Секретная просьба (Повести и рассказы), стр. 74
«Ящик. Лопата, Куда же это они?» — заинтересовался Фомка. Тихонько двинулся следом.
Мойкины шли к заводской водокачке. Поравнялись. Поставили ящик на землю. Принялись рыть яму. Роют, торопятся. Озираются по сторонам, прислушиваются.
«Клад зарывают», — сообразил Фомка.
Переждал он, пока Мойкины не завершили свою работу, обошёл вокруг водокачки, приметил место, вернулся домой.
Лежит Фомка на нарах, ворочается, заснуть не может. Утром чуть свет побежал к дружку своему, Капке Затворову.
— Капка, Капка, — тормошит Фомка приятеля. — Вставай, Капка!
Продрал Капка глаза:
— Ну что тебе?
— Клад, клад!
— Какой ещё клад?!
— Настоящий!
Рассказал Фомка Капке про ночную встречу. Вскочил тот, собрался. Схватили ребята лопаты, бегут к водокачке.
— Там денег небось… — говорит Фомка.
— Деньги — что! Деньги — бумага. Там золото и бриллианты, поправляет приятеля Капка.
Прикидывают ребята, что же им делать с такими богатствами.
— Пряников купим, — говорит Фомка.
— Пряники что! — отвечает Капка. — Бисквит настоящий купим, безе или крем-брюле.
Смотрит Фомка на Капку. Ну и Капка! Всегда-то он придумает. Хоть, что такое и бисквит, и безе, и крем-брюле, Фомка не знает, однако виду не подаёт — видать, что-то очень и очень вкусное.
Размечтались ребята. Матерям пуховые шали решили купить, сёстрам ситцу на платья и ленты, отцам сапоги или штиблеты. Потом стали перечислять знакомых своих и соседей. Малининым фунтов десять крупы едоков у Малининых много. Деду Харламову — валенки. Инвалиду Зарубину новый костыль: он давно о новом мечтает. Слесарю дяде Вавилину шестиклинную кепку.
— Он не возьмёт, — заявил Капка.
— Возьмёт-возьмёт… Кепка у него старая-старая.
Прибежали ребята к водокачке. Сразу за дело.
— Быстрей, быстрей! — командует Капка.
Толкутся ребята, мешают друг другу. Но вот наконец лопаты упёрлись в ящик.
Тик-так, тик-так… — слышат мальчишки.
— Часы это, часы-ходики, — произнёс Фомка.
— «Ходики»! — усмехнулся Капка. — Это либо будильник, либо часы «Павел Буре» с боем.
Увлеклись ребята. Не заметили, как сзади подошёл кто-то. Оглянулись, а это слесарь, дядя Вавилин.
— Ну, что у вас тут?
Смутились ребята.
— Клад, — наконец произнёс Фомка. — Там золото. Там часы тикают. «Павел Буре» с боем.
— Часы?
Вавилин поспешно нагнулся над ямой, прислушался.
— А ну, отходи! — прикрикнул на мальчиков.
Попятились те.
Протянул Вавилин к ящику руку, повозился. Утихли часы. Поднялся он, вытер проступивший на лбу пот, усмехнулся:
— Клад… А ведь и вправду что клад. Динамитом тот клад называется.
Оторопели ребята.
— Там же часы.
— Часы, да не те. Это механизм специальный для взрыва. Ну, а теперь докладывайте всё по порядку.
Доложили ребята.
— Да… — произнёс Вавилин. — Вот вам и «Павел Буре».
— Эх, пропали шали и ленты… — вздохнул Фомка.
— Шали и ленты что! — отозвался Капка. — Водокачка ценнее.
Рассмеялся Вавилин:
— Молодец, Капка!
В тот же день Мойкин и оба сына его были взяты под стражу.
Судили их.
Судили строго, по революционным законам.
Фомка и Капка тоже ходили на суд. И опять обо всём рассказывали.
В протоколах суда числились они как свидетели. Однако и сам судья и все сидящие в зале понимали, что тут что-то не так, что слово это не то. Какие они свидетели — они главные в этом деле.
ГЕНЕРАЛЬСКИЕ СЛОВА
(Вместо послесловия)
Царский важный генерал говорил, что власть Советов на неделю, ну на две. Промелькнули две недели. Власть Советская не пала, устояла эта власть.
— Подождите, подождите, — не сдаётся генерал. — Десять дней, поверьте слову, и вернётся всё былое. Царь приедет на коне.
Промелькнуло десять дней. Ни коня и ни царя. Власть Советская не пала, укрепилась эта власть.
— Чуть ошибся, но ручаюсь, слово воина даю, — не сдается генерал. Вот пройдёт ещё неделя…
Ходит важный генерал по соседям, по знакомым. И летят по переулкам и летят по закоулкам генеральские слова:
— Десять дней, клянусь вам честью, и от нынешних порядков не останется следа.
Но неделя за неделей, месяц к месяцу спешит. Власть Советская не пала, торжествует эта власть. Вдруг притихнул генерал.
— Где пророк?! — схватились люди.
Нет пророка. Убежал он за границу.
Что же делает в Париже важный царский генерал? Он по улицам парижским ходит голову задрав. И несутся вдоль бульваров, вдоль проспектов и каналов генеральские слова:
— Дайте срок, поверьте слову! Подождите месяц, два…
Месяц к месяцу спешит. Год равняется по году. Власть Советская не пала. Устояла. Победила всех врагов.
Но упрям и неотступен важный царский генерал:
— Вот ещё годок, поверьте! Ну, от силы полтора…
Что же нам сказать на эти генеральские слова?
Можно только улыбнуться, можно только усмехнуться. Десять лет прошло, пятнадцать, двадцать, сорок, шестьдесят. Власть Советская не пала. Как гранит она крепка.
Нынче нет уж генерала. Что же к этому добавить? И нужны ли тут слова? Тот пророк лежит в могиле. Власть Советская жива. Жить ей годы и века!
БРАТИШКА
Великая Октябрьская социалистическая революция победила.
Однако капиталисты и помещики не смирились с потерей власти, земли и заводов. С помощью иностранных капиталистов они организовали огромные армии, их называли белые армии, и начали гражданскую войну против молодой Советской России. Белые армии наступали с востока, с юга, с севера, с запада. Наша социалистическая родина оказалась в кольце врагов.
Гражданская война продолжалась более трёх лет и окончилась полной победой над белыми генералами.
О том, как громили советские люди врага в годы гражданской войны, вы прочитаете в повести «Братишка».
Глава первая
НИЧЕЙНАЯ
— Ты что это — а, братишка?
Девочка подняла глаза на матроса, вытерла слёзы.
— А я не братишка. Я Нюта.
— Ах, Нюта, — улыбнулся матрос. — Нюта-Анюта. Где ты, Нюта? Я тута. Доволен шуткой своей матрос. — Значит, братишка, сидим и плачем?
Матрос здоровенный. Достанет до неба. Грудь — хорошо бы двоим в обхват.
Девочка маленькая. Ростом с травинку. Косичка как гвоздь торчит.
— Чья ты такая?
Девочка всхлипнула.
— Я-то? Ничейная.
— Как так — ничейная? — поразился матрос. — А ну-ка, не плачь, рассказывай.
Расстреляли у Нюты родителей.
И мать и отца.
Осиротили её офицеры белые, из войск Колчака.
Нюта жила в Приуралье. В городке на реке Миасс.
Здесь над речкой, над самой кручей в общей могиле лежат партизаны. Гордей Надеждин — командир партизанский, машинист паровозный — Нютин отец. Пелагея Надеждина — Нютина мать.
Белые и Нюту в тот день искали.
— Где партизанский щенок?!
Да люди добрые девочку спрятали. Три дня отсидела в соседских она погребах. А после, туманной ночью вывезли Нюту за линию фронта.
Машинисты, друзья отца, доставили девочку в Питер. Здесь в Петрограде тётка жила у Нюты. Жила, да уехала. Куда — неизвестно.
И вот Петроград — и Нюта совсем одна.
— Вон оно что, — произнёс матрос, сдвинул на лоб бескозырку. («Гав-ри-ил», — по складам про себя прочитала Нюта.) — Ничейная? Кто сказал, что ничейная! — повысил голос матрос. — Не может такого быть. А ну, подымайся.