Риск, стр. 45
Он перетасовал снимки, чтобы посмотреть на фотографию моряка.
— Его зовут Аластер Ярдли, — сказал я. — Имя я написал на обороте.
Он родом из Бристоля и нанимался одно время палубным матросом на испытательные рейсы океанских гоночных яхт. Ярдли был шкипером этого парусника.
Он примерно наших лет.
— Как срочно тебе нужна информация?
— Чем быстрее, тем лучше.
— Ладно. Позвоню знакомым парням. Если найду что-то стоящее, завтра дам тебе знать.
— Великолепно.
Он сунул снимки в конверт, взгляд его упал на Джосси.
— Скаковая кобылка, — сказал он. — Породистая.
— Нечего глазеть.
— Мне нравятся женщины в теле, дружище. С большой грудью и не слишком умные.
— Скукотища.
— Когда я прихожу домой, я хочу горячего чая и пообниматься, если есть настроение, а не препираться по поводу женского равноправия.
Я бы не возражал против Джосси, когда возвращаюсь домой, подумал я.
Девушка поднялась по цементному скату, широко шагая своими длинными ногами, и остановилась около нас.
— У меня есть одна подруга, чей приятель настойчиво приглашает ее покататься на яхте, — сказала Джосси. — Она говорит, что не против промокнуть, замерзнуть, проголодаться, натерпеться страха или помучиться морской болезнью. Но ей не хочется страдать от всего этого одновременно.
Джонни покосился в мою сторону.
— Ну, с таким приятелем ей бы ничего не угрожало. Его укачивает еще на причале.
Джосси кивнула.
— Слабак.
— Спасибо, — сказал я. — Приезжайте в гости.
Мы вышли через контору и сели в такси. Джонни помахал нам на прощание.
— Зайдем еще к каким-нибудь старым друзьям? — спросила Джосси.
— Не сегодня. Если я начну обходить тетушек, мы останемся тут навсегда. Навещаешь одну, навещай всех, чтобы никого не обидеть.
Тем не менее по просьбе Джосси мы проехали мимо пансиона, где мы когда-то жили с матерью. Вдоль всего фасада тянулась новая застекленная терраса, и на месте сада располагалась автостоянка. Кадки с цветами, маркизы от солнца и колышущаяся вывеска, гласившая «Свободные места».
— Смело, — промолвила Джосси, явно растроганная. — Вы так не считаете?
Я расплатился с таксистом, и мы пешком спустились к морю. Над головой с пронзительными криками носились чайки, и маленький белый город сладко спал после обеда на солнечном склоне холма.
— Прелестный городок, — сказала Джосси. — И я понимаю, почему вы уехали. — Казалось, она была готова лениво бродить без особой цели до конца дня, как и я.
Мы снова пересекли пролив на пароме и не спеша продолжили путь на север, остановившись на закате около паба, чтобы выпить коктейль и съесть по куску клеклого пирога со свининой. Наконец, проездив в общей сложности двенадцать часов, мы подкатили к широко раскинувшемуся, внушительному Эксвуд-хаусу.
— Вон та машина, — сказала Джосси, с неприязнью указывая на неприметную «Вольво», припаркованную чуть дальше, — принадлежит мерзкой Лиде.
Свет фонаря над входной дверью осветил недовольное лицо девушки. Я улыбнулся, и она обратила свое негодование на меня.
— Вам хорошо говорить. Вам нечего бояться, что Лида переедет в ваш дом.
— А вы можете переехать оттуда, — мягко заметил я.
— И куда же?
— В мой коттедж, например.
— Черт возьми!
— Можете тщательно осмотреть его, — продолжал я, — на предмет чистоты, сухой гнили и пауков.
Она наградила меня самым сердитым из своих взглядов.
— Дворецкий, повар и горничные?
— Шесть ливрейных лакеев и камеристка.
— Я заеду на чай и сандвичи с огурцом. Надеюсь, у вас есть сандвичи с огурцом?
— Конечно.
— Тонкие, без корочек?
— Естественно.
Я видел, что по-настоящему удивил ее. Она не знала, что ответить. Хотя было совершенно ясно, что она не собирается с восторгом падать в мои объятия. Мне многое хотелось бы ей сказать, но я не представлял как: о привязанности, утешении и о будущем.
— В следующее воскресенье, — сказала она. — В половине четвертого.
На чай.
— Я выстрою штат прислуги.
Она пожелала выйти из машины, и я обошел вокруг, чтобы открыть ей дверь. Ее глаза казались огромными.
— Вы серьезно? — спросила она.
— О, да. От вас будет зависеть... решение.
— После чая?
Я покачал головой.
— В любое время.
Выражение ее лица постепенно смягчилось, сделавшись непривычно нежным. Я поцеловал ее, потом поцеловал снова, уже увереннее.
— Думаю, мне лучше пойти домой, — растерянно пробормотала она, отворачиваясь.
— Джосси...
— Что?
Я проглотил комок в горле и покачал головой.
— Приходите на чай, — беспомощно сказал я. — Приходите на чай.
Глава 16
Еще одна ночь обошлась без тревоги незапланированных экскурсий. В понедельник утром я прибыл в контору, исполненный благих намерений хорошо поработать. Угрюмый Питер, как всегда по понедельникам, страдал от меланхолии, у Бесс были месячные, а Дебби переживала из-за ссоры со своим женихом, продавцом болтов и гаек: по моим понятиям, жизнь нашей конторы шла своим чередом.
Тревор явился в мой кабинет с отеческой заботой на лице и как будто успокоился, увидев, что сегодня я меньше похож на привидение, чем в пятницу.
— Вы все-таки отдохнул, Ро, — заметил он с облегчением.
— Я выступал на скачках и возил девушку к морю.
— Господи! Во всяком случае, это вам, кажется, пошло на пользу. Куда лучше, чем просиживать время за работой.
— Да... — сказал я. — Тревор, я заходил в контору утром в субботу, на пару часов.
Его чело вновь слегка омрачилось. Он ждал продолжения с таким видом, с каким пациент обычно ожидает услышать плохие новости от своего врача, и я почувствовал огромное сожаление, что должен сообщить их ему.
— Денби Крест, — сказал я.
— Ро... — Он развел руками, повернув ладони вниз, — красноречивый жест искреннего родительского огорчения из-за непокорного сына, который не верит старшим на слово.
— Ничего не могу поделать, — сказал я. — Знаю, что он ваш клиент и друг, но, если он незаконно присвоил пятьдесят тысяч фунтов, а вы посмотрели сквозь пальцы на воровство, это касается нас обоих. Касается этой конторы, партнерских отношений и нашего будущего. Вы обязаны это понимать. Мы не можем просто не заметить такую вещь и притвориться, что ничего не произошло.
— Ро, поверьте мне, все будет в порядке. Я покачал головой.
— Тревор, вы должны позвонить Денби Кресту и попросить прийти сюда сегодня, чтобы обсудить дальнейшие действия.
— Нет.
— Да, — безапелляционно сказал я. — Я не играю в такие игры. Я половина фирмы, и ничем незаконным она заниматься не будет.
— Вы слишком непреклонны, — в нем боролись грусть и гнев. У меня мелькнула шальная мысль, что именно эти два чувства пробуждают в вашей душе сожаление, когда вы стреляете в кролика.
— Пусть приходит к четырем часам, — сказал я.
— Вы не можете так грубо обращаться с ним.
— Последствия могут быть еще хуже, — проронил я. И хотя я говорил без всякого выражения, он прекрасно понял, что это угроза. Гнев одержал верх над грустью.
— Хорошо, Ро, — сердито сказал он. — Очень хорошо.
Он покинул мой кабинет без тени дружеского участия, с каким вошел, и меня охватило чувство одиночества и потери. Я подумал подавленно, что сам лично мог бы простить Тревору любой проступок, но закон не простит. Я жил ради закона, как по внутреннему убеждению, так и по собственному выбору.
Если мой друг нарушил закон, должен ли я ради него попрать справедливость; или я должен предать друга во имя законности? В теории я не испытывал никаких сомнений и затруднений. На деле я колебался. Решительно нет ничего веселого в том, чтобы навлечь на кого-то несчастье, крах и судебное преследование. Насколько упростилось бы дело, если бы нечестивец по своей воле чистосердечно исповедовался в прегрешениях, а не вынуждал друга доносить на него: сентиментальное разрешение проблемы, саркастически подумал я, какое случается только в слезливых фильмах. Я опасался, что мне не удастся отделаться так легко.