Непотопляемый, стр. 28
Некоторое время все молчали, потом в разговор снова вступил небритый:
– Ты бы лучше с нашими сопровождающими поговорил, мужик... Они б тебе, может, и рассказали, кому сколько да за чью подпись суют... А глядишь – чего и поинтереснее найдется... Только лично я не верю, что расскажут: всем известно одно – рыбка завсегда с головы гниет, а у здешнего «головы» – знаешь какое прозвище-то?
– Скажешь – буду знать, – ответил Гнедич.
– Не скажу, понял?.. А теперь и вправду иди. Нам поскольку в разговорах с тобой светиться совсем ни к чему!..
Ответить ему Олег не успел: из будки охраны высунулся здоровенный амбал и что-то неразборчиво крикнул водителям, после чего небритый поспешно кинулся к своему грузовику, одновременно створки металлических ворот дрогнули и начали неторопливо разъезжаться в стороны.
Когда Гнедич снова повернулся к водителям, он обнаружил, что его собеседники успели рассортироваться по машинам. За рулем последнего из грузовиков оказался рыжий, как раз собиравшийся захлопнуть дверцу своей кабины. Но прежде чем это сделать, он, бросив в сторону ворот вороватый взгляд, наклонился к Олегу:
– Слушай, мужик... Чтоб ты знал: здесь та-акие бабки крутятся, что тебе и не снилось! За каждую подпись, пока на территорию впустят, меньше ста баксов и думать не моги, а остальное... Все! Я тебе ничего не говорил!..
Перед самым носом Гнедича хлопнула дверца кабины, грузовик фыркнул мазутной вонью и завелся.
Олег поспешно отступил в сторону и, немного понаблюдав за тем, как въезжает в ворота таможенного поста крытый фургон небритого, задумчиво направился к входу основного здания.
На крыльце он остановился и оглянулся назад: в хвост очереди пристраивались один за другим еще два грузовика.
Конечно, Гнедич и не надеялся, что водители, явно простоявшие здесь всю ночь, встретят его с распростертыми объятиями.
Однако и наткнуться на глухую стену упорно-го нежелания даже обычными слухами поделиться, тоже не ожидал. Как правило, простых людей ему удавалось разговорить всегда и относительно легко.
Как же должно было зарекомендовать себя здешнее начальство в глазах окружающих, чтобы даже водители, в сущности никак от здешних хозяев не зависящие, явно чего-то боялись?.. А ведь, подходя к ним, Гнедич отчетливо уловил несколько обрывочных фраз, свидетельствующих о том, что шофера как раз обсуждали что-то, возмутившее их... При этом ни один, включая самого говорливого рыжего, так и не воспользовался возможностью высказать свое возмущение «кому следует»...
Предъявляя на входе в таможню свое удостоверение, Гнедич все еще не мог решить, что именно стоит за враждебным поведением водителей: усилившееся в последние годы благодаря стараниям некоторых СМИ недоверие к милицейским или конкретные, связанные с деятельностью «Казимовского» поста обстоятельства...
Несмотря на последние события на таможенном посту, охранник равнодушно отнесся к удостоверению Гнедича, явно не собираясь никого предупреждать о его появлении (собственно говоря, на это Олег и рассчитывал). Но пристраиваясь чуть позднее в хвост довольно длинной очереди хмуро оглядевших его с ног до головы экспедиторов, никакой уверенности в результативности своих дальнейших действий он уже не испытывал...
13
Пока Олег Гнедич, сидя в обществе экспедиторов перед первым попавшимся ему на этаже кабинетом, с безразличным видом прислушивался к коротким фразам, которыми те изредка перебрасывались между собой, и решал, с чего бы начать знакомство со своим соседом по очереди, Валерий Померанцев пребывал в куда более оптимистичном настроении. А заодно и в полной уверенности, что полученное им и Володей Яковлевым задание Турецкого будет выполнено в кратчайшие сроки... Обсудив накануне с оперативником их дальнейшие действия, Валерий одобрил намерение Яковлева побывать на месте предыдущей службы начальника таможенного поста «Казимовский» Виталия Егоровича Кругликова, сам же собрался в гости... Надо сказать, в гости не совсем обычные.
В свое время, когда служба Померанцева в качестве следователя только-только начиналась, он гораздо быстрее своих коллег понял, насколько важна и для сыщика, и для опера собственная сеть агентов. И никогда не упускал возможности не просто создать свою агентуру, но и постоянно расширять ее. Многие коллеги Валерия вообще полагали, что агентура – забота исключительно оперативников: в конце концов, именно на них возлагается сбор сведений по делам, а не на следователей, призванных анализировать собранную информацию и делать соответствующие выводы. Померанцев с такой точкой зрения не был согласен категорически. И к тому моменту, когда попал под начало Сан Борисыча, обладал уже целой сетью действительно ценной агентуры.
Те его товарищи по работе, которые знали об этом, частенько недоуменно разводили руками и посмеивались над Валерием – мол, если он на самом деле прирожденный опер, вот и работал бы оперативником, а не пахал на своей вполне ответственной должности «и за себя, и за того парня». Однако его шеф Александр Борисович Турецкий своего, как он иногда шутил «важняка нетрадиционной ориентации», как раз за эту «ориентацию» и ценил, пожалуй, более всего...
К тому моменту, как в Генпрокуратуру попало дело об убийстве Николая Петровича Познеева, у Валерия имелась не просто широкая, а четкая по структуре агентурная сеть. Среди его осведомителей была, разумеется, своя специализация, были люди, с которыми Померанцев встречался довольно часто, с другими куда реже... Наконец, имелись агенты, привлекал которых к сотрудничеству Померанцев исключительно в особых случаях. И именно к такому человеку собирался он в гости в то хмурое ноябрьское утро, которое оказалось не самым удачным для Олега Гнедича.
Чтобы встретиться с нужным человеком, Валерию, как обычно, понадобился всего один короткий звонок накануне – в довольно поздний час.
Знакомый номер он набрал со своего домашнего телефона в половине двенадцатого ночи: Валерий знал, что, увидев на определителе незнакомые цифры, интересующий его человек может и не взять трубку, а домашний номер Померанцева был ему хорошо известен.
– Добрый вечер, молодой человек! – услышал он знакомый старческий голос примерно после пятого гудка.
– Здравствуйте, герр Профессор. – Следователь вложил в эту фразу столько почтения, сколько сумел.
– Давненько я вас не слышал и не видел, – вздохнули по ту сторону провода. – Забыли вы старика...
– Что вы! Как можно вас забыть?! – с искренним возмущением возразил Померанцев. – Закрутился просто, сами знаете, какова наша работа... Вот, как только образовалась возможность – сразу же и звоню... А то, что давно не виделись... Что ж, это легко исправить!
Человек по ту сторону провода немного помолчал. Валерий легко представил его испещренное морщинами, но удивительно благородное лицо и то, как Профессор в данный момент жует губами: он всегда так делал, размышляя. Наконец его собеседник, обдумав все, что следовало, снова вздохнул:
– Что ж... Если время позволяет, можете навестить старика Мотойера завтра утречком... Скажем, часиков в девять...
Никаким профессором формально восьмидесятилетний Ганс Рудольфович Мотойер не был. Зато по сути действительно являлся таковым, причем в весьма и весьма редкой сфере.
В свое время отец Ганса Рудольфовича, убежденный коммунист, фактически бежал в Россию из Германии – вскоре после прихода к власти Гитлера. Бежал вместе с женой и тогда еще тринадцатилетним сыном. Дальше история семьи Мотойеров сложилась по тем временам, можно сказать, традиционно: в первые же дни войны Рудольф Мотойер и его жена были арестованы, их последующая судьба осталась сыну, попавшему в неполные шестнадцать лет в специализированный детский дом «для детей врагов народа», неизвестной: родители бесследно сгинули за оградой сталинских лагерей... Куда был отправлен и достигший шестнадцати лет Ганс.
Ему повезло больше: пробыв в лагере полтора года, сумел попасть в штрафбат, формировавшийся из политзаключенных, затем – чудом выжить на фронте и даже вернуться в Москву после Победы... Правда, ненадолго.