Долг самурая, стр. 32
– Вот, значит, как, – задумчиво проговорил Плетнев. – Мне нужно кое-кому позвонить.
Он достал из кармана мобильник и быстро набрал нужный номер.
– Алло, Петь... Да, я. Слушай, у меня к тебе просьба. Недавно на рельсах нашли мертвого японца – некоего Рю Такахаси из компании «Ти Джей Элекроникс»... Подожди, не перебивай. Узнай, пожалуйста, если это возможно, не было ли у него в портфеле кинжала... Нет, ты не ослышался, именно кинжал... Да, конечно, буду на связи... Жду!
Плетнев отключил связь и убрал телефон в карман.
– Ну вот, – сказал он. – Теперь остается только ждать.
Дрюля отпил граппы, поморщился и сказал:
– Жалко парня. Он мне больше всех нравился. Честный был.
Плетнев и Мила ничего на это не сказали.
– Нет, правда, – снова заговорил Дрюля. – Будь он русским, мы бы подружились. Ну, то есть, мы и так были друзья... почти.
– Почему почти? – спросила Мила.
– Ну... – Дрюля замялся. – Все-таки они, японцы, другие. Другая культура, и все такое. Никогда не знаешь, какие мысли у японца в голове.
– Как у шпиона, – произнесла с мрачной иронией Мила.
– Точно, – кивнул Дрюля. – Думаю, с нами, русскими, им было легче, чем нам с ними. Мы-то ребята откровенные, камень за пазухой не носим.
– Сразу бьем этим камнем по голове, – заметил Плетнев.
– Вот-вот, – поддакнул Дрюля. – А японец может целый вечер с тобой пить и болтать по-дружески, а потом выяснится, что в этот вечер он был на тебя смертельно обижен. Но даже виду не подал.
Они снова помолчали.
– Что будем делать дальше? – спросил Дрюля. – Мне не терпится найти подонка, который сбросил Рю с моста.
– И ты знаешь, как это сделать? – поинтересовался Плетнев.
– Я – нет. Но вы ведь сыщик. У вас должны быть эти... как их... версии!
– У меня нет версий, – сказал Плетнев. – И не может быть. Я еще не вошел как следует в курс дела.
– Медленно входите, – насмешливо заметил Дрюля. – Надо бы прибавить пару.
В кармане у Плетнева зазвонил телефон. Дрюля и Мила встрепенулись и уставились на карман. Плетнев достал мобильник, нажал на кнопку связи и приложил трубку к уху.
– Да, Петь... Так... Так... Да нет, просто один из коллег Рю видел, как тот сегодня утром засовывал в портфель нож... Да нет, не уверен... Хорошо, пока.
Плетнев медленно убрал телефон в карман.
– Ну? – нетерпеливо спросил Дрюля. – Что он сказал? Был в портфеле кинжал или нет?
Плетнев покачал головой:
– Нет. Ничего похожего. Только деловая документация.
– Ну дела! – возбужденно воскликнул Дрюля. – Выходит, его и вправду убили!
Плетнев пристально посмотрел на программиста и сухо осведомился:
– Откуда такая уверенность?
– Ну, смотрите сами. Рю притащил на работу кинжал. Значит, он кого-то боялся. Но не на работе. В офисе-то кинжалом не особенно помашешь. Значит, он собирался встретиться с кем-то вне офиса, во время ланча. Рю взял кинжал с собой, сунув его в портфель. На мосту злодей напал на него. Рю пытался отбиваться кинжалом, но злодей выбил этот кинжал у него из рук. Как говорил один одессит – картина маслом!
– Гм... – Плетнев задумчиво почесал ногтем переносицу. – Ну, и где теперь этот кинжал? Ведь на месте происшествия его не нашли.
– Ясен перец, не нашли! Кто-то из прохожих поднял его и утащил с собой. Вещь ценная и красивая. Сразу видно, что антиквариат.
– А может, Рю оставил этот кинжал на работе? – предположила Мила.
Дрюля отрицательно потряс головой:
– Ни в коем случае. Рю ни за что не оставил бы его на работе. Это же кинжал деда, а все, что связано с родственниками и предками, для Рю – святое!
9
Камера была совершенно заурядная, рассчитанная на шесть человек. Но на всем – на вещах, на стенах, на кроватях и на людях – ощутимый налет затхлости и заброшенности, словно тонкий слой пыли.
Александр Борисович никогда не считал себя человеком разборчивым и капризным, но торчать в камере было по-настоящему отвратительно. Он старался не смотреть на сокамерников – слишком уж грустные мысли навевали их физиономии. Общаться с ними у Турецкого тем более не было желания.
Особенно один, похожий на гориллу. Таких обычно подсаживают в камеры, чтобы ломать упорных. Во время свидания с Меркуловым Турецкий попросил его узнать об этом мужике. В одной из книг Турецкий получил эту информацию. И теперь он лежал на «шконке» и читал книгу «Эти странные японцы». Рядом лежала книга «Путь самурая», уже заложенная в нескольких местах листками бумаги.
Книги не только снабжали Александра Борисовича необходимой информацией, но и отвлекали от душной камерной «бытовухи», окружающей его со всех шести сторон.
Турецкий читал о японцах с интересом. Его всегда интересовали эти люди, живущие на островах, в своем замкнутом, довольно скудном мире, и выковавшие свой особый национальный дух, как выковывают клинок меча.
Самураи, ниндзя, сегуны, микадо... – история островного народа была трагична, но вместе с тем торжественна и величественна, как миф о древних богах. Особенно Турецкому импонировал обычай самураев, запрещающий им нападать на противника внезапно и со спины. Нужно было непременно вызвать противника на бой, дать ему понять, что ты готов обнажить свой меч для схватки. В этом было много благородства, не свойственного европейцам и американцам.
Однако Александр Борисович был в камере не единственный человек, заинтересовавшийся книгой о японцах (хотя речь в данном случае идет не столько о книге, сколько о ее пестрой глянцевой обложке).
На соседней шконке, свесив на пол огромные босые ноги, сидел тот самый медведеподобный верзила, метра под два ростом и столько же в обхвате. На нем были спортивные штаны и черная майка. Толстые руки покрыты наколками, обилие и разнообразие которых говорило о долгой и увлекательной жизни на зоне и в тюрьме. Физиономия у уголовника была туповатая, небритая и какая-то помятая, словно однажды по ней проехался каток и следы от того катка до сих пор не стерлись.
Уголовник смотрел на Турецкого, усмехался и скреб пятерней затылок.
– Эй! – окликнул он наконец. Турецкий не откликнулся.
– Эй, с книгой! К тебе обращаюсь! Александр Борисович отвлекся от книги и посмотрел на верзилу.
– Что читаешь, следак? – осведомился тот, ухмыляясь ухмылкой, похожей на звериный оскал.
«Смотри, и это знает», – подумал Турецкий. Он показал уголовнику обложку книги и снова углубился в чтение.
– Ох ты! – хмыкнул верзила. – Про япошек, значит? И чего пишут?
Александр Борисович нахмурился и прочел вслух:
– «Сочетание белого цвета с красным цветом японцы воспринимают как праздничное, нарядное. Однако сам по себе белый – цвет траура».
Тот ухмыльнулся, поглядывая на Турецкого недобрыми глазами.
– Ну, и у нас тоже... тапочки белые – для покойников, – пробасил он.
Турецкий улыбнулся.
– Верно. Думаешь, это мы у них позаимствовали?
Верзила посмотрел на сокамерников и кивнул на Турецкого.
– Слыхали? «У них»! Чего сразу «мы у них». А если они у нас? – Верзила вперил в лицо Турецкого мутный, бесчувственный взгляд. – Эй, следак, ты так любишь косоглазых? Они тебе дороже нас, русских?
Те молча наблюдали, что будет...
«Ну вот, – устало подумал Александр Борисович. – Кажется, намечается небольшое приключение. Что ж, по крайней мере скучать не придется».
Однако, не желая нарываться на неприятности, Турецкий снова опустил взгляд на страницу книги. Верзилу это, похоже, задело за живое.
– Ну ты, читарь!
Верзила тяжело поднялся со своего насеста. Теперь он нависал над Турецким, как огромная скала. Хрустнул суставами толстых, похожих на лошадиные копыта «клешней» и, угрожающе ухмыляясь, подошел к Турецкому.
Александр Борисович отложил книгу и посмотрел на уголовника снизу вверх. Посмотрел спокойно, холодно, без всякого страха или беспокойства.
– Хочешь, чтобы я тебе еще почитал? – осведомился он насмешливо.