По слову Блистательного Дома, стр. 32

– И твой глаз хорош. Все видишь.

– Ха, – коротко хохотнул длинноусый. – Ослоп! Бери две тройки, скачи в починок. Скажи, гостей везу. А мы, не торопясь, поедем.

Гикнули, свистнули и умчались наметом. Не просто умчались. По дороге. Хорошая такая дорога. Неприметная. Широкой лентой в высокой траве вьется длиннючий газон такой плотной травы, что сквозь нее копыта до земли не достают.

Я наклонился с седла, дернул один жесткий мясистый ус и чуть не шлепнулся. Так крепко травка эта в землю вцепилась.

– Любопытствуешь? – спросил подъехавший атаман.

– Любопытствую. Уж больно травка странная.

– Это нам дружок твой подарил. Добрая дорога. По такой гораздо легче, чем по обычной траве скакать. Сама копыта подбрасывает. Хорошо.

До меня доперло, что так и вишу, а ведь разговаривать снизу вверх не очень удобно, и вздел себя в седло. Мне вообще в седле стало жуть как удобно. Хоть как мог сидеть, хоть ноги коню на голову положив. Вот и сейчас, ногу за ногу закинул, за луку седла зацепил и повернулся к атаману, чтобы слушать было удобнее.

Фандаг на меня с удивлением посмотрел.

– А теперь я у тебя спрошу. Не обидишься?

– Да спрашивай.

– Другой ты стал. Раньше вообще говорить не любил. Подбородок задерешь и молчишь. А сейчас как ожил. Случилось что?

– Сказал же тебе Тивас. По голове ударили.

– Правильно ударили. Человеком стал. Ты как Хушшар на коне ездить стал. Научился где?

– Не поверишь, Фандаг, во сне научился. У Тиваса спроси.

– Да. Чудны умения моего побратима, – задумался было он и вдруг остро глянул мне в лицо. – Бешмет наш где взял? В Степи добыл?

Очень нехороший у него был в этот момент голос.

Я сделал себе еще одну зарубку в памяти. Ну почему мне Тивас все не рассказывает? Откуда ж я могу знать, что Хушшар придают этому элементу верхней одежды какое-то ритуальное значение.

– Лучше тебе убрать руку от ножа, Фандаг. А то ведь не ровен час и правда в Круг позову. И без ножа тебе отвечу. Ты Тивасу веришь?

– Он мой побратим.

– Значит, веришь. Я правда был болен. И твой побратим наслал на меня сон. Очень странный сон. И там мне подарили бешмет.

– Расскажи.

Я вдруг почувствовал, что меня давит, душит обязанность молчания, хотя подобного обета я никому не давал.

И рассказал ему все.

Ехали не торопясь. Тивас наставлял молодежь. А мы с Фандагом молчали.

– Великие Боги, – сломал он тишину. Помолчал. – Так это комонь?

И мне стало до соплей горько. Я рассказал ему фантастический роман, а этот казак пришел в умиление от подаренной пришельцу из прекрасного далека киски-оборотня.

И я понял в сотый, тысячный раз за свою веселую, праздничную жизнь. Сантимент – враг человека. Не открывайте в своей броне щели, ибо в них просочатся и нагадят вам в душу. Даже не желая.

– Да. Комонь.

– Не верю.

– Бонька. В седло.

И из высокой травы вылетел черный бесенок, кувыркнулся и котом взлетел на руки. Лизнул в лицо, честно глядя в глаза.

Фандаг охнул. Развернул коня и понесся к нашим заводным. И оттуда раздались недоуменные восклицания, вдруг сменившиеся воплями.

– Хайда, хайда, чужанец.

И опять вихрь синих плащей, увесистые шлепки по плечам, восторженные взгляды юнцов. А они и впрямь были юнцами, эти умелые воины.

– Хайда, хайда. Наш гость гиршу убивал. Рассказывай, Шаусашком, рассказывай.

А мы с Фандагом опять обогнали их.

– Так значит, ты пришелец из-за небесной тверди, – утвердительно сообщил атаман. Какой образованный казачина.

– Ну да.

– Я знаю теперь. Лишь таким, как ты, комони на воспитание своих детенышей отдают. Но только если те бьются с ними рядом. Я верю, что все, рассказанное тобой, правда. Горжусь, что бился с тобой в одном бою.

Мне стало стыдно за мысли, что посетили меня недавно. Стыд – хороший человек. Полезный.

– Ха! Вот и починок наш, – указал Фандаг плетью на высокую стену деревьев.

– Где?

– Хайда! Не журись, сейчас увидишь.

ГЛАВА 14

Мы ехали по очень богатой земле. Пообок дороги то ярким золотом слепила глаза добротная такая пшеница со здоровенными, абсолютно рекламными колосьями, то вздымала длинные голенастые стебли кукуруза с початками в локоть. С пригорков видны были обширные пастбища, на которых кормились разнообразные животные. Во многих местах земля отдыхала под паром. Слаб я в сельском хозяйстве, но некоторые детали меня удивили. В частности, родственник слона, тот самый, лохматый, с двухэтажный дом размером. Он весело пер какую-то конструкцию (по-моему, эта штуковина называется плуг или борона – ну не селянин я), понукаемый группой юных фермеров. При этом штуковина эта была разве самую малость меньше тех, что тащат за собой «Кировцы».

В голове приятно бродил вчерашний хмель. Фандаг действительно оказался чрезвычайно гостеприимным хозяином и весь вечер пытался меня упоить. Не скажу, что у него не получилось. Очень уж атаман крепкий на выпивку оказался.

На дружескую пьянку был мобилизован офицерский корпус вышеуказанного починка. Офицерство во все времена славилось как социальное сообщество, наиболее активно восстававшее против количественных происков зеленого змия. Однако командный состав указанного починка своим энтузиазмом привел в некоторое замешательство даже меня, человека другого времени, родом из страны, которая от века славилась умением выпить-закусить.

Поначалу все было очень чинно. Емкость бокалов, стоявших перед пирующими, хотя и приводила в некоторое изумление, тем не менее, ответственность и серьезность, с которой подошло местное казачество к празднованию приезда всеобщего любимца, носящего имя Шаусашком, внушали надежду. Но недолго.

Нет, не подумайте дурного. Никто не вел себя, скажем так, невоспитанно. Это была суровая мужская пьянка с не менее суровыми мужскими развлечениями. Метали топоры, ножи. Удивляли друг друга искусством рубки. Это было, действительно, искусство. Я такое только в кино видел. Клинок пролетал сквозь струю вина не расплескав ни капли. Так быстро рубил свечи, что они продолжали гореть и падали лишь после легкого удара по подсвечнику. Играл мелкими монетами. Ловил брошенные в хозяина ножи и так ловко их закручивал, что они летели обратно и втыкались рядом с головой метнувшего. Рубил брошенную в воздух ленту. И это все проделывали отнюдь не жонглеры. Зрелые усатые дядьки с азартно горевшими глазами.

Я, честно говоря, побаивался, что веселье может плавно перейти в драку. Но нет. Все были отменно вежливы и дисциплинированно усаживались за стол, когда Фандаг провозглашал очередной тост, которых оказалось великое множество.

За нас пили бессчетно. За Тиваса, который, как я понял, был здесь любим больше, чем дедушка Ленин в детских садиках при социализме. Он и подарки делал, и породы новых животных дарил, и лечил, и во время Черного поветрия отговорил Магов оставить Хушшар.

За меня, честно говоря, как я понял, пили в основном из вежливости. Похоже, означенный Саин излишней популярностью здесь не пользовался. Однако сообщение о том, что от моего меча пал гиршу, вызвало у присутствующих реакцию, по энергичности сходную с фестивалем самбы. А когда шкура была притащена и растянута на стене, и господа казаки рассмотрели прорехи, оставленные клинком, меня едва не смыла волна народного ликования, выразившаяся в массовом похлопывании по плечам, тостировании и стучании бокалами. Причем последний элемент реализовывался с такой живостью, что большая часть напитков, наполнявших емкости, оказалась на полу.

Новый всплеск энтузиазма вызвало живописное повествование о моем потрясающем героизме в процессе столкновения со степными. Причем эти достаточно взрослые любители жизнерадостных мясорубок невероятно внимательно выслушали детальнейший рассказ, активно обсуждая мельчайшие детали и регулярно прерывая сказителя профессиональными вопросами.

Когда веселье стало принимать угрожающие очертания и стали озвучиваться идеи о необходимости выпивания двух кубков за один тост, я тихонько выбрался на свежий воздух.