Десятое Правило Волшебника, или Призрак, стр. 37

Итак, наконец я отважилась сделать шаг из темноты моей камеры. Первое, что я увидела, были мертвые глаза Элизабет, уставившиеся прямо на меня, как будто она всматривалась, поджидая, когда я выйду, чтобы увидеть, что сделали с ней. Ее вид, казалось, воплощал молчаливую мольбу ко мне быть свидетелем во имя правосудия. Но свидетельствовать было не перед кем, как не было и правосудия, а лишь мое молчаливое созерцание ее несчастного конца.

То, как выглядела она и другие женщины, заставило меня отступить назад. Видя характер издевательств, которым их подвергали, я наконец-то оказалась в состоянии связать эти жестокости и зверства с воспоминаниями об их криках. Это заставило меня безудержно зарыдать. Я съежилась от страха, представив, как и меня подвергнут подобным вещам.

А затем, в приступе слепой паники, я прикрыла нос от ужасного запаха краем платья и побежала сквозь путаницу выкрученных обнаженных конечностей и тел. Я стрелой пронеслась вверх по ступеням, не осознавая, куда бегу, и помня только о том, от чего бежала. И пока бежала, все время молилась о милосердии быстрой смерти.

Вновь увидеть дворец было тяжелым ударом. Это было прекраснейшее место, совсем недавно тщательно восстановленное после предыдущих нападений, происшедших несколько лет назад. Теперь же это были не просто развалины. Невозможно понять, почему люди пытались разрушать именно так, как они это делали, и какое наслаждение они находили в столь утомительных актах вандализма. Величественные двери были сорваны с петель и разломаны на куски. Мраморные колонны повалены. Повсюду валялись части расколоченной мебели. Пол покрыт мусором из осколков и частей от некогда великолепных изделий: черепки керамики с изумительной глазурью; уши, носы, крошечные пальцы и прочие фрагменты фарфоровых статуэток; расщепленная на кусочки деревянная резьба, когда-то покрытая позолотой; картины, располосованные или затоптанные грубыми сапогами. Окна были совсем разбиты, портьеры сорваны и затоптаны, статуи обезображены или разбиты. Стены в одних местах пробиты насквозь, в других забрызганы кровью, искусно отделанные комнаты загажены испражнениями, фекалии использованы, чтобы написать на стенах гнусные слова, наряду с клятвами предать смерти всех северных противников Ордена.

И повсюду были солдаты, подбиравшие брошенное другими такими же солдатами, обиравшие мертвых, грабившие все, что только удавалось, с абсолютным презрением разбивая вдребезги изящные украшения, подшучивавшие, стоя в очереди у комнат с плененными женщинами. Я застыла в изумлении среди разрушенного дворца, ожидая, что сейчас тоже буду схвачена и водворена в одну их этих комнат. Я знала, что такой судьбы мне не избежать.

Никогда прежде я не встречала людей, подобных этим. Это были существа, внушавшие неимоверный ужас. Огромные, неуклюжие, немытые мужчины в кожаных одеждах, покрытых рубцами и кровью. Большинство из них носили цепи у пояса и украшенные заклепками ремни. У многих были бритые головы, что делало их на вид более мощными и грозными. Другие поглядывали из-под спутанных переплетений длинных прядей сальных волос. Они все выглядели дикарями, и едва ли походили на людей. Их лица были черны от копоти костров и с полосками от струек пота. Их говор был громкий, грубый и отвратительно наглый.

Наличие этих людей в роскошных, в пастельных, розовых или голубых тонах комнатах дворца казалось почти комичным, но не было ничего комичного в окровавленных топорах за поясами, мечах, перепачканных запекшейся кровью, или цепах, ножах и дубинах с железными наконечниками, висевших под рукой, на поясе.

Но что наиболее поражало в них, так это глаза. У них, абсолютно у всех, были глаза не просто смирившихся с грязной работой, скажем, на скотобойне… а имевших похотливое расположение к ней. Каждое живое существо, попадавшееся им на глаза, они оценивали только с позиции: следует ли это убить? Но эти глаза принимали еще более жестокий оттенок при виде любой из захваченных женщин, передававшихся с рук на руки. От такого взгляда у женщин останавливалось дыхание, если не сердце.

Эти люди отвергали любые цивилизованные отношения. Они не совершали сделок, не обменивались товарами, как это принято у нормальных людей. Они брали то, что хотели, и дрались друг с другом из-за наиболее ценной добычи. Они крушили, разбивали и убивали по прихоти, без цели и без раздумий. Это были люди за рамками морали. Дикие, сорвавшиеся с цепи звери, оказавшиеся среди невинных и простодушных людей.

Глава 14

– Если солдаты были повсюду, почему они не схватили тебя и не утащили с собой? – спросила Кара с небрежной, но тем не менее подчеркнутой прямотой, на которую с такой легкостью могли быть способны только морд-ситы, как будто само понятие об общих правилах поведения вне досягаемости для нее.

Этот же вопрос пришел и в голову Ричарду, но в ту минуту ему не удалось совладать с собственным голосом.

– Они решили, что она определена в прислугу, – сказала Никки спокойным, рассудительным голосом. – Поскольку она бродила без тени паники и достаточно долго после начала грабежа и насилия, мужчины предполагали, что у нее есть на то основания, что кто-то из начальников вменил ей другие обязанности.

Джебра кивнула.

– Да, это так. Заметивший меня офицер тут же потащил меня в комнату, где были другие мужчины, собравшиеся вокруг разложенных на столах карт. Эта комната не была разгромлена и разграблена, как большинство других. Они начали требовать от меня ответа, почему им до сих пор не принесли еду, как будто я обязана была это знать.

Они выглядели точно такими же свирепыми и дикими, как и все остальные, и в первый момент я не поняла, что они были офицерами. Разница была лишь в почтении, которое проявляли по отношению к ним сновавшие туда-сюда с докладами другие солдаты. Некоторые из этих офицеров были более старшего возраста, их взгляд был более тяжелым, чем у обычных солдат, старавшихся не попадаться им на глаза. Увидев этот взгляд, я поняла, что это люди, привыкшие к немедленным ответам.

У меня сперло дыхание от слабого проблеска надежды – что смогу выжить, если удастся подыгрывать им, оттягивая время. Я поклонилась, начала извиняться и сказала, что немедленно отправлюсь за едой. Они лишь указали, чтобы я поспешила, очевидно, больше заинтересованные в еде, чем в раздаче наказаний. Я бросилась на кухню, стараясь идти целеустремленно, ни в коем случае не бежать, сдерживая себя из страха, что если эти люди увидят бегущую женщину, то будут реагировать как волки на вырвавшегося из укрытия молодого оленя.

На кухне были сотни работающих, в основном старшего возраста, и мужчины и женщины. Я узнала многих из них, так как они давно служили во дворце. Среди них были и молодые, более крепкие мужчины, необходимые для работы, слишком тяжелой для поварят или стариков, например, для разделки туш или поворота гигантских вертелов. Они все неистово трудились посреди ревущего огня и изрыгающих пар котлов, как будто от этого зависела сама их жизнь – что, разумеется, так и было.

Когда я появилась на кухне, люди там едва обратили на меня внимание, поскольку все метались из угла в угол, занятые самыми разными делами. Видя, что все работают в крайнем возбуждении, я схватила большое блюдо с мясом и предложила отнести его тем мужчинам. Люди на кухне были только рады, что появился кто-то, выразивший желание отправиться к солдатам.

Когда я вернулась с едой, офицеры, пославшие меня на кухню, отложили свои дела. Они вскочили с диванов и стульев и прямо грязными руками принялись хватать все, что лежало на подносе. Когда я поставила этот большой и тяжелый поднос на стол, один из офицеров уставился на меня, продолжая жевать, и с набитым ртом спросил, почему у меня нет кольца на губе. Я же не поняла, о чем он.

– Они вдевают рабам кольца в нижнюю губу, – сказала Никки. – Таким образом их метят как собственность людей, занимающих высокое положение, чтобы не позволять солдатам воспользоваться ими как добычей. Такой порядок дает возможность занимающим главенствующее положение иметь в своем распоряжении слуг для грязной работы.