Безжалостное обольщение, стр. 62

— У него, видите ли, острый приступ дизентерии, — взорвался Виктор. — Чертовски вовремя!

— Но он же не виноват, папа, — сказала Женевьева, во всеобщей сумятице забыв о том, что ей бы лучше не привлекать к себе отцовского внимания.

Но Николас с редкой для него готовностью помочь грудью бросился на амбразуру, успев отвлечь внимание Виктора за мгновение до того, как уже сделанный им глубокий вдох чуть было не извергнулся потоком брани:

— Мы должны идти немедленно, — заявил он, сосредоточенно проверяя, надежно ли пристегнута к поясу шпага. — Негоже нам являться на площадь последними.

— Да-да, конечно. — Мысль о том, что Латур — не важно какой, по рождению или по свойству — может в такой момент оказаться не в первых рядах, тут же заставила Виктора, забыв обо всем, броситься к выходу.

Лоренцо похлопал плачущую Элизу по плечу и уверил, что под опекой мачехи она будет в полной безопасности, а когда Элиза запричитала, что ее беспокоит отнюдь не собственная безопасность, снова, на сей раз молча и скорбно, похлопал ее по плечу и поспешил к выходу.

Николас взглянул на Женевьеву, словно хотел ей что-то сказать, но передумал. Элиза и Элен дали волю слезам, а Женевьева, наблюдая за этой сценой, не без иронии подумала, что ей и заплакать-то нельзя, поскольку предполагается, что у нее нет никого, о чьей безопасности следовало бы тревожиться. Не то чтобы слезы подступали к горлу при мысли о Доминике. Просто хотелось стоять рядом с ним на мостике «Танцовщицы», слышать, как он уверенно командует боевым фрегатом, отдавая хладнокровные, ясные, решительные распоряжения, хотелось быть частью этой военной операции, вместо того чтобы сидеть с плачущими женщинами и бить баклуши!

— Элиза, если ты будешь так горевать, это может плохо отразиться на ребенке, — сказала она, принимая на себя единственную роль, на которую при сложившихся обстоятельствах еще готова была согласиться.

В ночь на 24 декабря генерал Джексон предпринял атаку на британцев, упреждая их наступление. Странным было то Рождество в городе, получившем временную передышку неизвестно, правда, на какой срок. Перед лицом грозящей оккупации собор Святого Людовика во время всенощной службы в сочельник был переполнен людьми, тихо молившимися за здравие близких, за то, чтобы удалось защитить город.

В первый день нового года генерал сэр Эдвард Пэкенхем начал, как он считал, заключительную битву, но, к своему безграничному изумлению, вместо плохо подготовленного, немногочисленного разношерстного ополчения встретился со шквальным огнем артиллерии противника. Оказалось, что отличные стрелки из Кентукки и Теннесси ни в чем не уступают ритуально чеканящим шаг, вымуштрованным британцам. Пэкенхем подождал подкрепления и, абсолютно уверенный в себе, 8 января снова бросил свои главные силы против неприятеля, укрывшегося за наскоро сооруженными земляными укреплениями.

Доминик со своими сподвижниками на кораблях, благополучно вставших на якорь в Миссисипи, в полумиле от поля битвы в Чэлмете, действовал с помощью легкого вооружения и пушек и, так же как его соратники — солдаты на скорую руку собранной армии, не веря глазам своим, наблюдал, как шеренги в красных мундирах шли в наступление прямо на пули противника, которые косили их, как траву. Падала одна шеренга, и на смену ей вставала другая. Казалось, англичане так оболванены муштрой и так слепо верят в незыблемость джентльменских правил ведения войны, что воображение их полностью парализовано, а вместе с ним и понимание происходящего, и способность оценивать факты.

Немногочисленный противник между тем не собирался выходить из-за своих баррикад и сражаться с британцами лицом к лицу. Не так глуп он был! При виде трагической бессмысленной гибели стольких молодых жизней Доминик готов был заплакать. Это кровавое побоище продолжалось в течение получаса, после чего на земле осталось лежать более двух тысяч убитых и раненых британцев.

Потери американцев составили тринадцать человек.

Глава 18

В течение нескольких последующих дней Новый Орлеан торжествовал победу, бал следовал за балом, каждой хозяйке не терпелось оказать честь храбрым защитникам и отпраздновать окончание войны, которая, по иронии судьбы, официально считалась, завершенной еще за две недели до битвы при Новом Орлеане. Если бы известие о подписании мирного договора в Европе достигло генерала Пэкенхема вовремя, ужасной, бессмысленной бойни можно было избежать.

Доминик Делакруа охотно посещал балы, но обычно проводил там время уединившись со своими недавними гостями и другими заинтересованными лицами. Они обсуждали план похода в Европу для освобождения Наполеона с острова Эльба. Это был серьезный, чтобы не сказать грандиозный план, в абсолютной тайне вынашиваемый его создателями, и пирата это забавляло, хотя он тщательно скрывал свои чувства под маской вежливого интереса. Размах и дерзость плана — вот что вызывало его интерес гораздо более, чем материальная выгода, сколь велика бы она ни была.

Единственное, что его беспокоило, это отсутствие Женевьевы Латур на бесчисленных балах. Ее кузен обычно посещал их, но был мрачен и уделял уже гораздо меньше внимания мадемуазель Бенуа. Не редкость было увидеть и мадам Латур, чаще всего в сопровождении старшей падчерицы, но миниатюрная — младшая дочь Латура почему-то отсутствовала. Доминик дважды посылал записки в дом на Ройял-стрит, передавая их, как всегда, через молчаливую и услужливую Амелию, и два дня ждал Женевьеву в доме на Рэмпарт-стрит, но она не пришла, не написала ответа и, что было еще удивительнее, ни разу не появилась нежданно-негаданно. «Не дуется ли она на меня, — подумал было Доминик, но отбросил это предположение, как не соответствующее характеру Женевьевы. — У нее множество недостатков, но она никогда не замыкалась и не дулась. Вероятно, ей просто нужно время, чтобы свыкнуться с отцовским планом, и она вполне мудро решила, что сомнительный роман с пиратом едва ли поможет вступить на предначертанную стезю. Однако если дело было бы в этом, Женевьева поставила бы меня в известность».

Наконец Доминик решил выведать что-нибудь у Николаса. Он принял приглашение на бал, куда были званы почти все члены креольского общества, включая и Виктора Латура. Капер направился прямо к Николасу Сен-Дени, стоявшему у буфета с угрюмым видом, искажавшим черты его красивого лица.

— Добрый вечер, Николас. — Доминик взял с тарелки канапе с лобстером и отправил его в рот. — Кажется, здесь сегодня весь высший свет со своими чадами и домочадцами, — небрежно заметил Доминик. — Но я не вижу нигде мадемуазель Латур? — Вопрос был задан как бы между прочим, но во взгляде Николаса промелькнула настороженность, щеки едва заметно порозовели.

Доминик сжал губы. У Николаса все можно прочесть по лицу! Он совершенно очевидно боялся пирата, и, хотя Доминик был вынужден признать, что в прошлом у Сен-Дени была веская причина опасаться дальнейших контактов с ним, все же не мог не презирать его за неспособность скрыть свой страх в отличие от бесстрашной кузины, которая с мрачной решимостью бросила вызов дьяволу в лице Делакруа.

— В самом деле, — невозмутимо продолжал капер, — я видел ее в последний раз накануне Рождества. Она не хворает, надеюсь?

Николас пробормотал что-то насчет суровых холодов и необходимости оставаться дома, чтобы не подхватить воспаления легких, и Доминик понял, что в доме Латуров происходит нечто, о чем необходимо разузнать.

— Женевьева в доме на Ройял-стрит? — спросил он, и теперь в его голосе не было даже притворной вежливости, вопрос прозвучал резко и требовательно.

Николас, пойманный врасплох, признался:

— Конечно. Она в своей комнате.

— Тогда мы навестим ее, — сказал Доминик, беря Сен-Дени под руку.

От резкого тона и властного прикосновения Доминика Николас вздрогнул, но попытался изобразить негодование.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, Делакруа. Вы не можете навещать молодую девушку, которая хворает и не выходит из спальни.