Риск, стр. 29

Заснуть не составит проблемы, подумал я. Непрерывный гул идущего мимо транспорта подействует усыпляюще. Как колыбельная.

Я зевнул, достал чемодан, запер машину и вставил ключ в замочную скважину своего номера.

Что-то с большой силой ударило меня между лопаток. Я упал на дверь, которую еще не успел открыть, и тотчас получил жестокий удар по голове.

На этот раз ко мне отнеслись без всякого снисхождения. На этот раз обошлось без эфира.

Я сполз, теряя сознание, по двери и успел увидеть только темные, неясные фигуры: они склонились надо мной, зажав со всех сторон, как в тисках, и безжалостно принялись избивать меня ногами. От тяжелых пинков я содрогался всем телом. Очередной свирепый удар по голове погрузил меня в глубокое, безмятежное беспамятство.

Глава 11

Я очнулся в темноте. Полной, беспросветной темноте.

Я не мог понять, как получилось, что я лежу на какой-то твердой поверхности в абсолютной темноте и все кости нещадно ломит. Падение, осенило меня. Я упал в Таустере. Но почему мне не удается вспомнить?

Я продрог. И замерзал все больше и больше. Когда я пошевелил, боль стала невыносимой. Внезапно я вспомнил, как обедал с Джосси, вспомнил до мельчайших подробностей, вплоть до прощального поцелуя на автомобильной стоянке. Тогда в чем же дело?

Я попытался сесть, но сумел только немного приподнять голову. Мои потуги завершились приступом сильнейшей тошноты и пронзительной головной болью. Я нерешительно пощупал затылок и обнаружил под волосами большую, болезненную шишку. Я бережно положил голову обратно.

Не слышалось никаких посторонних звуков, кроме шуршания моей собственной одежды. Ни урчания двигателя, ни поскрипывания, ни шорохов, ни плеска воды. Я лежал не на койке, но на более широкой поверхности, жесткой и плоской.

Возможно, я находился и не в парусном отсеке, но не вызывало сомнений, что я опять очутился в темноте. В темноте во всех отношениях. Гнев бессилия и отчаяния издевательски шепнул мне, что за четыре дня свободы я раскопал маловато информации, которая помогла бы уберечься от безотрадной действительности.

Мне не давала ни минуты покоя мысль, что я упустил нечто очень важное. Я только твердо знал — из-за падения с Блокнота тело не может болеть столь сильно. Я, наверное, получил пару-другую царапин, но они должны были быстро затянуться к вечеру. Почему же тогда я чувствую себя так отвратительно, как будто меня пропустили через мясорубку? Я с кряхтением перекатился на живот и опустил голову на сложенные руки. Я отметил единственный положительный момент — они не связали мне руки. Они. Кто они?

Когда пульсирующая головная боль немного утихла, я подумал, что у меня еще будут силы выяснить, где я, и попробовать выбраться. А пока их хватало лишь на то, чтобы тихо лежать и ждать, когда мне станет лучше.

По моему мнению, еще одно обстоятельство заслуживало благодарности.

Жесткая ровная поверхность, на которой я лежал, не раскачивалась в разные стороны. Слава Богу, я попал не на корабль. Меня не мучила морская болезнь.

Избитое тело не идет ни в какое сравнение с муками выворачиваемого наизнанку организма.

Ботинок на мне не оказалось, только носки. Когда я скосил глаза на запястье, то не увидел светящегося циферблата: часы исчезли. Можно было не трудиться проверять карманы. Я не сомневался, что они пусты.

Спустя некоторое время я вспомнил, как решил переночевать в мотеле, а потом, мало-помалу, вспомнил, как зарегистрировался — и драку на крыльце.

Я пришел к выводу, что они, наверное, следили за мной от самого Таустера. Ждали все то время, пока я обедал с Джосси. Последовали за мной в мотель. Я ни разу не засек их. Я даже не слышал их шагов у себя за спиной из-за неумолкающего грохота транспорта.

Инстинктивное чувство безопасности рядом с Джосси было совершенно верным.

Прошла вечность.

Шум внутри моей черепной коробки постепенно утих. Больше ничего не изменилось. У меня возникло ощущение, что уже начинает светать и пора просыпаться. Было десять тридцать вечера, когда меня нокаутировали. Трудно сказать, сколько я находился без сознания и сколько пролежал потом, немощный и обессиленный, но тело человека живет по своим внутренним часам, и мои показывали шесть утра.

Уверенность, что наступило утро, побудила меня к действию. Но если даже за окном действительно рассвело, ко мне не пробивался ни один луч света. Я с тревогой подумал, что, возможно, ошибся во времени. И за окном стоит глубокая ночь. Я молился, чтобы ночь еще не кончилась.

Я предпринял новую попытку сесть. Нельзя сказать, будто я прекрасно себя чувствовал. Контузия проходит не сразу, на это нужно время. Не секрет также, что холод вреден при ушибах мышц. Все вместе мои болячки превращали каждое движение в истинное мучение. Такого рода боль была мне знакома по прошлым падениям на скачках. Только эта оказалась во много раз хуже.

Поверхность подо мной была довольно-таки пыльной, она слабо отдавала машинным маслом, ровная, гладкая и не деревянная.

Я пошарил вокруг себя в разных направлениях и дотянулся до стены слева. Перевалившись на бок, я медленно продвинулся в ту сторону и тщательно исследовал стену пальцами.

Еще одна гладкая ровная поверхность, расположенная под прямым углом к полу. Я легко стукнул по ней кулаком и получил в ответ звук и вибрацию металла.

Мне пришло в голову, что стоит посидеть немного, прислонившись спиной к стене, и подождать: скоро окончательно рассветет и будет легко понять, где я. Обязательно рассветет, отчаянно твердил я про себя. Непременно. Разумеется, не рассвело.

Когда мне дали свет на яхте, я сбежал. На ошибках учатся.

Приходилось с этим смириться. Темнота создавалась искусственно, и от нее никуда не деться. Нет смысла, сурово сказал я себе, сидеть в жалкой растерянности и жалеть себя.

Я предпринял экспедицию в глубь неизведанной территории и обнаружил, что мой мир намного меньше Колумбова. Я осмотрительно продолжал путешествие сидя, приняв за аксиому, что земля плоская и можно упасть, достигнув ее края. Но, проерзав два фута вправо, я очутился в углу.

Поперечный маршрут оказался коротким. Через несколько мгновений я наткнулся на очередной угол. Я выяснил: сев посередине, можно легко дотянуться кончиками пальцев обеих рук до боковых стенок. Приблизительно пять футов, от края до края.

Тем же способом, сидя, я обогнул второй угол и упорно устремился вперед вдоль другой стены. Через три фута я понял, где нахожусь. Ровная поверхность металла нарушалась большой круглой выпуклостью. Ощупав выпуклость, я определил ее назначение так уверенно, словно видел воочию.

Это была полукруглая колесная арка. А я сидел в кузове фургона.

Я моментально и очень ясно представил себе фальшивую машину «Скорой помощи», в которую забрался в Челтенхеме. Белый фургон серийной модели с дверями сзади, открывавшимися наружу. Если бы я пополз дальше, мимо колеса, я бы уперся в задние двери.

И я окажусь полным дураком, подумал я, если все, что от меня требовалось, это открыть двери и выйти.

Я бы с радостью почувствовал себя полным дураком. Двери были крепко заперты, и, как видно, с умыслом. Изнутри ручка на двери отсутствовала.

В четвертом углу я обнаружил и то, что мне дали на этот раз в качестве средств жизнеобеспечения. И если до находки мое настроение уже упало до нулевой отметки, то после оно опустилось еще ниже.

Я нашел пластиковую пятигаллоновую канистру с жидкостью и большую хозяйственную сумку.

Я отвинтил крышку канистры и понюхал содержимое. Оно ничем не пахло.

Я плеснул немного жидкости в ладонь и попробовал. Вода.

Я завинтил крышку обратно, неловко завозившись в темноте. Пять галлонов воды. О, нет, оцепенело прошептал я. Господи! Сумка была до отказа набита плоскими пластиковыми пакетиками размером в четыре квадратных дюйма. И снова никакого запаха. Я разорвал один из пакетиков: внутри лежал тонкий, четырехдюймовый кусочек плавленого сыра.