Предварительный заезд, стр. 30

Моя комната казалась мирной и спокойной. Ее обстановка должна была уверить меня, что постояльцам гостиницы ни в коем случае не грозит зверское нападение на центральной улице города Это могло бы случиться и на Пикадилли, подумал я. Это могло бы случиться и на Парк-авеню, и на Елисейских полях, и на Виа Венето. Чем улица Горького хуже?

Я бросил пальто и ключ от номера на кровать, плеснул в стакан виски и сел на диван.

Два нападения за один день. Чересчур много для случайностей...

Целью первого, определенно, было убить или покалечить меня. А второе больше похоже на попытку похищения. Если бы они смогли отобрать у меня очки, то скрутить меня им не составило бы труда. Они смогли бы запихнуть меня в машину и отвезти... куда и зачем?

Рассчитывал ли принц, что я выполню поручение, несмотря на опасность для жизни? Скорее всего, нет. Но из этого следует, что он и не знал, на какое дело меня посылает.

Мне, несомненно, везло. И могло повезти снова. Но, пожалуй, лучше на это не слишком рассчитывать и быть поосторожнее.

Сердцебиение постепенно утихало, дыхание успокаивалось. Я потягивал виски, и мне становилось легче.

Немного посидев, я поставил стакан на столик, взял магнитофон, включил и приступил к обследованию номера. Начал я от окна и методично продвигался вдоль стены. Я обследовал каждый дюйм от пола до потолка. Магнитофон ни разу не взвыл, и я выключил его.

То, что мой детектор не сработал, еще ничего не значило. Просто спрятанный где-то под обоями микрофон был выключен, только и всего.

Я не спеша подошел к кровати и лег. Я лежал в темноте с открытыми глазами и размышлял о водителе и пассажире черного автомобиля. Их возраст я определил в двадцать-тридцать лет, а рост у обоих был примерно пять футов девять дюймов. Кроме этого, я заметил в них три особенности. Во-первых, они знали о дефекте моего зрения. Во-вторых, по тому, как они набросились на меня, я смог заключить, что они очень жестоки. И, в-третьих, они не были русскими.

Они не произнесли ни слова, поэтому я не мог судить по голосам. Одеты они были в обычную для московских прохожих одежду. Их лица были почти полностью закрыты, так что я видел одни глаза, да и то мельком.

Почему же я так думал? Я натянул на плечи теплое одеяло и повернулся на бок. Мысли шевелились вяло. Русские, думал я, не стали бы так себя вести, разве что люди из КГБ... А если бы КГБ захотел меня арестовать, то это сделали бы по-другому, и наверняка успешно. Остальных русских приучили к порядку с помощью различных мер устрашения: трудовых лагерей, психиатрических больниц и смертных приговоров. В голове прозвучал голос Фрэнка. Он говорил за завтраком:

– В России почти совсем нет уличных грабежей. Преступность здесь действительно очень мала. Убийств практически не бывает.

– Все революции порождали репрессии, – заметил я.

– А вы уверены, что правильно понимаете то, что здесь происходит? с несколько озадаченным видом спросила меня миссис Уилкинсон.

– Люди терпеть не могут отказываться от своих привычек, прежде всего от лени и вольнодумства, – пояснил я свою мысль. – Поэтому чтобы дать человеку лекарство, вам следует заставить его разжать зубы. Революционеры по своей природе деспоты, агрессоры и угнетатели. Это следствие комплекса превосходства. Но, конечно, все это они творят потому, что желают вам добра.

Мои слова не вызвали возмущенной отповеди Фрэнка. Он лишь повторил, что в действительно социалистических странах – таких, как Россия, – нет причин для преступности. Государство заботится об удовлетворении потребностей, предоставляя людям все, что им следует иметь.

Уже шестьдесят, если не больше, лет прошло с Октябрьской революции.

Ветер разнес ее кровавые семена по всему миру, они проросли и дали всходы.

Но уже два, а то и три поколения в России были отучены от применения насилия в быту.

Из-под подшлемников на меня смотрели горящие глаза тех, кто сам выращивает свой урожай. Они были минимум на шестьдесят лет моложе людей с пустыми, унылыми глазами, которым давали все, что им следует иметь.

Глава 10

Когда на следующее утро я отправился в ГУМ, Фрэнк следил за мной.

Я спокойно, не оглядываясь, вышел из гостиницы, остановился в тени под навесом и увидел, как он торопливо выскочил на улицу.

За завтраком, уступая настойчивым расспросам Наташи, я сказал, что собираюсь встретиться еще с несколькими специалистами-конниками, но сначала пойду в ГУМ купить новую шапку, так как свою вчера потерял.

По лицу Фрэнка пробежала легкая тень, и он задумчиво посмотрел на меня. Тут я вспомнил, что, когда накануне он следил, как я прощаюсь со Стивеном и ухожу в гостиницу, шапка была у меня на голове. Каким же нужно быть осторожным с каждым самым невинным замечанием, сказал я себе.

– И как же вы умудрились ее потерять? – спросил Фрэнк. В его голосе слышалось одно лишь дружеское участие.

– Наверно, уронил в фойе или в лифте, – беспечно ответил я. – Я даже не обратил внимания.

Наташа посоветовала мне спросить у портье за стойкой. Я пообещал спросить и честно выполнил обещание. А кто-нибудь наверняка проверил, обращался ли я к портье. Может быть, и не сразу, но проверил обязательно.

Когда я вошел в ГУМ, Фрэнк держался на приличном расстоянии позади.

Красную вязаную шапочку с белым помпоном я заметил сразу же. Из-под шапочки с миловидного маленького личика глядели серо-голубые глаза. Женщина выглядела слишком юной и миниатюрной для того, чтобы можно было поверить, что она жена и мать. Мне легко было понять, почему девятый этаж без лифта явился для нее бедствием.

– Елена? – сказал я, обращаясь в пространство.

Она чуть заметно кивнула, повернулась и направилась прочь. Я следовал за ней в нескольких шагах. Ей нужно было самой выбрать время и место для того, чтобы поговорить с иностранцем. Для меня это оказалось очень кстати – я должен был скрыться от глаз Фрэнка.

Елена была одета в серое пальто, на плечи был небрежно наброшен красный шарф. В руках она несла сетчатую сумку (в России их называют "авоськами") с каким-то предметом, завернутым в бумагу. Я приблизился к ней и так же, ни к кому не обращаясь, сказал, что хочу купить шапку. Елена никак не отреагировала на мои слова, но, когда остановилась, рядом с ней оказалась витрина с головными уборами.

Изнутри ГУМ не был универсальным магазином, типичным для Запада. Это было скорее восточное скопление лавчонок, собранных под дырявой крышей.

Сверху капала вода от талого снега, и под ногами были лужи.

Пока я покупал шапку, Елена ждала снаружи, подчеркнуто не обращая на меня никакого внимания. Когда я вышел, она отвернулась. Я осмотрелся в поисках Фрэнка, но не увидел его. Многочисленные покупатели загораживали обзор, и это могло оказаться выгодным как для меня, так и для него. Но скорее всего раз я не видел его, то и он меня не видел.

Елена протиснулась сквозь длинную очередь бесстрастных людей и остановилась перед витриной с произведениями народных промыслов. Одним незаметным движением, без всяких жестов, она вложила мне в руку свою авоську. При этом она не сводила глаз с витрины.

– Миша велел передать это вам, – негромко сказала она с легким милым акцентом. По ее неодобрительному тону я понял, что она взялась за выполнение поручения только по просьбе брата, но уж никак не ради меня. Я поблагодарил ее за помощь.

– Пожалуйста, постарайтесь не причинить ему неприятностей.

– Обещаю! – заявил я.

Она коротко кивнула, окинула быстрым взглядом мое лицо и вновь уставилась в пространство.

– А теперь идите, пожалуйста, а я стану в очередь.

– А что это за очередь?

– За обувью. Теплой зимней обувью.

Я окинул взглядом очередь. Она выстроилась вдоль линии первого этажа, поворачивала на лестницу и тянулась по галерее второго этажа, скрываясь где-то вдали. За пять минут люди не продвинулись ни на шаг.

– Но это займет у вас целый день! – удивился я.