Марикита, стр. 17

– Благодарю вас за тот бальзам, коим вы желаете исцелить мою рану, – с признательностью в голосе ответил Анри, – но, к несчастью, такие раны, как моя, не поддаются врачеванию.

Оба воина пожали друг другу руки; их затуманившиеся взоры встретились: в глазах маршала читалось искреннее сочувствие.

Воцарилась тишина. Бервик понимал, что такому человеку, как Лагардер, не нужны слова утешения. Самым разумным было предоставить сердцу шевалье свободно излить свою тоску, а глазам – выплакать таящиеся в них слезы.

Анри первым нарушил молчание. Как ни велико было его горе, он понимал, что не имеет права приводить в уныние чуть не целую армию. Шевалье выпрямился и вскинул голову: теперь это был прежний Лагардер, Лагардер непреклонный, Лагардер – первая шпага королевства.

– Итак, куда же мы направляемся, господа? – спросил он.

– Штурмовать Уржель, – ответил маршал. – Но я не могу приказывать вам, ведь Королевский полк Лагардера распущен…

– Временно распущен, господин маршал, временно! Теперь, когда здесь присутствует почти половина его личного состава, Королевский полк Лагардера вновь становится передовым полком французской армии, – объявил Лагардер. – Как вы помните, господин маршал, мы с вами заключили именно такое соглашение.

– Хорошо, я согласен, – вздохнул маршал. – Только обещайте мне, Лагардер, что в предстоящем бою вы не станете искать смерти…

Шевалье втайне жаждал именно этого. Он давно призывал к себе смерть, а гибель на поле боя была для него желанна вдвойне, ибо снимала с его души грех самоубийства, предоставляя возможность сложить голову во славу своей страны. Последний удар шпагой он нанесет за своего короля, последнее слово, которое прошепчут его губы, будет имя Авроры де Невер! Как же мог он не желать столь прекрасной кончины?! На миг Лагардер забыл обо всем, предавшись упоительным мечтам о скором избавлении от всех страданий. Однако внезапно он вспомнил, что не сдержал слова, данного матери Авроры.

Перед его мысленным взором возникло благородное лицо вдовы Невера. Аврора де Кейлюс, столько выстрадавшая за долгие годы своего брака с Гонзага, все еще продолжала страдать. И шевалье понял, что если он уйдет из жизни, не отомстив за мать и дочь, вдова Невера проклянет его.

– Война есть война, – ответил Лагардер после долгого молчания, – и всем нам грозит смерть от шальной пули. Однако я обещаю вам, господин герцог, что не стану искать смерти… я буду искать только принца Гонзага!

– Большего я и не прошу, – ответил Бервик, – ибо уверен, что Господь милостив и не допустит, чтобы нам вновь пришлось оплакивать вас.

Впереди показались стены Уржеля и бастион Лас Оркас, напоминавший своими очертаниями притулившееся возле башни аистовое гнездо. Маршал отдал приказ готовиться к штурму.

В городе сосредоточились отборные части испанской пехоты. Испанская же кавалерия расположилась вдоль стен, по берегам двух протекавших тут небольших речек. Прежде чем штурмовать укрепления, французам предстояло разбить отряды, собравшиеся под стенами города, ибо, несмотря на недавние поражения, испанцы сумели стянуть к Уржелю весь цвет испанской армии.

Пользуясь тем, что многочисленные фортификационные сооружения делают их недосягаемыми для французских пушек, испанские офицеры гарцевали на самом виду у французов.

Пригнувшись к шее коня, Анри де Лагардер высматривал среди надменных идальго своего заклятого врага. Наконец он заметил его. Гонзага вместе с несколькими офицерами выехал далеко за укрепления и изучал в подзорную трубу французскую артиллерию. Шпага Лагардера сама выскочила ив ножен.

– Вы считаете, что пора начинать наступление, сударь? – спросил Бервик.

– Да, господин маршал. Королевский полк Лагардера выступает первым и прорывает вражескую оборону вон там, где сейчас находится предатель.

Концом шпаги Лагардер указал на Филиппа де Гонзага и, выпрямившись во весь рост, воскликнул:

– Прощайте, господа! Скорее всего, мы больше не увидимся!

Конь Анри, почувствовав острые шпоры всадника, взвился на дыбы и стрелой полетел в сторону противника. Следом за ним во весь опор понеслась Марикита. Волосы ее разметались по ветру, глаза горели диким блеском, в высоко поднятой руке блестел кинжал. Цыганка напоминала сейчас Медузу Горгону, – ослепительно красивую и одновременно ужасную в своей безумной ярости…

Лагардер думал только о том, как бы ему поскорее расправиться с Гонзага. Марикита ни на шаг не отставала от него. Оба мчались навстречу смерти!

Испанские офицеры увидели летящего прямо на них всадника со сверкающей шпагой в руке; следом за ним мчался конь, несущий на спине своей существо, которое суеверные испанцы приняли за саму смерть – столь ужасен был его вид.

Шевалье на всем скаку врезался во вражеские ряды, и в них мгновенно образовалась брешь; со всех сторон раздались предсмертные стоны и хрипы, перекрываемые жуткими воплями цыганки. Сверкали шпаги, гремели выстрелы, бешено ржали кони, и Лагардер метался среди крови, грохота и дыма в поисках жалкого предателя, вновь ускользнувшего от заслуженного возмездия.

Разметав передовой отряд испанской конницы, Лагардер вихрем пронесся через оборонительные сооружения испанцев. Марикита неотступно следовала за ним. Когда городские ворота распахнулись, и оттуда вышел свежий отряд противника, Королевский полк Лагардера на полном скаку врезался в него. За ним по пятам мчалась смерть.

VIII

СТЕРВЯТНИКИ

Не найдя Лагардера, Шаверни присоединился к учителям фехтования, и они продолжили поиски втроем.

Несмотря на свою гасконскую заносчивость, Кокардасу пришлось признать, что идея действовать в одиночку была несовершенна. Впрочем, он уже успел прославиться как стратег и теперь мог спокойно отдать бразды командования в руки Шаверни, что он и сделал с величайшей радостью. Тем самым он снял с себя ответственность не только за нынешние, но и за все будущие неудачи.

Убедившись, что шевалье не возвращался в лагерь, все трое – как Риом и сообщил Лагардеру – отправились его искать, полные решимости объехать всю Кастилию и Наварру, а если понадобится, то добраться и до самой столицы королевства.

– Черт побери, – ворчал гасконец, – малыш явно промахнулся, когда уехал от нас, не оставив адреса. Мы потеряли столько драгоценных дней! За это время мы вполне могли бы избавить испанскую армию от доброй сотни солдат. Ну-ка, скажи, голубь мой, разве я не прав?

– Нет, не прав, – просто ответил Амабль Паспуаль. – Потому что если он так поступил, значит, у него был свой план, который он не счел нужным нам сообщить.

– Э-э!.. В этом-то и загвоздка. Зная, как мы его любим, он мог бы нам довериться…

– Тут я с тобой согласен, – подумав, кивнул нормандец. – Эти края просто кишат разбойниками и прочим сбродом. Как знать, не напал ли кто-нибудь из засады на нашего Маленького Парижанина…

– Не каркай, мой милый… Дьявол тебя раздери! Горе тому разбойнику, что станет у него на дороге! Но, конечно, если мы были с ним, мы бы даже горы свернули…

Обеспокоенный исчезновением Лагардера, и тревожась за судьбу Авроры и доньи Крус, Шаверни больше не слушал разговоры мэтров, некогда столь его забавлявшие.

Время шло; утро сулило нашим героям надежду, но вечера вновь повергал их в уныние. Маркиз был уверен, что девушек похитил Гонзага. Он надеялся лишь на то, что из-за беспорядочного отступления испанской армии принц не успел увезти пленниц в глубь страны, где отыскать их будет весьма сложно.

В довершение всех напастей Шаверни испытывал угрызения совести: он обещал сообщить госпоже де Невер, где находится ее дочь, но до сих пор этого не сделал, ибо сообщать было нечего. Исполняя приказ регента, госпожа де Невер ждала его в Байонне, и с каждым днем тревога ее возрастала.

Маркиз терялся в догадках. Где, в каких краях искать девушек и Лагардера? Война затрудняла поиски; пересекая линии испанских укреплений, им всякий раз приходилось выдумывать новые уловки. При этом Шаверни старательно избегал любых стычек, рискуя навлечь на себя гнев и обвинения в трусости со стороны своих компаньонов. Маленький маркиз считал, что погибнуть, не выполнив возложенного на них поручения, попросту глупо.