Меченая молнией, стр. 13
— Ничего.
— А что-нибудь в ней самой, в ее поведении не показалось тебе странным?
— Нет.
— А шрам на щеке?
— Она все время закрывала лицо покрывалом.
— И ты не видела ее лица?
— Не видела.
«Ведь я его и вправду не видела… только глаза».
— А кто еще там был? Человек с черной бородой приходил туда?
Усилием воли Вита отогнала возникшие в памяти картины и взглянула в лицо Сутару.
— Никого я там больше не видела.
И тут она ощутила резкую боль в ноге, на месте прошлогоднего перелома. Летом прыгала с самодельной вышки на озере, но однажды там, куда она собиралась нырнуть, вдруг возник какой-то мальчишка, она изменила направление, попала на мелководье и сломала себе ногу. Больше месяца пришлось пролежать… И вот та самая боль пронзила ее вновь так, что в глазах потемнело. Девушка невольно поглядела вниз.
— Кость цела, и с ногой ничего не случилось, Виктория. Однако твое тело помнит тот случай и ту боль — видишь, я и это о тебе знаю, — и оно вспомнит его столько раз, сколько захочу этого я. Но я не люблю страданий и крови, и не собираюсь мучить тебя. Все зависит от тебя самой. Запомни: всякий раз, когда ты скажешь мне неправду, ты почувствуешь эту боль.
«Сутару палачи не нужны», — вспомнила она и вскинула голову.
— Зачем же ты спрашиваешь меня, если тебе все известно?
— Зачем? Когда ты подумала про кота с мышью, ты была, пожалуй, близка к разгадке. Скучно изо дня в день видеть вокруг себя одни лишь покорные и раболепствующие лица. Но ты слишком сильно полагаешься на себя, Виктория. А я могу доказать тебе, что человек — жалкая букашка. Так легко уничтожить ее. И еще легче — сломать. Она боится голода, холода, зноя, боли… Наконец, ее можно просто запугать, и тогда уже принуждать не надо. Уверен, твоего упрямства ненадолго хватит.
Вита закусила губу. Жалкая букашка… Страх перед болью… Неужели Сутар прав?
— Чего ты от меня хочешь? — повторила, лишь бы не молчать.
— Вот так-то лучше, любезная гостья. Послушных ждет награда. А требуется от тебя сущий пустяк. Между тобою и той женщиной существует незримая связь. Только ты можешь стать моими глазами и помочь мне обнаружить логово бунтовщиков в горах. Для этого я и взял тебя сюда. Как только с ними будет покончено, я тебя отпущу. А награда… Я не стану предлагать тебе то, чем удовольствовалось бы большинство жителей Грестора, потому как им достаточно сытной пищи, яркой одежды, теплого очага, возможности отдавать приказания другим. Нет, я понимаю, с кем имею дело. Я дам тебе несравненно больше, Виктория. Ты собственными глазами увидишь древние миры, вдохнешь воздух и вберешь краски прошедших веков, я проведу тебя ними, словно огромным музеем, а потом — потом ты унесешься в миры грядущие, ты станешь путешествовать по ним так же легко, как переезжают из города в город. Ты увидишь то, чего никто из твоих соотечественников не сможет увидеть никогда. Это королевский подарок, девушка. Он — для тебя, для твоей отважной и страстной души. Я умею ценить верность и преданность. Твоему пытливому уму я дам невиданные возможности…
— Да, подарок поистине королевский, — сказала Вита. — Но мне от тебя ничего не надо.
— Это даже хорошо, что ты такая упорная. Когда я обращу тебя в свою веру, ты будешь в ней непоколебима.
— Я не приму твоей веры.
— А что тебе ведомо о ней? У моих подданных есть все необходимое. Все они равны. Никто из них не голодает, не мерзнет, не трудится сверх сил. Они не знают горя!
— Но и счастья тоже. Разве тот, кто все время чего-то боится, может быть счастливым?
— А если для них это и есть — счастье? Их не донимают ни укоры совести, ни сомненья. Их никогда не терзают противоречивые чувства. Они знают, в чем состоит их долг, и выполняют его. Я дал им веру — разве этого мало? Веру в сурового, непреклонного, но справедливого бога, который никогда не карает напрасно. — Они счастливы своей верой!
— Они счастливы разве что тем, что одинаково несчастны! Никто из них не имеет ни собственной воли, ни мыслей, ни чувств. Стать одинаковыми, чтобы стать счастливыми — не слишком ли велика цена твоего рая? Они все принесли в жертву Грозному богу. Их вера — это страх!
— Пусть! Пусть сначала войдет в их сердца страх — пока они не поймут, что для них — хорошо и что — полезно. Страх удержит их от ошибок. Это люди темные, невежественные, их надо силой привести на пути истины и добра.
— Добро — и силой?
— Они еще будут благодарить меня! В веках прославят мое имя!
— Которое из двух?
Сутар рассыпался колючим язвительным смехом.
— И ты еще говоришь, что не встречала чернобородого? Ведь это его люди отбили тебя в подземелье, он научил тебя так быстро местному языку, он же и наговорил тебе обо мне самые ужасные вещи!
— Не встречала.
Боль снова обожгла ногу. Вита еле сдержала крик.
— Глупенькая девчонка! Кого ты защищаешь? Ради кого терпишь муки? Ты увидала в нем героя, защитника обездоленных… Но ведь все, что он наплел обо мне, подлая ложь! Он совсем не тот, за кого выдает себя. Знай же, это мой заклятый враг! Единственная его цель — обманом сбросить меня и самому занять этот трон!
Сутар не мог скрыть волнения. Он спустился вниз и начал совсем не по-королевски быстро ходить взад-вперед и размахивать руками.
— Он притворился моим другом, а потом предал. Разве можно верить тому, кто предает друзей? Кто тайком выслеживает их? Кто грабит их и поднимает на них оружие? Он — предатель, шпион, негодяй, твой Ратас!
— Не знаю никакого Ратаса.
Губы стали деревянными, она чувствовала, что теряет сознание. Сказать «да», ведь это ничего не изменит? Не изменит для Сутара, может быть, и для Ратаса, но не для нее самой…
— А ты не задумывалась над тем, — голос Сутара назойливо лез в уши, — откуда известно ему так много обо мне? Об Эритее? О путешествиях в другие миры? Он не все рассказал тебе, скрыл, что сам он — тоже из Эритеи, что мы вместе пришли сюда, в Грестор! Он — убийца, беспощадный убийца, его руки в крови жителей Грестора, и нет ему за это прощения! Я никого тут и пальцем не тронул, а он нарушил закон. Притворился моим другом… Он мог разделить со мною власть, но ему показалось этого мало. И тогда он выступил против меня, он сеет смуту среди этих бедняг, заставляет их поднимать меч друг на друга… О да, об этом он ничего не говорил тебе. Кому же охота сознаваться в предательстве! Кому…
Сутар не успел закончить фразы. Зазвенело стекло, и большой витраж за его спиной разлетелся вдребезги. Вита услышала даже не крик — отчаянный вопль того, кто именовал себя Грозным богом.
В черном небе за окном висела золотая ладья, а в ней стоял Ратас с обнаженным мечом в руке.
Х
Он пришел! Проник сквозь каменные стены, одолел охрану, добрался до ладьи!
Но Вита не успела даже обрадоваться этому по-настоящему. Сутар во всю прыть кинулся к скрытой в стене маленькой дверце, через которую перед этим вышел Турс. Сбежит! И девушка — где только силы взялись, ведь еще миг назад ей казалось, что она не в состоянии и рукой пошевельнуть, — бросилась ему под ноги. Грозный бог распластался на полу, а когда попытался подняться, над ним уже стоял Ратас.
— Ты не можешь меня убить! — крикнул Сутар. — Не имеешь права! Если я виновен, пусть меня судят, требую суда!
Ратас тряхнул его за блестящий расшитый ворот так, что тот затрещал, и приставил к горлу Сутара меч. В узкую дверь, толкаясь и мешая друг другу, пробивались стражники.
— В ладью, живо! — бросил Ратас Вите.
Девушка помчалась к окну. Услыхала, как оборвались вопли Сутара и что-то тяжело бухнуло на пол. Отбросив первых воинов, набегавших на него, Ратас швырнул на дно ладьи обмякшее тело Сутара, прыгнул сам и нажал какой-то рычаг. Ладья начала набирать высоту. Из разбитого окна выглядывали воины, вдогонку свистели стрелы. Метко брошенное копье ударило в корму, ладья сильно закачалась и чуть не перевернулась. От толчка Вита сползла вниз и оказалась рядом с Грозным богом. Он зашевелился, закряхтел и открыл глаза. Осмотрелся, стараясь понять, где он, и уставился на Виту.