Коршун и горлица (Орел и голубка), стр. 39

— Нет! Снимите!

— Ты теперь принадлежишь калифу, — почти что искренне улыбнулся ей Ибрагим Салем, — а все его рабы носят такой ошейник, чтобы люди знали кому они принадлежат. Терпеть ты раба калифа, он хорошо за тебя заплатил.

Его глаза метнулись в сторону маленькой кучки золота, лежащей на столе. Юсуф бросил на нее бесстрастный взгляд и подал темный бурнус с капюшоном. Сарита надела его, скрыв тем самым свое веселое оранжевое платье и натянула капюшон на пышные волосы. Она вернется к Абулу. Но вернется его рабыней. Сарита прекрасно знала, что в мире есть свободные и несвободные люди. Сельские крестьяне были привязаны к земле и вследствие этого к ее хозяину. Он мог распоряжаться их трудом и их жизнями. Избавляясь от земли, он также избавлялся и от тех, кто эту землю обрабатывал. В городах все было несколько по-другому, но мужчины, женщины и дети также были привязаны к тем, кто покупал их рабочую силу, и пренебрежение этой связью влекло за собой тюремное заключение и даже смерть. Если кто-то не мог командовать другими, то попадал в рабство к тем, кто мог это делать. Это не всегда называлось этим словом «рабство», но по сути своей было именно им. И только такие племена, как ее, не были привязаны ни к земле, ни к хозяину. Никто не командовал ими, никто не распоряжался их рабочей силой. Они возили с собой свои скудные пожитки и шатры, и были связаны только внутренней клановой иерархией. Но Сарита из племени Рафаэля покинула свой клан, а потому перестала пользоваться его защитой. Мало того, она находилась сейчас в царстве, где рабство называлось именно рабством. Ее просто-напросто купили за кучку золота, заставили подчиняться законам, лишающим ее свободы передвижения, не говоря уже о свободе выбора.

Сарита последовала за Юсуфом и они вышли из дома Ибрагима Салема. На улице Юсуф оседлал ожидавшую его лошадь и дал понять Сарите следовать рядом. Она снова погрузилась в свой собственный мир, и теперь мысленным взором видела извилистую тропинку, заснеженные горные вершины, глубокую, безграничную синеву неба и линию горизонта, где оно встречалось с морем.

Видела то, как уходящее за горизонт солнце окрашивает небо в малиновый цвет и то сияние нежно-розового цвета, которым бывает охвачено оно в предрассветный час. Она видела это, а вовсе не заполненные толпами улицы, по которым шла. Не видела грязных хижин, оборванных собак и голодных котов, орущих детей и кланяющихся женщин.

Она не видела их, и поэтому они не видели ее — рабыню, идущую к своему хозяину. А видели женщину по имени Сарита, женщину из племени Рафаэля.

Наконец они вышли из города на дорогу, ведущую в Альгамбру. Тут народу было значительно меньше и идти было легче. Но Сарита не стала прибавлять шагу, а по-прежнему шла по обочине дороги, погруженная в свой собственный мир.

Они вошли в Альгамбру через ворота Правосудия.

Юсуф спрыгнул с лошади, а Сарита встала у стены, ожидая дальнейших указаний. Она не знала, где в этом дворце размещают рабов, не знала, кто управляет ими и какую работу ей предстоит делать.

Но в то же время она знала ответ на все эти вопросы… Если только Мули Абул Хассан не возненавидел ее после всего того, что она ему наговорила. Но если это так, то зачем ему было спасать ее, и знала, что сделал это именно он.

Если она была ему безразлична, он вполне мог оставить ее на произвол судьбы, а если хотел отомстить, то лучшей мести нельзя было и придумать. Юсуф отдал ей какую-то команду, и она пошла за ним, заметив, что теперь больше не привлекала к себе внимания солдат. И тут она осознала, что они идут по тропинке, ведущей в башню. Неужели ее снова поместят туда? Юсуф открыл калитку, и Сарита увидела царапины на двери. Ну, конечно! Ведь она заперла ее изнутри, поэтому им пришлось сломать замок! Юсуф распахнул дверь, и она вошла в башню, вспомнив о том, что, когда в последний раз он привел ее сюда, она закрыла дверь перед его носом. На этот раз он сам закрыл за ней дверь.

Сарита ждала, когда Юсуф повернет ключ в замке, но этого Юсуф не сделал. Да и вправду, куда может она теперь уйти? Все знают, что она принадлежит калифу.

Вокруг царила тишина. Все было так, будто она никогда не покидала этого места. Лампы были уже зажжены, на низком столике стоял кувшин с вином и корзина с хлебом. Тут же лежал круг овечьего сыра, оливки и финики. Подле стоял кувшин с водой, от которого поднимался пар. Было видно, что к ее возвращению готовились. Тут было все, чтобы она могла себя чувствовать удобно.

Сарита сняла капюшон и провела рукой по волосам. Неожиданно ее затопило чувство восхитительной безопасности. Она сложила ладони ковшиком и наклонилась, чтобы попить из фонтан. В этот момент в ее мягкую плоть впился кожаный ошейник. Как ужаленная, она быстро выпрямилась. На несколько минут она забыла про него.

Теперь снова холодное отчаяние пришло на смену облегчению. Ее охватила глубокая усталость, руки и ноги как будто налились свинцом. Она с трудом дошла до кувшина с водой, окунула в него полотенце и вытерла грязное лицо и руки. Кое-как ей удалось раздеться и смыть с тела грязь, налипшую во время побега и этих ужасных часов заточения.

Обнаженная, с чашей вина в одной руке и с финиками в другой, она почти прокралась на галерею.

Диван был убран новыми шелковыми покрывалами и подушками. Каждая шелковая вещица, которую она использовала для сооружения веревки была заменена новой. Сарита подошла к балкону.

Веревка все еще висела там, как немое напоминание о ее несчастье. Почему Абул не приказал убрать ее? Должно быть, чтобы еще раз напомнить ей о ее неудаче. Она висела там как бы в насмешку. Теперь она никогда больше не станет пытаться использовать ее. Так что не было никакой необходимости убирать ее, как и запирать дверь.

Теперь замки были в ее собственном сознании, и они были прочнее, нежели любые иные. Она поняла, кто она. Кучка золота в полутемной комнате Ибрагима Салема сказала ей об этом. А мягкий кожаный ошейник на шее заявлял имя ее владельца — на его замке была выбита эмблема Мули Абула Хассана.

Глава 13

Когда Абул пришел в башню, было раннее утро. Он тихо закрыл за собой дверь. Стояла полная тишина и он прислушался, стараясь уловить хоть какие-то признаки жизни. Он знал, что она должна быть здесь. А где же еще ей быть?

— Сарита!

Ответа не последовало. Он на цыпочках поднялся наверх. На диване лежало смятое покрывало и подушки.

— Сарита! — он снова и снова повторял ее имя.

Но ответа не было, и Абул пошел дальше, в глубь галереи и тут же увидел ее. Она стояла в своем оранжевом платье на балконе, наблюдая как медленно поднималось солнце.

— Что ты здесь делаешь? — он тихо встал позади нее.

Она повернулась к нему, и он почувствовал нечто подобное угрызению совести. Она была необычайно бледна, а глаза ее на бледном лице казались бездонными колодцами скорби. Она схватилась за кожаный ошейник.

— Сними его, — попросила она. — Я не могу его носить. Ты должен снять его.

— Он нужен для того, чтобы защитить тебя, — ответил он, стараясь ожесточить свое сердце, для чего вспомнил насмешки, которыми она осыпала его перед побегом. — Если тебе снова удастся отсюда бежать, то тот, кто найдет тебя, вернет мне.

Так что больше ты никогда не будешь добычей торговца рабами, а будешь принадлежать мне столько времени, сколько я захочу. — Теперь он ранил ее так же, как и она его, и на какое-то мгновение он почувствовал нечто вроде удовольствия.

— Я не принадлежу тебе. Я никому не принадлежу, — но голос ее был тусклым и неубедительным.

Ее пронзила дрожь.

— Сними его, я не могу этого вынести.

— А чего ж ты ждала? — он положил руку ей на плечо. — Чего ж ты ждала, Сарита? Ты ведь достаточно ясно дала мне понять, что думаешь обо мне и моем народе, о наших традициях и верованиях, наших законах и ритуалах. Ты ведь и не могла ждать от меня ничего, кроме такого вот варварства. Ведь это так, не правда ли? Ты употребляла это слово необычайно часто.