Двойная осторожность, стр. 49

Он пьяно уставился мне в лицо.

— Главное, ты сейчас скажи Люку, чтобы не скупился. Этого жеребчика стоит купить за любые деньги, да.

— Я буду действовать в пределах лимита, установленного Люком.

— Рохля ты, мужик, вот что я тебе скажу. Я тебе скажу честно: я написал Люку, что ты совсем зеленый и ничего не смыслишь ни в лошадях, ни в людях, ни в том деле, к которому он тебя приставил, вот.

— В самом деле?

— Но если ты купишь для меня этого жеребчика, я ему напишу и скажу, что ошибался.

Он тяжело кивнул и едва не сполз со стула. Он никогда не пил ни на работе, ни на скачках, ни во время самих торгов, но зато пил во все остальное время. Владельцы лошадей особо не возражали, и сами лошади тоже: пьяница или трезвенник, Донаван выпускал не меньше чемпионов, чем любой другой тренер в Ирландии. Я не испытывал к нему ни любви, ни неприязни. Я работал с ним до десяти утра и внимательно слушал его по вечерам, когда виски развязывало ему язык. Многие считали его грубым и он в самом деле был груб.

Многие думали, что Люку следовало бы подобрать себе кого-нибудь покультурнее. Но, видимо. Люк, как и я, видел и слышал, как Донаван обращается с лошадьми, и предпочел бесценное сокровище красивой упаковке. Я научился уважать Донавана. Мне хватило на это двух дней, проведенных в его обществе.

Когда поток тренеров, агентов и владельцев-одиночек временно схлынул, Сим устроил гнедой короткошеей кобылке последние испытания и под конец довольно вызывающе сообщил мне, что она вполне готова к тому, чтобы выиграть последнюю скачку в субботу, в день Сент-Леджера.

— Она великолепно выглядит, — сказал я. — Это ваша заслуга.

Сим криво усмехнулся.

— Вы будете в Донкастере?

Я кивнул.

— Я там буду с пятницы. У Морта Дженотти участвует в скачках.

— Вы мне поможете заседлать мою? — спросил Сим.

Я попытался скрыть свое изумление при виде такой оливковой ветви воистину эпических размеров. Сим обычно на пушечный выстрел не подпускал меня к своим лошадям во время скачек.

— С радостью! — ответил я.

Он кивнул со своей обычной резкостью.

— Ну, тогда до встречи.

— Всего хорошего.

Сим уезжал на скачки в среду, на все четыре дня, но мне туда так надолго ехать не хотелось, не в последнюю очередь потому, что Касси все еще было трудно управляться одной со сломанной рукой. Однако в пятницу я оставил ее и уехал в Донкастер. И едва ли не первым человеком, которого я встретил на ипподроме, был Анджело.

Я резко остановился и свернул. Мне не хотелось, чтобы он заметил меня, да еще, не дай бог, заговорил! Он покупал две программки в ларьке у самого входа и задерживал очередь, отсчитывая мелочь.

Я предполагал, что, если он будет ходить на скачки, в один прекрасный день мы с ним столкнемся, и все же эта встреча почему-то все равно была для меня шоком. Я был рад, когда он направился от ларька в противоположную от меня сторону: возможно, между нами и существовал нейтралитет, но все же он был довольно хрупок.

Я смотрел ему вслед. Он пробивался через толпу, как таран, изо всех сил работая локтями. Он направлялся не к букмекерам, чтобы сделать еще ставки, а к ограждению самой скаковой дорожки. До первой скачки было еще далеко, и болельщиков было мало. Добравшись до ограждения, Анджело остановился рядом с пожилым мужчиной в инвалидной коляске и бесцеремонно сунул одну из программок ему в руки. Тут же развернулся на каблуках и принялся целеустремленно пробиваться к букмекерам, сидевшим в своих ларьках. И больше я его за весь день, слава богу, ни разу не видел.

Однако в субботу он появился снова. Я редко играл, но все же на этот раз, видимо, заразившись фанатизмом Морта, решил поставить на Дженотти. Остановившись перед маленьким букмекером-валлийцем, своим старым знакомым, я вдруг увидел в тридцати футах Анджело, напряженно размышляющего над маленьким блокнотом.

— Дженотти, — сказал мой приятель своему секретарю, который записывал все ставки в книгу, — тридцать фунтов на пять к одному, от Вильяма Дерри.

— Спасибо, Тэфф, — сказал я.

За одной из соседних стоек Анджело принялся отчаянно спорить о сумме ставки. Видимо, ему давали меньше, чем он рассчитывал.

— Везде дают пять к одному! — слышался знакомый рык.

— Ну, попробуйте в другом месте. Но предупреждаю: для вас, мистер Гилберт, везде четыре.

Отчасти я был рад, что Анджело так тупо прет напролом с этой системой, с которой Лайэм О'Рорке и Тед Питтс старались не светиться; но, с другой стороны, меня беспокоило, что он так быстро получил отпор. Мне было решительно необходимо, чтобы он какое-то время выигрывал. Я никогда не думал, что он сумеет тщательно заботиться об анонимности, необходимой для долговременного успеха, но медовому месяцу кончаться было рановато. Тэфф-букмекер покосился через плечо, переглянулся с секретарем и возвел глаза к небу.

— Что там за шум? — спросил я.

— Это не человек, а божье наказание! — высказался Тэфф, обращаясь отчасти к самому себе, отчасти к своему секретарю, отчасти ко всему свету.

— Анджело Гилберт...

Тэфф уставился на меня в упор.

— Вы что, его знаете?

— Да, мне про него кто-то говорил... Он вроде кого-то убил много лет назад.

— Так оно и есть. Он только вышел из тюрьмы. Дурак редкостный.

— А что он такого сделал?

— Явился на той неделе в Йорк с пачкой банкнот, швырял ими направо и налево, словно последний день на свете живет. Мы тогда не знали, кто он такой, и думали, что какой-нибудь лох. Спокойно приняли у него ставки — он сделал около шести крупных ставок, — а тут шарах! — лошадь приходит первой, и мы все платим, морщимся и соображаем, кто же это его надоумил, потому что знаем, что тренер здесь ни при чем. И вот Лансер — тот малый, что сейчас спорит с этим Гилбертом, — напрямик спросил у него, кто ему подсказал, а этот придурок ухмыльнулся так и отвечает: «Лайэм О'Рорке!»

Тэфф сделал выразительную паузу и поглядел на меня. Я подумал, что у меня, должно быть, сейчас на лице написано все, что я чувствую, но, видимо, на лице у меня не отражалось ничего, кроме недоумения, потому что Тэфф ему было хорошо за шестьдесят, — прищелкнул языком и сказал:

— Ну да, конечно, вы его не застали.

— Кого?

Тут внимание Тэффа отвлекли несколько клиентов, и, когда они наконец ушли, он несколько удивился, увидев, что я еще здесь.

— Что, неужели интересно? — спросил он.

— Так ведь все равно делать нечего.

Тэфф стрельнул глазами туда, где стоял Анджело, но Анджело уже ушел.

— Тому уже лет тридцать. А может, и тридцать пять. Боже, как время-то летит! Был один старый ирландец, Лайэм О'Рорке. Он изобрел единственную известную мне систему, которая действительно гарантировала выигрыш. Ну конечно, когда мы об этом пронюхали, мы вовсе не рвались брать у него ставки. Ну, сами понимаете, кому же охота работать себе в убыток! Но он нипочем не хотел расстаться со своей тайной, как он это делал, и унес ее с собой в могилу. И, между нами говоря, оно и к лучшему.

— И что?

— Ну вот, а теперь этот обалдуй поразил нас своим огромным выигрышем и еще смеялся над нами, обзывал нас лохами и кричал, что он, мол, нам еще покажет, что он пользуется системой Лайэма О'Рорке, а теперь ему, видите ли, не нравится, что мы снижаем ему ставки! Обидели его, бедного! — и Тэфф презрительно рассмеялся. — Нет, ну надо же быть таким идиотом!

Глава 17

Дженотти выиграл скачку — обошел соперников на добрых четыре корпуса.

Морт от возбуждения почти взлетал над землей, и в сухом сентябрьском воздухе вокруг него трещали электрические разряды. Он едва не оторвал мне руку в порыве энтузиазма и прыгал вокруг места, где расседлывали лошадей, восторженно благодаря всех, кто его поздравлял, и так простодушно радуясь победе, что все вокруг улыбались. Я подумал, что Морта очень легко принять за простака, а между тем я постепенно обнаружил, что все его мысли преодолевают сложнейший лабиринт, где подобно фигурам на шахматной доске борются многочисленные «за» и «против», и что все его планы и решения, казавшиеся столь очевидными, когда он приводил их в исполнение, были плодами этого лабиринта.