Коррида, стр. 53

В тo время как Тореро направлялся к арене, в королевской ложе произошли события, которые мы должны здесь изложить. Как мы помним, принцесса добилась обещания, что всякий, кто назовет ее имя, будет незамедлительно допущен к ней.

Пока Тореро в сопровождении Пардальяна и своей свиты, состоявшей из двух человек и из Чико, дожидался в круговом коридоре момента своего выхода на арену, перед королевской ложей появился курьер, весь покрытый пылью; он хотел говорить с принцессой Фаустой.

Немедленно допущенный к ней, курьер, прежде чем заговорить, бросил незаметный взгляд на короля, который рассматривал его в упор, как он имел обыкновение делать.

Фауста, понимая значение этого взгляда, коротко сказал:

– Говорите, граф, его величество дозволяет. Курьер отвесил королю глубокий поклон и объявил:

– Сударыня, я только что прибыл из Рима, я мчался всю дорогу и едва не загнал коня.

– Что там слышно? – небрежно спросила Фауста.

– Папа Сикст V скончался, сударыня, – отвечал курьер, названный Фаустой графом.

Эта новость, прозвучавшая столь неожиданно, произвела действие разорвавшейся бомбы.

Несмотря на все свое необычное самообладание, принцесса вздрогнула. Она явно не ожидала такого известия.

Король подскочил на месте и поспешно переспросил:

– Что вы сказали, сударь?

– Я сказал, что его святейшество папа Сикст V преставился, – повторил граф с поклоном.

– И меня до сих пор не уведомили об этом! – взорвался Эспиноза.

Король одобрил восклицание своего министра кивком головы, не предвещавшим ничего хорошего для испанского посланника в Италии, кем бы он ни был. В то же время Филипп бросил на великого инквизитора испепеляющий взгляд; тот, однако, и бровью не повел.

Фауста чуть приметно улыбнулась.

– Примите мои поздравления, – обратился к ней король ледяным тоном, – ваша полиция работает лучше моей.

– Дело в том, – отозвалась принцесса с присущим ей бесстрашием, – что моя полиция создавалась не священнослужителями.

– Что это значит? – прорычал Филипп.

– Это значит, что если служители церкви остаются непревзойденными во всем, что касается выработки плана или исполнения хорошо закрученной интриги, то вряд ли от них можно требовать физического усилия, необходимого для такого путешествия. Ведь моим людям приходится проводить в седле не день и не два. В подобных обстоятельствах самый ученый и самый умный служитель церкви не сравнится с опытным наездником.

– Это верно, – сказал король, смягчившись.

– Ваше величество, – добавила Фауста, желая пролить бальзам на рану, нанесенную королевскому самолюбию, – вы увидите, что ваш собственный посланник выкажет всю расторопность, какую только можно от него ожидать. Через несколько часов он будет здесь.

– Известно ли вам, сударь, – спросил король, не давая Фаусте прямого ответа, – известно ли вам, кого прочат в преемники святому отцу?

Заметим – король не осведомился, от чего или как умер Сикст V. Сикст V был врагом – и каким врагом! – и вот теперь его, наконец, не стало.

Главным для Филиппа II было то, что он избавился от старого и грозного противника. Для него было вовсе неважно, из-за чего это произошло. Важно было узнать, кто может стать преемником Сикста. А будет ли новый папа, подобно Сиксту V, врагом испанской политики или же он станет союзником? Вот что имело значение. Вот почему король задал свой вопрос.

Курьер принцессы был очень бледен и держался неестественно прямо. Было заметно, что он делает над собой нечеловеческое усилие и что лишь сверхъестественная воля позволяет ему все еще оставаться на ногах.

На вопрос короля он ответил:

– Называют его высокопреосвященство кардинала Кремоны Никола Сфондрато.

– Ну, это хорошо, – удовлетворенно прошептал король.

– Называют кардинала Санти-Куатро Джанни Факинетти.

Король скорчил красноречивую гримасу.

– Но больше всего, пожалуй, говорят о кардинале Сен-Марселя Кастанья.

Гримаса короля стала еще более выразительной.

– Однако избрание нового папы будет в значительной степени зависеть от племянника покойного – от кардинала Монтальте. Конклав наверняка послушно выполнит предписания, данные кардиналом Монтальте.

– Ага! – задумчиво произнес король, поблагодарив курьера кивком головы.

– Ступайте, граф, – тихо сказала Фауста, – ступайте и отдохните. Вы в этом нуждаетесь.

Граф выслушал этот приказ с явным облегчением и не заставил повторять его дважды.

– Кажется, сударыня, этот самый кардинал Монтальте, от которого частично зависит избрание будущего папы, принадлежит к числу ваших друзей? – обратился король к принцессе, когда курьер вышел.

– Вы правы, – подтвердила принцесса с загадочной улыбкой.

– Равно как и племянник кардинала Кремоны, этот Сфондрато, герцог Понте-Маджоре?

– Герцог Понте-Маджоре также принадлежит к числу моих друзей, – отозвалась Фауста, чья улыбка сделалась еще более загадочной.

– Они ведь последовали за вами даже сюда?

– Мне кажется, да, сир.

Филипп II более ничего не сказал, но его взгляд на мгновение встретился со взглядом Эспинозы; великий инквизитор чуть заметно кивнул.

Фауста перехватила этот взгляд одного и понимающий кивок другого. Ей стало ясно, в чем дело, и она подумала: «Эспиноза избавит меня от этих двоих. Сам того не зная и сам того не желая, он окажет мне услугу, ибо они совсем сошли с ума от любви и начали уже стеснять меня больше, чем мне бы того хотелось».

Затем ее мысли обратились к умершему Сиксту V:

«Стало быть, старый воин наконец-то умер! Кто знает – быть может, мне было бы лучше поехать туда? Почему бы мне не вернуться вновь к моему великому замыслу? Теперь, когда Сикста V более нет, у кого хватит сил противостоять мне?»

Ее взгляд упал на короля, казалось, погруженного в глубокие размышления.

«Нет, – сказала себе Фауста, – с мечтами о папессе Иоанне покончено. Покончено… на время. То, что я сейчас предпринимаю здесь, ничуть не уступает по размаху и величию моим тогдашним мечтам. Кто знает – возможно, этот путь к папской тиаре окажется более верным? Кроме того, надо предусмотреть все: если я сделаю вид, будто отказываюсь от своих прежних замыслов, меня оставят в покое. Мне вернут мое имущество и мои государства, на которые старый боец наложил лапу. В случае неудачи я могу удалиться в Италию, там я буду по-прежнему монархиней, а не изгнанницей. А мой сын, сын Пардальяна? Я наконец смогу заняться поисками моего ребенка, не опасаясь привлечь к нему губительное внимание моего непримиримого врага. Сокровища, которые я предусмотрительно спрятала и тайну которых знает лишь Мирти, больше не будут притягивать к себе алчного Сикста. Мой сын, по крайней мере, будет богатым».