Остров сбывшейся мечты, стр. 48
– Ты столкнулся с такими чертами в Стрежиной, которые не можешь понять, – продолжал Бабкин, глядя на обложку с лучником и птицей. – И нашел самое простое этому объяснение: замкнутая, максималистка, о людях не думает и вообще режет правду-матку. Ты говоришь о прямолинейности Стрежиной, но ни Каморкин, ни Красько о таком качестве не упоминали. Они рассказывали об искренности. У тебя получается подмена понятий.
– Нет, все-таки... – начал было Илюшин, но Сергей покачал головой.
– Макар, ты погоди, не перебивай, иначе у меня все из головы вылетит. Во, уже вылетело. Что я тебе сказать-то хотел? Понимаешь, мы так привыкли во всех людях находить плохое, что даже очень хорошего человека не можем распознать. Гадости в нем выискиваем, неприятные черты... Но ведь бывает так, что встретился хороший человек – по-настоящему хороший? Честный, искренний, добрый, в конце концов! И хоть что с ним ни делай: хоть в дурной семье выращивай, хоть с мерзавцами сталкивай, – а он все равно останется порядочным. Вот только замкнется в себе, побоится нос наружу высовывать, да и то – лишь первое время. А чуть дыхнул на него, отогрел – он сразу и оттает. Может такое быть, Макар, и не говори, что не бывает.
Илюшин молчал.
– Ты все правильно рассказал, но потому, что ты сам ее не видел, твой рассказ получился совсем о другом человеке. И я не видел, но мы с тобой разговаривали с Каморкиным, ты с ее подругой встречался – почему ты им не веришь, а веришь своим выдумкам? Не нужно тут ничего усложнять, понимаешь? Она хорошая девочка – просто чистый, правильный человечек, который родился таким: не лживым, не злым. И таким и остался. Живет, плохого никому не делает... А мы ходим вокруг кругами и думаем: где же в нем гадость-то скрыта? Как он так тщательно замаскировался, что и разглядеть-то плохое сразу не удается? Значит, большая должна быть гадость, раз он ее так спрятал.
Он наконец перевел взгляд с белой птицы, глядящей с обложки огромными круглыми глазами, на Макара.
– Я это все к тому, – чуть извиняющимся тоном сказал Бабкин, – что иногда самое очевидное – это и есть самое правильное. Единственно правильное, в общем-то.
Он взял чашку и поставил в раковину, ожидая, что ответит Макар.
– Иногда самое очевидное – это и есть самое правильное, – негромко повторил за ним Илюшин. – Серега, да ты почти философ. Плохонький, конечно, примитивный, но все же пытающийся рассуждать об абстрактном.
– Иди ты, – беззлобно отмахнулся тот.
– Знаешь, может быть, ты и прав. Возможно, возможно... – задумчиво произнес Макар. – Давай вернемся к Ромашовой. Исключено, что Коцба ставил эксперимент с островом в одиночестве. Ему должны были помогать. Следовательно, либо любовница Аслана не связана с экспериментом, что очень сомнительно, учитывая ее сходство с Викторией, либо мы не вычислили ее связь с кем-то еще из окружения Коцбы. Вопрос: кто это может быть?
– Кто угодно. Начальник службы безопасности, вся служба безопасности в целом, его замы...
– Но ты разговаривал с соседями Ромашовой.
Бабкин кивнул. Он действительно разговаривал с ними, и две пожилые соседки в один голос сказали, что к Катюше ходит один очень приличный мужчина, но, кроме него, никто, не считая подружек из цветочного салона. Впрочем, нельзя было исключать хорошо подготовленное вранье. «Мог Коцба обставиться вешками со всех сторон? Мог. И наверняка обставился».
– Соседки – не показатель, – неохотно признал он. – Заплати им три пенсии, и они тебе на голубом глазу все, что хочешь, расскажут.
– Тогда пока оставляем Ромашову в покое, – решил Илюшин, подумав. – Что касается Коцбы, то делать нечего, придется привлекать того фээсбэшника, о котором я тебе говорил. Не безвозмездно, конечно. Он информацию продает, а не делится ею по доброте душевной.
– Сдаст он нас Аслану, – пожал плечами Сергей.
– Пусть сдает. Мы с тобой столько времени топчемся на одном месте, что выбора нет.
– А я поеду к Красько, – предложил Бабкин. – Мы проверили самые простые версии, напрашивающиеся сами собой, – людей в первом круге ее общения, всех, кроме шефа. Понятно, что это основная версия, но, возможно, есть кто-то во втором круге.
– Правильно. Пусть Красько вспоминает всех, кого могла обидеть Стрежина своей прямолинейностью. А может быть, дело вовсе не в этом, а попросту есть обиженные тем, что именно Вика заняла неплохую должность и даже сделала несколько шагов вверх по карьерной лестнице.
– Предыдущие секретарши? – усомнился Сергей.
– Не знаю. Второй круг куда шире, чем первый, туда может попасть любой из работавших с ней. Например...
Он нахмурился. Что-то было в рассказе Красько...
– Осьмина, – вспомнил он. – Юлия Борисовна Осьмина.
Макар вскочил, расслабленность его исчезла.
– Созванивайся с Красько, выясняй все, о чем мы договорились! – крикнул он из соседней комнаты, а тридцать секунд спустя мелькнул в коридоре, уже в джинсах и свитере. – А я узнаю, где сейчас находится Осьмина и каково ее положение.
– Кто такая Осьмина? – запоздало спросил Бабкин.
Встрепанная голова Илюшина высунулась из-за двери.
– Осьмина – та тетка, которая уволилась после скандала со Стрежиной. Даже не скандала, а так... Подробности потом, сейчас это неважно. Красько не знает, где Осьмина в настоящее время работает, я у нее спрашивал в прошлый раз, так что я пока подумаю, как нам ее побыстрее найти.
– Что, в свитере думается легче? – проворчал Сергей себе под нос.
Вытащил телефон и набрал номер Лены Красько.
Глава 13
Когда плот ударился в берег, Вика продолжала по инерции грести, зачерпывая ладонями мокрый песок. Наконец, открыв глаза, она увидела прямо перед собой ракушки, над которыми покачивалась прозрачная вода, и поняла, что доплыла.
«Доплыла...»
Радости не было. Перевалившись через край плота, Вика упала в воду и ползла до тех пор, пока не ощутила сухой песок. Она лежала на песке, а позади нее то прибивало к берегу, то вновь отбрасывало назад четыре канистры, связанные веревкой, на которой Вика должна была повеситься.
Она не знала, сколько времени ушло у нее на весь путь. Солнце еще не садилось, но Вика не смогла бы поклясться, что она плыла лишь один день. Часа два спустя после того, как она отплыла со своего острова, девушке стало казаться, что плот не движется. Стоит на месте, несмотря на то, что она усиленно гребет веслом, то с одной стороны плота, то с другой – второе она выронила.
От идеи плыть, лежа на животе, ей пришлось отказаться в первый же час: одно дело тренироваться возле берега, и совсем другое – плыть долго, не меняя положения и пытаясь при этом грести. Сначала затекли руки, затем начало ломить шею, а спустя еще полчаса у Вики возникло ощущение, что ее проткнули шестом, вонзив его сверху в позвоночник, и она больше никогда не сможет пошевелиться. Пришлось отдыхать, положив весла рядом с собой, но, обернувшись, Вика увидела свой остров, и ей показалось, что он стал ближе. «Не может быть! Меня относит обратно?!»
Она схватила весла и снова начала грести. На этот раз ее хватило на пятнадцать минут, и последние пять из них она всхлипывала от боли, отчаяния и от того, что ей так ничтожно мало удалось проплыть, несмотря на все приготовления.
Внизу, в толще океана, жили неизвестные ей существа – шевелились, плыли, поднимались на поверхность, чтобы рассмотреть, что за странная прямоугольная рыбина плывет над ними. Уткнувшись подбородком в разогретый на солнце пластик, Вика смотрела сквозь прозрачную голубоватую бутыль и видела внизу темные силуэты – большие и маленькие. Иногда силуэты разлетались на мельчайшие брызги, и тогда она понимала, что видела косяк рыб. Но один раз то, что она приняла за большую стаю, стало подниматься вверх прямо под ней, и ей показалось, что даже волны дышат иначе от приближения того огромного, что обитало в глубинах океана и сейчас подплывало все ближе и ближе. Длинный вытянутый силуэт, размером не меньше Викиного плота, замер внизу, и она, забыв обо всем, пыталась разглядеть существо, формой напоминавшее подводную лодку с раздвоенным хвостом. Но не смогла даже оценить, на какой глубине оно застыло. Постояв под плотом, существо ушло вниз и слилось с темнотой океана.