Секретная просьба (Повести и рассказы), стр. 83
Нюта вскрикнула и потеряла сознание.
Филин глянул на девочку и, чуть разжав когти, переступил с лапы на лапу.
Ромка не сразу догадался, где Нюта. Лишь потом, отойдя от Мити, он вдруг вспомнил последний свой разговор с девочкой, тот, в котором Нюта заговорила про волшебную палочку.
«В лес, ушла в лес», — как шилом кольнуло Ромку.
— Бог ты мой! — всплеснула руками Вириха. — Недоглядела. Дитё, несмышлёныш. — Она отставила подойник. (Старуха доила коров.) Её сухие, жилистые руки как плети повисли вдоль тощего тела.
— Там волки, — шептались ребята. — Там болота и трясины. Леший, леший её уволок.
Давно в Ромашках не творилось такого. Весть о пропаже девочки неслась от избы к избе. И удивительно: никто не ругался. Дурного никто не сказал про Нюту. А говорили совсем иное.
— Дитятко. Она же для Мити. Для добрых дел.
Чуть ли не половина Ромашек тут же отправилась в лес. Ещё раньше, не заходя в деревню, прямо с графской усадьбы, не выбирая дороги, полем побежала в лес и старуха Вириха.
— Ох, ох, — вздыхала она. — Не сберегла. Неужели и эту господь отымет?
Ромка нёсся вместе со всеми.
— Оно бы огню прихватить! — выкрикнул кто-то.
Тогда Ромка вернулся назад. Однако вскоре, люди ещё не дошли до леса, он появился снова. Верхом на коне. На любимом Арапчике, с горящим факелом, как с мечом, в руках.
Он пришпорил Арапчика и, словно в воду, нырнул в темноту.
Сколько пролежала в забытьи Нюта? Час, два, а может, всего минуту. Только вдруг показалось Нюте, что кто-то её тормошит за плечи.
— Нюта, Нюта, — слышит Нюта знакомый голос.
Приоткрыла она глаза. Смотрит: лошадиная морда, догорающая головня, чей-то чуб и густые брови.
«Так это же Ромка!» — мелькнуло у Нюты, и снова закрылись глаза.
Когда Нюта полностью пришла в себя, она уже была на спине у Арапчика. Нюта видит Ромку, чувствует тёплую холку лошади. Девочка полулежит. Ноги её свисают. Правое плечо упирается в Ромкину грудь. В руках мёртвой хваткой зажата волшебная палочка.
Арапчик идёт шагом. Откуда-то сверху свисают еловые ветви. Растворяясь в ночном небе, над головой у Нюты бесконечной чередой проплывают листья. И сквозь них, то исчезая, то вновь появляясь, всё с тем же любопытством смотрит на Нюту звезда, та самая, а рядом с ней и её подружка.
И Нюте кажется, что Арапчик вовсе не конь, а сказочный Серый волк. И Ромка не Ромка, а красавец Иван-царевич. И конь ступает не по земле, а бесшумно скользит по лесу. И плывут они в дальние дали, минуя ветры и грозы.
Нюте спокойно. Нюте на редкость радостно.
— Ты царевич? — спросила Нюта.
Ромка не понял и только повёл плечами.
Вскоре Нюта и Ромка снова пошли на берег Луги. Только не купались они теперь. Было ветрено. Низко ползли облака. Вода казалась стальной по цвету и била рябью в холодный берег.
Сидели вначале молча. Нюта вспоминала город и речку свою Миасс. Всё казалось далёким-далёким. Словно и вовсе не было. Ни того страшного дня и офицерских криков над кручей Миасса. Ни погребов, в которых сидела Нюта. Ни долгого и сложного пути в Петроград.
И то, что было после, тоже как-то забылось. Не то чтобы совсем. Нет. Нюта помнит и Вирова, и комиссара Лепёшкина, и Наливайку, и Зигу, и товарища Ли. Помнит «Гавриил» и Кронштадт. Но всё это как-то расплылось в сознании Нюты.
Ясно осталось одно — добрая память о людях. И о балтийцах, и о тех, кто укрыл её от расправы в Миассе, и о тех, кто принял её, как свою, в Ромашках.
Потом Нюта вспомнила про волшебную палочку. Палочка оказалась простой клюкой, забытой в лесу у берёзы каким-то дедом. Хоть и посмеялся тогда кое-кто над Нютой, хоть и было обидно Нюте, что найденная палочка всего-то клюка, однако по-прежнему верилось Нюте, что всё же есть на свете волшебная палочка. И добрый волшебник на свете есть.
Почему-то она опять стала думать о Вирове, о комиссаре Лепёшкине, о старухе Вирихе и о многих других.
Сидели молча. И вдруг Ромка придвинулся к Нюте, стал серьёзный-серьёзный, наклонился и тихо сказал:
— Уезжаю я, Нюта. Буду бить белых. Ухожу на колчаковский фронт.
Нюта опешила, посмотрела на Ромку.
— Так это ого-го как далеко!
— Я быстро, — ответил Ромка. — Я на коне.
«Фантазёр», — подумала Нюта.
Однако утром, когда Нюта проснулась и глянула в окно, около ворот на привычном месте она не увидела Ромку.
Ночью, забрав Арапчика, Ромка исчез.
Зря Ромка бежал на Восточный фронт. Через три дня белые сами явились в Ромашки.
Глава четвёртая
«ПРОСТИ МЕНЯ, РОМКА»
Летом 1919 года белые начали неожиданное наступление на Петроград. На помощь Колчаку и Деникину шёл генерал Юденич. Те двигались с востока и с юга. Юденич ударил с запада.
В первые же дни белые достигли реки Луги, заняли Ямбург. Один из отрядов вступил в Ромашки.
— Ну, прячь свою красоту, — кивнув на Нютин морской наряд, сказала старуха Вирова. — Нынче от тельняшки и бескозырки до могилы один шажок.
Жизнь в Ромашках как бы остановилась. Все притихли. Забились в избы. Ждали большой беды.
Однако белые пробыли в Ромашках всего одну ночь. Ничего дурного они пока не сделали. Пострадал лишь один отец Капитолий. И то по своей же глупости.
Произошло это так. Утром перед отправкой в дальнейший путь белые организовали церковный молебен.
Отец Капитолий, выпив для храбрости, важно явился в храм, развёл кадило, прокашлял голос и басом запел:
— Во славу храброму русскому воинству, несущему защиту от исчадия ада — большевиков, во славу святой России да дарует вам господь силы во веки веков, аминь.
Всё шло хорошо.
Но вот батюшка увлёкся, забылся и крикнул своё «братишки».
Солдаты переглянулись. Офицеры насторожились.
— Богу, братишки, помолимся. Богу помолимся, — продолжал с увлечением батюшка.
То ли лишнюю чарку утром принял отец Капитолий, то ли просто забылся, только кончил батюшка совсем неожиданно:
— Помолимся, братишки, помолимся. Советской власти помолимся. Да сохранит её господь во веки веков!
От напряжения ворот поповской рясы расползся, и все увидели на груди отца Капитолия морскую тельняшку.
Уважая священный сан, батюшку не повесили. Однако тут же, на пороге божьего храма, белые содрали с него штаны и безжалостно избили кнутами.
— Ну, началось, — произнёс отец Ромки Юхим Задорнов.
И он не ошибся.
Правда, после этой истории несколько дней в Ромашках никто не появлялся. Белые проходили где-то рядом, но мимо.
— Может, нас и минует беда, — поговаривать стали в Ромашках. — Может, белые нас не тронут.
Юхим Задорнов на такие слова качал головой:
— Дожидались овцы добра от волка.
Красная Армия отступала. Бои шли уже где-то под Гатчиной. Нужно было решать, как поступить с коммуной. Хотели до лучших времён её распустить. Скот развести по дворам коммунаров. Общественное зерно разделить или ссыпать в тайные ямы. Хотели, но не управились.
Неожиданно в Ромашки приехал бывший графский управляющий Фаддей Лихоборов. Он придирчиво осмотрел барский дом и хозяйство. Ходил на конюшню, на скотный двор. Обошёл погреба и амбары. Осмотром своим Лихоборов остался доволен.
Управляющий привёз распоряжение белых властей, по которому отнятые в 1917 году помещичьи земли, скот, сельскохозяйственный инвентарь и всё прочее опять возвращалось старым владельцам. Мало того. За землю, которой эти два года пользовались крестьяне, причиталась арендная плата помещикам, и многое другое ещё причиталось.
— Большевикам теперь крышка, — потрясал Лихоборов какой-то бумажкой. — Советской власти считай что не было. Скоро приедет наш барин и благодетель. Так смотрите у меня, чтобы встречать с хлебом и солью, наставлял управляющий.