Колдунья, стр. 10

Адвокат Скрэнтон отпил глоток и замурлыкал. Может, и было что-то необычное в том, что он обедал на кухне пришедшего в упадок дома в компаний хозяина и его слуги, но зато еда была отменная…

Хлоя, судя по всему, была с этим согласна. Она поглотила такое количество говядины с кровью, грибов и картошки, что Хьюго опешил, недоумевая, как все это помещается в таком хрупком создании. Насколько он помнил, Элизабет ела не больше воробья. Он озадаченно потряс головой, что, похоже, начиная с этого дня, становилось для него уже привычным, и вернулся к вопросу первостепенной важности.

— Скрэнтон, вы знаете семью Грэшемов по обеим линиям, есть ли у нее родственницы, с которыми она могла бы жить?

— О, вы не можете отправить меня к какой-нибудь престарелой тетке, где мне придется прогуливать закормленного мопса и полировать серебро, — тут же сказала Хлоя.

— А я думал, ты любишь животных.

— Люблю, но предпочитаю таких, которые не нравятся другим.

Он подумал, что это говорит о многом, но вслух лишь спросил:

— У тебя есть такая тетка?

— Насколько мне известно, нет, — ответила Хлоя. — Но в семинарии училась одна девочка, и у нее была тетя.

Чья-то чужая тетя ничем не могла помочь.

— Скрэнтон? — с надеждой обратился к адвокату Хьюго. Тот не торопясь вытер рот, затем сделал еще один глоток вина и важно заметил:

— У леди Грэшем не было здравствовавших родственников, сэр Хьюго. Отсюда и размер состояния мисс Грэшем. Мне ничего не известно о родственниках по линии сэра Стивена. Но, может быть, в этом поможет сэр Джаспер.

Это его никак не устраивало, ведь он собирался выполнить волю Элизабет.

— Полагаю, я мог бы нанять компаньонку… нет, не перебивай меня снова, — резко сказал он, предвидя возможные возражения Хлои. — Девочку можно было бы устроить где-нибудь под опекой респектабельной дамы.

— И чем бы я там занималась? — возмутилась Хлоя. Вопрос не был лишен смысла, однако…

— Я не вижу никаких иных решений. К тому же ты еще не завершила образование…

— Оно совершенно закончено, — тут же прервала его она, забыв о недавно прозвучавшем наставлении. — Я могу делать все, что умеет любая школьница, и даже намного больше.

— Например?

— Я могу вправить сломанное крыло птицы и помочь родиться ягненку. Я знаю, как лечить вывихнутый сустав у лошади…

— Не сомневаюсь, — прервал ее он, в свою очередь, — но это ничего не меняет.

— Но почему я не могу остаться здесь? — Она задала этот вопрос почти спокойно.

— И чем заниматься? — отплатил ей Хьюго ее же монетой. — Ланкашир и светская жизнь Лондона так далеки друг от друга.

— А может, и нет, — тихо ответила она.

«А это что еще значит?» — подумал Хьюго и… сдался. Этим вечером явно ничего не удастся изменить.

— Сейчас, похоже, никакого выбора нет. Сегодня тебе придется остаться здесь, — сказал он.

— Я же говорила тебе. — Хлоя нежно улыбнулась Самюэлю, собирая грязную посуду.

— Что-то вроде бы говорили, — отозвался Самюэль.

Глава 4

Заунывный вой собаки во дворе был подходящим фоном для одолевавших Хьюго воспоминаний. Он сидел за фортепьяно в библиотеке. Единственная жировая свеча отбрасывала кружок желтого света на клавиши, по которым скользили его пальцы, пытавшиеся наиграть мелодию прошлого. Он сочинил ее когда-то для Элизабет, но сейчас никак не мог восстановить в памяти часть припева.

Раздраженный, он отвернулся от инструмента и вновь взял бокал. Да он, пожалуй, никогда и не играл для нее. Хьюго быстро осушил бокал и снова наполнил его.

Его любовь к жене Стивена была тайной, которую он хранил от всех, кроме самой Элизабет; тайной, которую влюбленный до безумия юноша лелеял и которая, в свою очередь, питала его те два года, что он знал Элизабет. Их трепетная, чистая любовь никогда не достигла своей высшей точки — физической близости, поскольку это было просто немыслимо для Элизабет. Но, несмотря на истощавшую его страсть, он наслаждался возвышенностью своего отношения к ней. Это чувство давало ему силы жить дальше, поднимая над бездной порока, в которую он попал.

Он помнил свою первую встречу с ней, как будто это было вчера. Она едва ли вымолвила пару слов тогда, но его ежеминутно стала преследовать ее хрупкая красота, повсюду мерещились ее голубые глаза. Его одолевало стремление служить ей, хотелось избавить ее от того, что делало ее столь несчастной, превратилось в навязчивый кошмар.

Он увидел ее впервые почти сразу после вступления в Конгрегацию Эдема. Так они называли свое Общество. Их встречи проводились в поместье Грэшемов, в Шиптоне. Конгрегация была основана Стивеном и еще парой его приятелей, а с помощью его сына, Джаспера, она быстро пополнилась молодыми аристократами из Лондона, которым наскучили бесконечные рутинные удовольствия и которые искали новых, более острых ощущений.

Хьюго тогда вслед за матерью потерял отца и чувствовал себя очень одиноким. Поэтому Грэшемам не составило особого труда вовлечь его в свой круг. Тем более что всего семь миль отделяли Денхолм от Шиптона, и он был знаком с ними всю свою жизнь.

Он с радостью откликнулся на попытки Джаспера подружиться с ним вскоре после смерти отца и стал относиться к нему, почти как к старшему брату. А Стивен… Конечно, он не заменил ему отца, но внимание этого искушенного и умудренного опытом человека, видного члена Общества, льстило его юности и неопытности.

Члены Конгрегации, которыми руководил Стивен, не признавали никаких запретов, не боялись рисковать ничем: ни деньгами, ни близкими им людьми, ни даже своей жизнью. Они часто пользовались средствами, которые действовали на рассудок и которые легко могли переносить их в чудный мир грез или в бездну щемящего ужаса. Порой это сводило кое-кого из них с ума. Они вели игру со ставками, которые быстро истощали состояния средних размеров, доводя разорившихся до отчаяния. В их оргиях участвовали и женщины. Сначала Хьюго полагал, что женщины, приходившие с ними в часовню, делали это по своей воле. Некоторые из них были даже дамами из общества и, по его мнению, столь же стремились к плотским утехам, как и любой мужчина. Но вскоре он понял, что не все они шли на это добровольно: Стивен не гнушался прибегать к шантажу. Конечно, были среди них и проститутки. За один лишь вечер, проведенный с членами Общества, им платили больше, чем за целый месяц на улице. Не задумываясь над тем, во что он превратил свою жизнь, Хьюго из ночи в ночь предавался пороку в компании новых друзей, и казалось, этому не будет конца. Но однажды Стивен привел в подземную часовню Элизабет….

Высокие часы в библиотеке пробили два часа. Вой собаки стал просто нестерпимым. Хьюго выругался и сделал большой глоток из бокала. Почему-то этой ночью бренди его никак не брало. Забытье не приходило, и болезненные воспоминания снова мучили его. Может быть, в этом не было ничего удивительного, ведь в его доме находилась дочь Элизабет. Да к тому же эта чертова дворняга никак не угомонится.

Он снова сел за фортепьяно, пытаясь заглушить печальный вой музыкой. Внезапно какие-то звуки привлекли его внимание. Как будто кто-то прошел по холлу. Он пожал плечами. Видно, ему почудилось. Что он мог услышать при таком шуме?

Но вой пса внезапно прекратился. В наступившей тишине он смог уловить только легкое подрагивание оконных створок от ночного ветерка.

Хьюго вышел в холл. Дверь во внутренний двор была открыта. Ему пришло в голову, что Хлоя намеревалась тайно перевести собаку наверх.

Он открыл дверь. Небо было безоблачным, и летняя ночь была светла — яркие звезды освещали пустынный двор. Он решил подождать Хлою в холле. Если он ее и напугает, то виновата будет она сама. Однако прошло пятнадцать минут, но ни его подопечная, ни ее собака так и не появились. В конюшне было тихо.

Тогда Хьюго зажег висячий фонарь, вышел во двор и направился к конюшне, где пребывал в заключении несчастный Данте. Солома, разбросанная повсюду, заглушала его шаги, совершенно бесшумно он подошел к двери и открыл задвижку.