Не спеши умирать в одиночку, стр. 66

— Заткнись! — рявкнула Тамара, и Юля испуганно вжала голову в плечи. — И запомни раз и навсегда: мы никого не убивали. Ни Джорджика, ни Диму, ни Веретенникова. Даже Павлика твоего мы не убивали, хотя стоило бы. И нам не нужны твои кассеты и твои списки!

— Bay! — не выдержала Юля. — Так это вы мне оставите?! Bay!

— Дура! Тебе не радоваться надо, а бояться, потому что кто-то убил Джорджика, кто-то убил Диму и Веретенникова, а следующей в этой компании запросто можешь оказаться ты! Поэтому сейчас мы отвезем тебя домой, ты закроешься на все замки и не будешь выходить из квартиры!

— Долго?

— Сколько нужно, столько и будешь сидеть!

— Ясно, — поспешила согласиться Юля и стала засовывать свой список в прежнее укромное место.

— И последний вопрос, — устало произнесла Тамара. — Где деньги Джорджика?! Куда он их дел?

— Откуда я знаю? — пожала плечами Юля. — Деньги — это была чисто Джорджикова забота. Он сам деньги получал с клиентов, а потом уже со мной расплачивался, с Димой, с бухгалтером... Я вам одно скажу, — сказала Юля, и Тамара впилась в нее напряженным взглядом. — Георгия Эдуардовича убили в понедельник, а во вторник вы, Тамара Олеговна, полезли в сейф. Денег там не было. Но ведь их и в пятницу на предыдущей неделе не было. Пустой был сейф. Я случайно заметила, когда Джорджик оттуда какие-то фотографии доставал. А неделей раньше Джорджик вернулся из Москвы и был очень злой. Вот так. Выводы делайте сами.

Тамара вздохнула, посмотрела на часы и сказала, глядя перед собой и ни к кому конкретно не обращаясь:

— Я хочу спать.

— Это правильно, — немедленно поддержала ее Юля. — Я читала в одном журнале, что чем больше спишь, тем лучше кожа на лице. Для вас это очень важно, Тамара Олеговна...

— Помолчи, а? — попросил я.

— Кстати, — Юля с какой-то странной улыбкой уставилась на меня, — я очень удивилась, когда Георгий взял тебя вместо Димы. Я еще посмотрела на тебя и подумала: «Ну, на такую рожу точно никто не клюнет!»

Тут я и почувствовал, что это такое — очень хотеть убить человека. Или по крайней мере вырвать у него язык.

4

Тамару все же сморил сон, и я сел за руль, но направил машину вовсе не к Тамариному дому. Она бы очень удивилась, если бы могла это видеть. Но она крепко спала, и я мог спокойно обделать свои дела. Поэтому-то мне казалось, что сейчас не время спать.

Сначала я поехал к железнодорожному вокзалу, где работали круглосуточные киоски «Роспечати», и купил вчерашнюю газету. На первой странице в левом нижнем углу черные буквы кричали: «Жестокое убийство депутата!» Ниже добродушно улыбался с фотографии сам Эмиль Петрович Веретенников. Подробности я отыскал на третьей странице, и от этих подробностей у меня едва волосы на голове дыбом не встали.

Оказывается, тело депутата было обнаружено неподалеку от стоянки пригородных автобусов, в перелеске. Нашел Веретенникова дачник, отошедший в кусты по малой нужде. Точнее, нашел он не Веретенникова, а некое изуродованное тело, которое лишь по татуировкам и отпечаткам пальцев позже было признано принадлежащим депутату городской думы. Эмиль Петрович скончался от выстрела в лицо, но невооруженным глазом было заметно, что последнему выстрелу предшествовали многочисленные жестокие пытки. У покойного было раздроблено колено, сломано несколько пальцев на руках, порезано лицо. Деньги и документы отсутствовали, но на банальное ограбление все это совсем не походило. Это было что-то другое, что-то связанное с уже совершенными убийством Джорджика и самоубийством Димы. Однако связь эта была ясна только мне и вряд ли кому-то еще, кроме самих убийц.

От вокзала я поехал поискать укромное местечко, где можно припарковать «Ягуар», чтобы он не бросался в глаза, и как следует накачаться кофе. Мне было все равно, куда ехать, но через какое-то время я вдруг понял, что еду в сторону дачи ДК. Подсознание тянуло меня за очередной подсказкой, тем более что трупов становилось все больше, и сломанные пальцы Эмиля Петровича мне как-то уж совсем не понравились. Не хотел бы я так умереть.

Наконец я нашел столовую-вагончик для водителей-дальнобойщиков, втиснул «Ягуар» между двумя огромными рефрижераторами и пошел заправляться кофе, оставив Тамару в машине. После двух чашек я почувствовал, что сердце заколотилось чаще, однако на состоянии мыслительного процесса это никак не сказалось: все та же неясность, тревога и напряженное ожидание новых неприятностей. Все, что я смог придумать после завтрака, — это купить жетон и отправиться звонить ДК. Семь утра — не самое подходящее время для звонков, но тут уж не до приличий.

— Да? — Голос ДК был на зависть бодрым и жизнерадостным.

— Это я, Саша...

— Все хуже и хуже, — сказал ДК. — Депутат-педераст, кажется, дал дуба?

— Точно, — сказал я. — Джорджик пытался его шантажировать, но все равно непонятно, кто их обоих убил... И с дискетой тоже сплошной туман: мы нашли продавцов, но это явно не они убивали, потому что...

— Стоп! — резко оборвал меня ДК. — Ты звонишь из дома?

— Нет, я звоню из...

— Не говори мне, откуда ты звонишь. Дома не появляйся, и к этой своей Тамаре не ходи. Найдите какое-нибудь безопасное место и сидите там.

— С чего вдруг такая паника? — нахмурился я.

— А ты не догадался? Ты не чувствуешь, к чему идет дело? Включи интуицию, Саша, и ты сразу поймешь, что происходит... — говорил ДК на фоне ровного сильного шума. Неужели он в семь утра развлекался с газонокосилкой?

— Все, мне некогда, — сказал ДК, — позвони мне в полдень, если будешь в состоянии... Кстати, со сломанной челюстью ты хорошо влип, поздравляю.

— Это как? Что значит — буду в состоянии? При чем тут сломанная челюсть?

— Ты все поймешь, — рев в трубке усилился, и я спросил:

— Это что у вас там, газонокосилка орет?

— Газонокосилка? Ага, она, родимая, — сказал ДК. — Запомни, в полдень.

На этом связь оборвалась. Я почесал в затылке, соображая, что бы могли означать все эти слова ДК, и объяснение напрашивалось очень простое и поверхностное: ДК боится, что мы вляпаемся в крупные неприятности, и советует переждать, пока все не утрясется. Но я помнил, что с ДК никогда ничего не бывает простым и однозначным, а значит, подоплека была сложнее. Оставалось надеяться, что в полдень ДК будет более разговорчивым.

Я вернулся в машину и стал ждать, когда проснется Тамара. Тяжелые грузовики въезжали на стоянку и выезжали с нее, ревели моторы, и я тут понял, что звук, бывший фоном голосу ДК в трубке, вовсе не был звуком работающей газонокосилки. Это было что-то гораздо более мощное. Нечто вроде работающей турбины самолета.

Когда я это понял, мне вдруг стало так одиноко, как было одиноко, наверное, только первому человеку на земле. Одному на холодной неприветливой равнине.

5

— Вот уж кошмар так кошмар, — пробормотала Тамара, глядя в зеркальце и пытаясь сделать из своего лица что-то более приятное. — Но это еще не самое страшное. Самое страшное было, когда я проснулась и не могла понять, где нахожусь. Какие-то грузовики кругом... Я уж подумала, что убийцы добрались и до меня, и сейчас будут меня расчленять в этом диком месте...

— Веретенникова не расчленили, — сказал я и подсунул Тамаре газету. — Но лучше ему от этого не стало. Сейчас я говорил по телефону с ДК, он советует нам забраться в укромное место и сидеть там до лучших времен.

— А он не забудет нам сообщить, когда эти времена начнутся? — Тамара явно была не в настроении, и это усугублялось неудачной попыткой привести лицо в порядок в походных условиях. Раздосадованная, она бросила косметичку на сиденье. — Какое еще укромное место?! Ты видишь, во что я одета? Я по твоей милости в халате всю ночь пробегала! У меня на голове черт знает что! Мне нужно домой, мне нужно принять ванну, позавтракать, выпить чашечку кофе...

— У тебя дома нет кофе, — напомнил я. — И ДК сказал, что нам нельзя появляться у тебя дома.