Секретная просьба (Повести и рассказы), стр. 22
— Дурново! Дурново! — позвал государь.
Явился флигель-адъютант Дурново.
— Думай!
Сидит, думает Дурново. Наконец просиял:
— Придумал!
— Ну, ну?
Объясняет Дурново, мол, надо сказать, что были солдаты в тот день хмельные. Вот почему на Сенатскую площадь они и вышли.
— Хмельные! Откуда?! — нахмурился царь.
— Злодеи их подпоили. Вот откуда, — сказал Дурново.
Царь улыбнулся:
— Идея! Умён Дурново. Идея!
Стал после этого царь и налево и направо всем говорить:
— А солдаты того — выпивши были тогда солдаты.
Даже английскому посланнику как-то сказал:
— А вы знаете, милостивый государь, солдаты оказались в тот день хмельные. Я даже и сам не думал. Представьте, подпоили их офицеры. Вот до чего дошли.
Затем то же самое сказал и посланнику французскому.
Доволен царь Николай I. Разнесут теперь посланники эту весть по всему белому свету. Интересно ему, что же они в свои страны напишут. Приказал проследить. Перехватили жандармы донесения посланников, показали царю.
Писал английский посланник о том, что был у него разговор с царём Николаем I. Разговор касался недавних событий.
«Верно, правильно», — кивает головой Николай I.
Почти слово в слово передал английский посланник свой разговор с Николаем I, а в конце: «Судя по тому, какую нелепицу мне говорил государь, был он в состоянии вряд ли трезвом».
Глянул царь на письмо французского посланника, а там и ещё сильнее: «Судя по тому, какую глупость мне говорил государь, не солдаты тогда на Сенатской площади, а сам император русский находился явно в хмельном возбуждении».
Помутилось в глазах у царя Николая I. Схватился рукой за сердце:
— Дурново! Дурново!
Мчит Дурново, тащит капли ему от сердца.
Однако на этот раз не потянулся к лекарству царь. Размахнулся отец-император и по шее советчика съездил.
Уже на Кавказе давно солдаты. Тот, кто приговорён к сибирской каторге, давно дошагал в Сибирь. После этого время ещё прошло. И вдруг спохватился, подумал царь Николай I, а всех ли он наказал примерно, не забыт ли какой солдат.
— Дурново! Дурново!
Явился флигель-адъютант Дурново.
Вместе сидят, гадают.
Дурново называет полки и солдат. Царь вспоминает — наказаны, нет ли?
— Лейб-гренадеры?
— Наказаны.
— Гвардейский морской экипаж?
— Наказан.
— Солдаты, что несли полковое знамя, когда шёл на Сенатскую площадь Московский полк?
— Не забыты, Дурново, не забыты.
— А те, что, потерявши последний стыд, били в барабаны, когда выступали святые отцы — отец Серафим и отец Евгений?
— И этих господь приметил.
— Унтер-офицер Фёдор Анойченко?
— Наказан, наказан. До смерти, кажись, забит.
— Михей Шутов?
— Фёдор Трофимов?
— Трофим Федотов?
Называет Дурново всё новых и новых солдат. Хорошая память у государя:
— Наказан.
— Наказан.
— Наказан.
Сидят Дурново и царь. Гадают. Ломают головы. Кто же ещё забыт? И вдруг:
— Знаю, — кричит Дурново. — Знаю!
— Ну, ну?
— Про этих забыли, ну как их… про тех.
— Да толком же ты говори!
Забыл Дурново, как называют тех, про кого он вспомнил.
— Ну про тех, ну как их… про этих.
Водит рукой Дурново по воздуху.
— Болван, — обозлился царь.
— Про… про… — Наконец Дурново просиял: — Про писарей.
— Фу-ты!
Некоторые из армейских писарей были причастны к восстанию декабристов. Они переписывали революционные воззвания.
О них и вспомнил теперь Дурново.
— Молодец, — похвалил Николай I. Дал он приказ разыскать писарей.
Ищут. Не могут найти.
— Ищите! Ищите!
Ищут. Не могут найти.
— Ищите! Ищите!
Наконец разыскали.
— Кто же такие?
— Иван Хоперский, Иван Дмитриевский, Иван Нововоздвиженский.
Похвалил государь жандармов за верную службу. Приказал наказать писарей.
Вечером кто-то шепнул царю: мол, безвинных он посылает под палки. Мол, не нашли жандармы виновных, вот и других назвали.
— Иван Нововоздвиженский, ваше величество, в то время и вовсе при роте не был.
Посмотрел на советчиков царь.
— Был, не был, раз писарь, гони под палки. Знаю я этих писак. Разбойное это племя.
Глава VII
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
— В Сибирь!
— Бог ты мой!
— Катенька!
Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая уезжала к мужу в Сибирь, на каторгу.
Когда прошение Трубецкой попало в руки к царю, он долго вертел бумагу. Не хотел Николай I отпускать Трубецкую:
— Пример нехороший. Поедет одна, а за ней и другие следом.
Мечтал Николай I о том, чтобы забыли вообще декабристов, чтобы отвернулись от них и отцы и жёны. Решил припугнуть Трубецкую.
— Если поедет, лишить её титула княжеского. Посмотрим, посмотрим, усмехнулся Николай I. — Сразу небось передумает.
Сообщают царю:
— Трубецкая согласна, ваше величество.
Хмыкнул царь Николай I. Уставился в потолок. Что бы ещё придумать?
— Денежных сумм не брать. Ценных вещей не брать. Подчиняться во всём коменданту. Видеться с мужем в неделю раз. Ладно, пусть будет — два, зато в арестантской палате. И при свидетелях. Посмотрим, посмотрим, усмехнулся Николай I. — Сразу небось передумает.
Сообщают царю:
— Трубецкая согласна, ваше величество.
Хмыкнул царь Николай I. Грозно повёл бровями. Уставился в потолок. Что бы ещё придумать?
— Если родятся дети, — царь поднял палец над головой, — лишать их отцовской фамилии. Приписывать к местным заводам. Считать крестьянами. Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Николай I. — Сразу небось передумает.
Сообщают царю:
— У княгини слёзы стоят в глазах.
Улыбнулся царь Николай I. Ладошкой потёр ладошку. Молодец, неплохо, видать, придумал.
— Значит, не едет теперь Трубецкая!
— Ваше величество, едет, согласна.
— Ах так! — обозлился царь. — Навеки ее в Сибирь. Дороги назад не будет!
Тронулась в путь Трубецкая. Верста за верстой, верста за верстой. Десятки, сотни, тысячи вёрст. Приволжские степи. Уральские горы. Просторы сибирских лесов и рек.
— Быстрее, быстрее, — просит княгиня.
Едет и ночью и днём. Через месяц Трубецкая была в Иркутске. Рядом совсем Благодатский рудник — там находился сейчас Трубецкой. Ещё несколько дней — и увидит княгиня мужа. Однако не пропускает иркутский генерал-губернатор жену декабриста дальше. Находит причины разные. Получил он приказ от царя чинить непокорной помехи.
— Не могу, не могу, княгиня. Осень. На Байкале обвалы, большая идёт волна.
При новой встрече:
— Не могу, не могу, княгиня. Не предвидится транспортных средств.
Проходит ещё неделя.
— Не могу, не могу, княгиня. На дорогах идёт разбой. Я же за вас в ответе.
Не отступает отважная женщина.
Сослался губернатор тогда больным.
Ходит к нему Трубецкая и раз, и второй, и пятый, слышит одно в ответ:
— Его превосходительство хворые.
— Его превосходительство хворые.
— Но может принять, не может.
Пять месяцев добивалась Трубецкая приёма. Не отступила. Доконала она губернатора. Получила право тронуться дальше в путь.
Но это было ещё не всё. Приехала Трубецкая на Нерчинские рудники, и тут началось всё сначала.
Встретил её начальник Нерчинских рудников Бурнашев:
— Княгиня, княгиня. Жалко мне вас, княгиня. Там не дворцы.
— Знаю!
— Не хоромы…
— Знаю!
— Там снега и кандальный звон!
— Знаю!
Развёл Бурнашев руками. Приказал для Трубецкой приготовить санки.
В доме Волконских давали бал. Свечи костром пылают. Мелькает за парой пара. Кружатся. Кружатся. Кружатся. Плавно играет вальс. Марии Волконской всего восемнадцать лет. 1825 год. Весна.
Всем известна батарея Раевского. Все помнят суровый 1812 год. Неман. Витебск, Смоленск, Бородино… Кутузов, Барклай де Толли, Багратион, Николай Раевский… Мария Волконская — дочь генерала Раевского.