Жизнь под чужим солнцем, стр. 28
– Ну да, – кивнул Максим. – Или, наоборот, разбиралась.
– В смысле?
– Понимаешь, меня очень удивляет, что Алина была против твоего обращения в полицию. Мало того, такие аргументы привела, что я не сомневаюсь: она не искренне ошибалась, а тебя хотела ввести в заблуждение. Сама же прекрасно все понимала.
– Почему ты так думаешь? – удивилась Даша.
– Интуитивная уверенность.
– Да ты же ее совсем не знал!
– Ладно, хватит об Алине, – помолчав, ответил Максим. – Вон наши собрались мячик покидать, пойду к ним. Ты присоединишься?
Даша отказалась и осталась сидеть на лежаке. Мысль о том, что Алина ей врала, оказалась очень неприятной. Но для чего, не могла она понять, для чего врала?
Посидев немного, Даша решила не забивать себе голову, а просто позагорать. Она сначала легла на спину, но солнце слишком припекало, и Даша перевернулась на бок. Слева от нее пожилая немка, обвешанная бижутерией, которую Даша несколько дней назад приняла за русскую, читала книжку необычного формата – не намного больше сигаретной коробки, но при этом очень толстую. Странно, подумала Даша, у нас такого еще не начали издавать. Она прикрыла глаза, но книжка в яркой обложке не выходила у нее из головы. То есть не книжка, а… Блокнот! Алинин блокнот, который Даша сунула в свое полотенце, а потом куда-то положила совершенно машинально… Куда же?
Даша начала рыться в пляжном пакете, который всегда таскала с собой, к неудовольствию Алины, считавшей, что с пакетами ходят только старушки на рынок, а приличная дама должна носить на пляж особую пляжную сумку. Даша бы и носила, но беда в том, что такой изумительной пляжной сумки, как у Алины, – вместительной, на широкой ручке через плечо, с крупными красно-золотыми рыбками, изгибавшимися на прозрачном пластике, – такой сумки у нее не было. Когда они ходили загорать вместе с Алиной, она складывала свое, как выражалась Алина, барахло к ней в сумку, а когда шла одна, брала этот самый пакет красивого зеленого цвета с надписью «Гленфилд». И вот теперь роясь в нем, Даша никак не могла вспомнить, сунула она сюда блокнот или нет.
Вот он! Даша выпрямилась, с удовлетворением рассматривая вишневую кожаную обложку. Даже такая ерунда, как обложка блокнота, была у Алины не из заменителя, а из натуральной кожи. Что же там Алина писала про заявление…
Листая блокнот, Даша наткнулась на несколько деловых записей (кто-то кому-то должен был позвонить), на несколько явно в спешке записанных телефонов, на какой-то непонятный рецепт, начинавшийся словами «Взять восемь трюфелей, чернику и триста двадцать граммов утиной печени», на какие-то наброски… Заявления не было. Удивленная Даша закрыла блокнот и уставилась в пространство. Она совершенно точно помнила, что, когда она вошла после завтрака в комнату, Алина писала что-то именно в блокноте. Не могла же она записывать рецепт с трюфелями!
Подумав, Даша опять открыла вишневую книжку и пролистала еще раз, гораздо медленнее, вглядываясь в каждую страницу. Может быть, у Алины был свой шифр? Например, трюфели означают полицейских. А что, очень даже похоже, решила Даша, в жизни своей не видевшая трюфелей. И все же, если серьезно, куда могли деться записи?
Обложка книжки была прочной, увесистой, сделанной на совесть. Такая точно не развалится, подумала Даша. Стоп! А зачем она такая толстая? Даша торопливо раскрыла блокнотик на первой странице, и в глаза ей сразу бросились несколько листочков, вложенных под обложку. Могла бы и сразу догадаться, обругала себя Даша, видела же, что Алина вырывала листики. Достав странички, исписанные мелким почерком, она аккуратно разложила их на колене и начала неторопливо просматривать.
Русские и английские слова шли сначала вперемешку, каким-то бессмысленным текстом, но потом Алина, видимо, поняла, что так ничего не выходит, и стала описывать обстоятельства кражи на русском. Она писала с сокращениями, и Даша с трудом разбирала слова. Потом Алина начала переводить текст, искусственно усложненный какими-то юридическими оборотами, на английский. Перевод был плохой. Даша только вздохнула при мысли о том, что работу, над которой Алина корпела все утро, она сама бы могла шутя сделать за полчаса. Просмотрев странички, которых оказалось всего шесть, Даша не нашла в них ничего, привлекающего внимание. Кроме…
Красивая буква «Н» была выписана на середине четвертой страницы, как раз там, где перевод особенно не удавался Алине, и она заменяла сложные предложения на более простые. Видимо, устав, она начала вырисовывать на полях эту изящную букву, обведя ее несколько раз и снабдив необходимым количеством завитушек. Почему «Н»? Неожиданно в Дашиной памяти ожило воспоминание о том, как шестнадцатилетней девчонкой она выписывала на песке тонким прутиком имя мальчика, в которого была без памяти влюблена, а потом стирала все буквы, кроме первой, чтобы никто не догадался. Звали мальчика Андреем, и она красиво выписывала заглавное «А». Мама долго потом натыкалась на букву, написанную в самых неожиданных местах – на обороте клеенки, на квитанции за электричество, на поздравительной открытке.
Даша опустила руку с листочком. Алина могла быть необыкновенной, нетипичной, нестандартной, какой угодно! Но в одном Даша была твердо уверена: буква «Н» была первой буквой имени «Никита».
Глава 10
Алла Добель рассматривала свое отражение в зеркале. Синяк, оставленный Маратом, уже прошел, и одновременно с его исчезновением закончились и последние деньги. Конечно, в портмоне лежали пятнадцать-двадцать тысяч, но… Просто смешные деньги! Их Алле хватило бы в лучшем случае на неделю, а затем…
Обдумывая это самое «затем», Алла подкрасилась, выпила чашку зеленого чая, выкурила, морщась, вонючую сигарету из пачки, забытой сволочью Маратом, и уселась на подоконник, рассматривая стоящие внизу иномарки. Почки на деревьях еще не превратились в листья, и густые ветви не мешали ей разглядывать машины с четвертого этажа. «Может, спуститься вниз, дождаться хозяина вон той черной тачки? – усмехнулась она про себя. – Не худший вариант в моем положении».
Из подъезда вышел широкоплечий молодой мужчина в футболке и джинсах, пискнула сигнализация машины, и Алла, прищурившись, подумала, что дурацкая идея вполне может стать очередным проектом. Собственно, почему бы и нет? Вопрос только в том, как…
Додумывать мысль о том, как поизящней познакомиться с владельцем черного автомобиля, ей не пришлось: по ступенькам подъезда спустилась молодая женщина, а за ней, перепрыгивая через ступеньки, – две девчонки-двойняшки лет пяти. Мужик посадил всех троих в машину и неторопливо отъехал от дома. Алла зло фыркнула. Как же, проект! Молодой папаша для ее проекта никак не годился. Да и с женатыми она больше связываться не собиралась. Все это, как показал богатый опыт Аллы, временно, а значит, несерьезно. В ее возрасте уже нельзя позволять себе тратить драгоценные месяцы на очередного состоятельного друга, который рано или поздно все равно отчалит от Аллы, несмотря на всю ее привлекательность.
С последним, Маратом, Алла решилась на дерзкий шаг и была совершенно уверена, что он увенчается успехом. Жена Марата, бессловесная азербайджанка, привезенная им из неведомого глухого села, сидела дома и рожала Марату детей. Она наплодила то ли четыре штуки, то ли пять – Алла точно не помнила, – раздалась в ширину, подурнела лицом и целыми днями только и делала, что нянькалась со своими отпрысками. И это называется женщина? Ясно, что на ее фоне холеная Алла смотрелась, как голливудская звезда рядом с уборщицей городского рынка. И было совершенно непонятно, почему Марат не бросает свою курицу и не предлагает Алле сердце, а главное – руку со всем, что держит в ней. Или хотя бы с половиной всего.
Алла точно знала, что жену Марат не любит и вообще старается видеть как можно реже. Та была сварлива, глуповата, а в последние годы стала еще и криклива. Повышать голос на мужа она, конечно, не могла, но кричала на детей, и дома у Марата вечно стояла ругань. Алла все просчитала и решила, что Марату не хватает только последней капли для того, чтобы сбросить наконец семейную обузу и уйти к прекрасной ласковой любовнице. Не мудрствуя лукаво, Алла позвонила Марату домой и сообщила его жене, что ждет ребенка от ее мужа. Заодно рассказала, что они встречаются довольно давно, преувеличив срок всего на полгода. Жена выслушала ее, пробормотала что-то на своем диком наречии и положила трубку.