы, как вы говорите, предаться воспоминаниям? Как-то не очень верится.
— Я не говорил, что он приехал сюда за этим, — уточнил я. — Я объяснил, о чем мы разговаривали. А цель приезда у него была другая. На половину двенадцатого у него была назначена встреча.
— С кем? — подался вперед молодой человек. Я развел руками. За спиной раздался шум — судя по голосам, Кара-бас доказывал своему собеседнику, что не видел ничего подозрительного возле лисицынского столика. Для этого Карабасу приходилось бить кулаком по столу и надрывать связки. Тем не менее ему не верили.