Символы священной науки, стр. 37

27. Сайфуль-Ислам (Sayful-Islam) [295]

В западном мире принято рассматривать ислам как традицию по самому своему существу воинственную, и, следовательно, когда речь идет о сабле или мече (es-sayf), надо воспринимать это слово исключительно в его самом буквальном смысле, никогда даже и не задаваясь вопросом, нет ли здесь в действительности чего-либо другого. Разумеется, неоспоримо то, что воинственный аспект существует в исламизме, как и то, что отнюдь не являясь исключительной принадлежностью последнего, он точно так же присутствует в большинстве других традиций, включая христианство. Даже если не вспоминать о словах Христа: "Не мир я пришел принести, но меч", [296] которые, в конце концов, могут пониматься метафорически, история христианства в средние века, то есть в эпоху его действительного осуществления в социальных институтах, дает тому достаточно доказательств. А с другой стороны, сама индуистская традиция, которая, конечно, не может считаться по преимуществу воинственной, потому что ее, скорее, упрекают за недостаточное место, отводимое действию, содержит, однако, этот аспект, как можно убедиться в том, читая Бхагавадгиту. Не будучи ослепленными предрассудками, легко понять, что так и должно быть, потому что в области социальной войны, в той мере, в какой она направлена против тех, кто возмущает порядок и имеет своей целью вернуть их к нему, есть законное дело, по сути своей являющееся одним из аспектов осуществления «правосудия», понимаемого в своем наиболее общем значении. И, однако же, это всего лишь внешняя сторона вещей, стало быть, наименее существенная: с точки зрения традиционной, то, что придает так понимаемой войне все ее значение, это символизация ею борьбы, которую человек должен вести с врагами внутри себя самого, то есть против всех элементов в нем, противоречащих порядку и единству. Впрочем, в обоих случаях — идет ли речь о порядке внешнем и социальном или порядке внутреннем и духовном, — война всегда должна одинаково стремиться к установлению равновесия и гармонии (именно поэтому она соотносится с собственно "правосудием") и к объединению посредством этого множества противостоящих друг другу элементов. Это равносильно тому, чтобы сказать, что ее естественным результатом, который, в конечном счете, и есть ее единственное обоснование, является мир (es-salam), который в действительности не может быть достигнут иначе, как через подчинение божественной воле (el-islam), расставляющей все элементы на свои места с тем, чтобы заставить их содействовать сознательному осуществлению одного и того же плана. И вряд ли нужно особо подчеркивать, насколько в арабском языке эти два понятия, el-islam и es-salam, родственны друг другу. [297]

В исламской традиции эти два смысла войны, как и реально существующее отношение между ними, предельно отчетливо выражены также хадисом пророка, произнесенным по возвращении из военной экспедиции против внешних врагов: "Мы вернулись с малой священной войны на великую священную войну". Если, таким образом, внешняя война есть лишь "малая священная война", [298] тогда как внутренняя война есть "великая священная война", то это потому, стало быть, что первая имеет всего лишь второстепенное значение по отношению ко второй, которой она есть лишь видимый образ. Само собой разумеется, что в таком случае все, что служит внешней войне, может быть принято за символ того, что касается внутренней войны, [299] и что таков именно случай меча.

Те, кто не признает такого значения, даже и в том случае, если они не знают только что приведенного нами хадиса, могли бы, по крайней мере, заметить, что во время проповеди хомтыб, функции которого, по видимости, не имеют в себе ничего воинственного в обычном смысле слова, держит в руке меч и что последний, в таком случае, и не мог бы быть не чем иным, как символом. Уже не говоря о том, что на самом деле такой меч обычно является деревянным, а это очевидным образом делает его непригодным для использования во внешних битвах и, следовательно, еще больше подчеркивает этот символический характер.

Впрочем, деревянный меч в традиционной символике восходит к очень отдаленному прошлому; так как в Индии он был одним из тех предметов, которые фигурировали в ведическом [300] жертвоприношении; этот меч (sphya), ритуальный столб, колесница (или, точнее, ось, являющаяся самой существенной ее частью) и стрела, говорят, родились из ваджры, или молнии Индры. "Когда Индра метнул молнию во Вритру, последняя в этом броске учетверилась… Брахманы во время жертвоприношения пользуются четырьмя из этих двух форм, тогда как кшатрии пользуются двумя другими в ходе битвы [301]… Когда верховный жрец потрясает мечом, то это значит, что он молнию во врага. [302] Связь этого меча с ваджрой особо отметить в виду того, что последует далее; и мы добавим в этой связи, что меч достаточно широко отождествляется с молнией или рассматривается как Производное от нее, [303] что чувственным образом являет хорошо известную форму "пылающего меча", вне зависимости от других значений, которыми она (эта форма) может обладать в одно и то же самое время, ибо следует хорошо понимать, что всякий подлинный символ всегда обладает множественностью значений. Последние, отнюдь не будучи взаимоисключающими или противоречивыми, напротив, гармонично сочетаются между собой и дополняют друг друга.

Но, возвращаясь к мечу хатыба, скажем, что он символизирует прежде всего власть слова, что, впрочем самоочевидно, тем более, что именно таково значение вообще очень часто приписываемое мечу и не чуждое христианской традиции, как об этом ясно свидетельствуют апокалиптические тексты: "Он держал в деснице своей семь звезд; и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо Его — как солнце, сияющее в силе своей". [304] "Из уст же его исходит [305] острый меч, чтобы им поражать народы…" Меч, выходящий из уст, очевидно, не может иметь иного значения, тем более, что описываемое таким образом существо есть не что иное, как само Слово или одно из его проявлений; что же касается обоюдоострого меча, то он олицетворяет двойственное созидательное и разрушительное могущество слова, а это возвращает нас именно к ваджре. В самом деле, последняя также символизирует силу, которая, хотя и будучи единой по своей сути, проявляется в двух по видимости противоречивых, но реально дополняющих друг друга аспектах; и эти два аспекта, точно так же, как и двумя лезвиями меча, или другого сходного оружия, [306] олицетворяются в данном случае двумя противоположными остриями ваджры; впрочем, эта символика значима для всей совокупности космических сил, так что приложение ее к слову составляет лишь частный случай, но такой, который в силу традиционной концепции слова и всего, что она подразумевает, может быть и сам принят как символическое олицетворение совокупности всех остальных возможных применений. [307]

Меч не только символически уподобляется молнии, но — так же, как и стрела — солнечному лучу: с этим видимым образом соотносится тот факт, что в первом из двух процитированных нами отрывков из Апокалипсиса тот, из уст которого исходит меч, имеет лицо, "сияющее как солнце". Здесь, впрочем, легко провести сравнение между Аполлоном, убивающим змея Пифона своими стрелами, и Индрой, убивающим дракона Вритру с помощью ваджры; и такая аналогия не должна была бы оставлять никаких сомнений относительно равнозначности этих двух аспектов символики оружия, которые, в конечном счете, суть лишь два различных способа выражения одного и того же. С другой стороны, важно отметить, что большая часть символического оружия, и особенно, меч и копье, зачастую являются также символами оси мира; речь идет тогда о «полярной» символике, но не о символике «солярной»; и, однако, хотя эти две точки зрения никогда не следует смешивать, между ними существуют определенные соотношения, делающие возможным то, что можно было бы назвать «переносами» с одного на другое, при том, что сама ось порою отождествляется с "солнечным лучом". [308] В этом осевом значении два противоположных острия ваджры соотносятся с дуальностью полюсов, рассматриваемых как две оконечности оси, в это время, как в случае обоюдоострого оружия, дуальность, будучи обозначена в самом направлении оси, более непосредственно соотносится с двумя обратными друг другу потоками космической силы, в иных случаях олицетворяемыми также такими символами, как две змеи кадуцея. Но так как эти два потока сами находятся в соответствующем соотношении с двумя полюсами и двумя гемисферами, [309] здесь можно видеть, что, вопреки их кажущемуся различию, оба изображения на самом деле едины в том, что касается их сущностного значения. [310]