Брачные игры, стр. 58

Пруденс притворила за собой дверь. Констанс подошла к Честити и положила руки ей на плечи:

– Что случилось, Честити?

Честити сделала глубокий, прерывистый вдох и рассказала им все.

– О Боже, – виновато произнесла Пруденс. – Мне и в голову не могло прийти, что идиотский французский акцент... Мы с Гидеоном часто так дурачимся... со времени суда, когда я впервые воспользовалась им. – Она обеспокоенно смотрела на отражение сестры в зеркале. – Мне так жаль, – беспомощно покаялась она.

– Ты не виновата, Пру, – вздохнула Честити. – Хорошо, что все открылось, просто...

– ...ты любишь его, – закончила Констанс со слегка вопросительной интонацией в голосе.

– Да, – твердо ответила Честити. – И я уверена, что он любит, во всяком случае любил, меня. При легкой интрижке он никогда бы не отреагировал так болезненно. Конечно, он злится, что им манипулировали, и досадует на собственную откровенность, но дело не только в этом... – Она оперлась локтями о стол и спрятала лицо в ладонях. – Как я могла все так запутать?

– Ничего ты не запутала, – старалась убедить ее Констанс. – Просто так сложились обстоятельства.

– Вот именно, – поддержала ее Пруденс. – И теперь нужно решить, что мы можем сделать, чтобы распутать этот клубок.

– Ничего, – поморщилась Честити. – Абсолютно ничего.

Глава 17

Дуглас подбросил угля в огонь, но его было недостаточно, чтобы согреть приемную в больнице Святой Марии. Снаружи завывал ветер, и сквозняки уносили даже то скудное тепло, которое давал очаг. Утром он зафиксировал несколько случаев обморожения. Многие из его пациентов явились босиком, обмотав ноги тряпками и старыми газетами. В кабинете слишком холодно, чтобы осматривать больных. Он отчаянно нуждался в лучшем помещении, но, даже если бы в таком районе нашлось что-нибудь подходящее, лучшее помещение предполагало более высокую арендную плату.

Итак, он вернулся примерно к тому же, с чего начал, если не хуже, мрачно подытожил Дуглас. Он приехал в Лондон с четким планом действий: богатая жена, солидная практика и процветающая клиника для бедных. Но теперь первые два элемента плана внушали ему стойкое отвращение. Он по-прежнему хотел последнего, хотел с той же страстью и одержимостью, что и раньше, но не представлял, как добиться цели. Брак по расчету больше не казался ему идеальным решением проблемы, цивилизованным союзом, который удовлетворил бы обе стороны. Как выяснилось, он не способен на подобный компромисс. И никогда не согласится на меньшее, чем то, что он испытал с Честити Дункан.

Дуглас вдруг осознал, что все еще сидит на корточках перед очагом с пустым совком в руке. В комнате стояла промозглая сырость, пробиравшая до костей и, казалось, проникавшая в душу. Он медленно выпрямился. Пожалуй, пришло время отказаться от планов завоевания Лондона и вернуться домой. Там по крайней мере он сможет приносить пользу людям, работая в своей клинике. Конечно, она и так процветает, но работа всегда найдется. Можно охватить другие районы или открыть дополнительные отделения.

Но возвращение значило бы, что он смирился с неудачей, а Дуглас никогда не бегал от трудностей. Это противоречило его натуре. К тому же на самом деле он пытается убежать не столько от трудностей, сколько от Честити, от ощущения личного краха, который она олицетворяла собой. Стоило ему вспомнить о той встрече в Национальной галерее, как его бросало в жар от стыда и презрения к самому себе. Он будто слышал собственные слова, бесчувственные и расчетливые: «От жены мне требуется лишь одно – чтобы она была богата».

Неудивительно, что Честити даже не пыталась скрыть своего презрения. Тогда его взбесило поведение какой-то особы в шляпе с вуалью, представляющей брачное агентство, которая считает себя вправе судить о неизвестной для нее ситуации. В своей гордыне он полагал, что не обязан отчитываться перед теми, кого нанял и кому готов платить за услуги. Но может, если бы он объяснился с Честити, она ответила бы ему тем же? Дуглас вспомнил о неоправданных, как ему казалось, стараниях сестер довести до его сведения, что в семье нет денег, и стыд с новой силой захлестнул его. Неужели они решили, что он заинтересовался Честити из-за денег и аристократического происхождения? Даже думать о подобном было невыносимо.

Дуглас снял пальто с крючка у двери и оглянулся на огонь, надеясь, что он продержится еще несколько часов на тот случай, если какому-нибудь бедняге понадобится убежище, пусть даже такое убогое, в холодный январский вечер. Затем погасил газовые лампы и вышел на промерзшую улицу. Пора перевоплощаться в его другую ипостась! На Харли-стрит его ждет встреча с некоей леди Сидни, беременной дамой, решившей обратиться к нему по совету сестры лорда Бригема.

Дуглас уже несколько дней не посещал свою приемную на Харли-стрит. Город пустовал, и пациентов немного, но с началом сезона ситуация могла резко измениться. Свернув на Харли-стрит, он увидел у дверей здания, где находилась его приемная, длинную крытую повозку, запряженную парой тяжеловесов. Лошади встряхивали головами, выдыхая в морозный воздух клубы пара. Из дома вышли двое дюжих мужчин в фартуках, сгибавшихся под тяжестью массивного письменного стола. Его стола! Дуглас изумленно наблюдал, как они погрузили стол в повозку и вернулись в дом. Следом появились еще двое мужчин, тащивших кожаные кресла – старые потрескавшиеся кресла из его приемной. Избавившись от своего груза, свалив его на. повозку, они опять скрылись внутри дома.

Что за черт? Неужели его выселяют? Нет, не может быть, он заключил аренду на год. Подписал договор и заплатил вперед. Дуглас перешел на бег. Добравшись до фургона, он заглянул внутрь и недоверчиво уставился на груду вещей, еще недавно составлявших обстановку его приемной. В замешательстве он повернулся к дверям дома, из которых вышел его коллега, занимавший первый этаж.

– Доброе утро, доктор Фаррел. – Доктор Талгарт поднес к глазам пенсне, висевшее на золотой цепочке, и дружелюбно посмотрел на Дугласа. – Меняете обстановку? Приятно видеть, когда твои соседи занимаются улучшениями, придающими зданию респектабельность.

Дуглас вбежал в холл, чуть не столкнувшись с мужчиной, тащившим массивное полотно, написанное маслом. Оно висело между окнами в комнате для ожидания и изображало исключительно мрачную охотничью сцену. Перескакивая через две ступеньки, Дуглас ворвался в свою приемную с настежь распахнутой дверью. Комната не имела ничего общего с комнатой, которую он оставил двумя днями раньше. В ней ярко пылал камин.

В дверях кабинета появилась Лаура.

– О, дотторе, я надеялась, что успею закончить до вашего возвращения. – Лаура держала в руках позолоченную лампу с темно-красным абажуром. – Вот только поставлю ее сюда...

Она водрузила лампу на золоченый столик рядом с обитым набивным ситцем диваном и повернулась к нему с торжествующей улыбкой.

– Ну, что скажете, дотторе? Разве здесь не прекрасно? – Она всплеснула руками, оглядывая интерьер, более уместный в сельской кондитерской, чем в приемной солидного врача. – Сколько уюта, сколько покоя, необходимого больным.

Дуглас огляделся. Лаура скрупулезно воплотила в жизнь все свои планы. Голубые, как яйцо малиновки, стены украшала розовая лепнина. Взгляд то и дело натыкался на картины, изображавшие букеты цветов. Повсюду пестрел набивной ситец: на окнах вместе с кружевными занавесками, на стульях и диванах. На полу лежал ковер с узором из роз, напоминавших кочаны капусты. Дуглас моргнул, ослепленный буйством красок. Как в тумане он проследовал в кабинет и обнаружил там парчу, гобелен, те же капустные розы и те же кружева. В углу красовалась вычурная ширма, скрывавшая стол для осмотра пациентов. Лаура впорхнула следом.

– Взгляните на ширму, – воскликнула она. – Какой изысканный штрих! Вы не находите?

Дуглас уставился на три золоченые панели, каждая из которых изображала то ли римскую оргию, то ли жертвоприношение девственной весталки. При мысли о неминуемом прибытии леди Сидни его пробрала дрожь. Он стоял настолько огорошенный, что не находил слов. Медленно повернувшись к Лауре, он приоткрыл рот, собираясь с мыслями.