Ради острых ощущений, стр. 21

– Ты еще пожалеешь, Дэнни, малыш, – просто сказала она и неторопливо удалилась. Ее каштановые волосы слегка покачивались над зеленым твидовым платьем.

Я снова почистил попону. Зачем я поцеловал ее? Зачем после этого поцелуя, когда мне все уже стало ясно, я все-таки полез за ней на это сено? Почему я такой тупой, похотливый идиот? Меня охватило бесполезное отчаяние. Не обязательно принимать приглашение на обед, даже если тебе понравился аперитив. Но уж если принял приглашение, нельзя так грубо отвергать то, что предлагают. Она имеет полное право сердиться.

А у меня есть все основания чувствовать себя кретином. Девять лет я был отцом двум девочкам, одна из которых была почти ровесницей Пэтти. Когда они были маленькими, я учил их отказываться от предложений подвезти на машине, а когда подросли, предостерегал от более хитрых ловушек. И вот я оказался по другую сторону баррикады.

Я испытывал жестокое чувство вины перед Октобером, ведь бессмысленно было бы отрицать, что я намеревался сделать то, чего хотела от меня Пэтти.

Глава 7

На следующее утро на моей лошади каталась Элинор, Пэтти же, видимо, предложившая сестре обмен, демонстративно не смотрела в мою сторону.

Элинор, чьи серебристые волосы были защищены от ветра темным шарфом, теплой улыбкой поблагодарила меня и уехала во главе цепочки вместе с сестрой. Однако, вернувшись с тренировки, она завела лошадь в стойло и сделала половину моей работы, пока я занимался Спаркинг Плагом. Я не знал, что она делает, пока не вошел в конюшню, и был страшно удивлен, так как привык, что Пэтти запирает лошадь в стойле нерасседланной и грязной.

– Сходите за сеном и водой, – сказала она, – а я уж закончу ее чистить, раз начала.

Я унес седло и упряжь и вернулся с водой и сеном. Элинор закончила расчесывать лошади гриву, а я накрыл ее попоной и застегнул ремень под брюхом. Элинор подождала, пока я набросал на пол сена, чтобы сделать удобную подстилку, и запер дверь.

– Спасибо, – сказал я. – Большое вам спасибо.

Она слегка улыбнулась.

– Мне это доставляет удовольствие. Честное слово. Я люблю лошадей, особенно скаковых – они такие изящные, такие быстрые и красивые.

– Да, – согласился я.

Мы вместе шли по двору – она к воротам, а я к коттеджу у ворот.

– Они так отличаются от того, чем я занимаюсь всю неделю, – продолжала она.

– А чем вы занимаетесь всю неделю?

– Учусь. В Даремском университете.

Появившаяся на ее лице улыбка явно предназначалась не мне, просто она вдруг вспомнила что-то очень личное. Я подумал, что при близком знакомстве в Элинор можно найти нечто большее, нежели только хорошие манеры.

– А вы удивительно хорошо ездите верхом, – вдруг заметила она. – Я слышала утром, как мистер Инскип говорил папе, что стоит получить для вас лицензию. Вам никогда не хотелось участвовать в скачках?

– Если бы я только мог! – с жаром произнес я, не подумав.

– Так почему бы нет?

– Дело в том, что… может быть, я скоро уеду отсюда.

– Какая жалость.

Она была вежлива, не более того. Мы поравнялись с коттеджем. Дружески улыбнувшись мне, она не останавливаясь прошла к воротам, миновала их и скрылась из виду. Мне пришло в голову, что было бы жаль никогда больше ее не увидеть.

Лошадиный фургон вернулся с соревнований, привезя победителя, а также третье и последнее места, и я залез в кабину и еще раз заглянул в карту. Мне нужно было найти деревню, где жил мистер Пол Эдамс, и в конце концов это мне удалось. Когда до меня дошло все значение моей находки, я был ошеломлен. Кажется, я обнаружил еще одно место, где можно поискать работу.

Я вернулся в коттедж, в уютную кухню миссис Оллнат, съел приготовленную миссис Оллнат вкуснейшую яичницу с жареной картошкой, хлеб с маслом и сладкий пирог, всю ночь крепко проспал на продавленном матрасе миссис Оллнат, а утром принял роскошную ванну в ее сверкающей чистотой ванной комнате. А на следующий день отправился вверх по реке на свидание с Октобером, готовый наконец рассказать ему нечто важное.

Он встретил меня с каменным лицом и, прежде чем я успел произнести хоть слово, сильно ударил прямо в челюсть. Это был хороший крепкий боксерский удар, нанесенный от пояса, и заметил я его слишком поздно.

– Черт, за что это? – спросил я, проведя языком по зубам и убедившись, что, к счастью, ни один не сломан.

Он пристально посмотрел на меня.

– Пэтти рассказала мне… – начал он и остановился, не в силах продолжать.

– А-а, – без выражения произнес я.

– Да, а-а! – Он яростно передразнил меня.

Его дыхание было тяжелым, и я решил, что он собирается снова ударить меня. Я сунул руки в карманы, он же стоял, сжимая и разжимая кулаки.

– А что именно рассказала вам Пэтти?

– Все. – Его гнев был почти осязаем. – Сегодня утром она пришла ко мне в слезах… рассказала, как вы заставили ее пойти в сарай с сеном… и не отпускали, пока она не стала отбиваться… Она рассказала, о тех… гадостях, которые вы себе позволяли… и что вы принудили ее… силой… – Этого он не мог произнести.

Я был потрясен.

– Этого не было! – с горечью воскликнул я. – Ничего подобного я не делал. Я поцеловал ее… и все. Она придумывает.

– Она не могла придумать такое, со всеми этими подробностями… Раз она знает такие вещи, значит, они с ней произошли.

Я открыл рот и снова закрыл его. Произошли, это уж точно. Где-то, с кем-то, и не раз, причем при ее добровольном участии. Мне стало ясно, что до некоторой степени ее гнусная месть сойдет ей с рук, потому что есть вещи, которые невозможно сказать отцу девушки, особенно если хорошо к нему относишься.

Октобер со злостью продолжал:

– Никогда еще я так не ошибался в человеке. Я был уверен, что вы способны отвечать за свои поступки… или, по крайней мере, сдерживать себя. Не думал, что нарвусь на похотливого мерзавца, который за мои деньги – и мое расположение – посмеется за моей спиной, изнасиловав мою дочь.

Доля правды в его словах была, и это причиняло мне боль, а мое раскаяние в глупом поведении ничего не искупало. Но мне все же надо было как-то защищаться, ведь на самом деле я ни за что не причинил бы зла его дочери, а кроме того, мне предстояло продолжать расследование. Я уже так далеко продвинулся, что не хотелось быть изгнанным с позором.

Я медленно проговорил:

– Я действительно ходил с Пэтти в сарай. И я действительно поцеловал ее. Один раз. Только один раз. После этого я до нее не дотронулся. В буквальном смысле не дотронулся ни до какой части ее тела – ни до руки, ни даже до платья… Больше ничего не было.

Он долго и внимательно смотрел на меня, пока его ярость не утихла, уступив место какой-то усталости. Через некоторое время он почти спокойно сказал:

– Кто-то из вас лжет. Я должен верить своей дочери. – В его голосе вдруг послышалась умоляющая интонация.

– Конечно. – Я посмотрел в дальний конец лощины. – Что ж… как бы то ни было, одна проблема решена.

– Какая проблема?

– Как сделать, чтобы меня отсюда выставили без рекомендации. Это было настолько далеко от его мыслей, что прошло несколько

секунд, пока он отреагировал, обратив на меня пронизывающий сощуренный взгляд, которого я не пытался избежать.

– Так вы намерены продолжать расследование?

– Если вы хотите.

– Да, я хочу, – тяжело произнес он после продолжительной паузы. – Тем более что вы уедете и не будете иметь возможности видеть Пэтти. Несмотря на мое личное мнение о вас, вы все еще наша единственная надежда на успех, и мне придется поставить интересы дела на первое место.

Он замолчал. Я представил себе довольно мрачную перспективу – заниматься своей и без того не слишком веселой работой для человека, который меня ненавидит. Но странно, мысль о том, чтобы выйти из игры, была мне еще более неприятна.

Наконец он сказал:

– Почему вы хотите уйти без рекомендации? Без нее вас не возьмут ни в одну из тех трех конюшен.