Смертельный лабиринт, стр. 73
Глава седьмая
ВЫХОД ИЗ ЛАБИРИНТА
Ночь в ожидании прибытия Рутыча Турецкий провел спокойно, парня, по его сведениям из Москвы, обложили прочно, теперь только не сорваться, не засветиться раньше времени.
Не спалось. Оперативники во главе с Копытиным и Галей Романовой готовы были занять свои места в момент прибытия московского поезда. Турецкий решил не лишать их самостоятельности, тем более что у обоих руководителей опергруппы глаза горели азартом. Сам же Турецкий несколько раз возвращался к распечаткам телефонных переговоров.
Зная, насколько бывают опытные адвокаты въедливы и изобретательны, Александр Борисович анализировал эти тексты разговоров Рутыча с Воробьевыми и ни на минуту не забывал о том, что каждое сказанное ими слово может быть впоследствии истолковано в таком смысле, который нормальному человеку и в голову не придет. Во сне не приснится. Следовательно, одни эти разговоры, какую бы криминальную подоплеку они в себе ни содержали, еще ничего не давали следствию. Как и, скажем, признания самих подозреваемых. Откажутся ведь в последний момент! Заявят, что следствие на них оказывало давление, – и точка! Нужны были неопровержимые доказательства. А вот чтобы добыть их, вполне годились уже те сведения, которые можно было почерпнуть из телефонных разговоров.
Зоя заявляла:
«—Я больше не могу! Я всей своей кожей чувствую, что на меня надвигается страшная опасность. Это – как рок, который мстит мне, понимаешь, о чем я говорю? Я чувствую эту жуткую неотвратимость!»
Вадим отвечал:
«—Ты слишком эмоционально отнеслась к... Одним словом, ты должна немедленно успокоиться. Иначе провалишь всех – включая папочку с мамочкой! Срочно попей лекарства. Тебе в таком состоянии нельзя показываться на люди. И тем более отвечать на вопросы! Ты же сама – врач, неужели у тебя нет подходящего средства? Найди какой-нибудь транквилизатор. Тебе надо затормозиться, ты это понимаешь? Если ты станешь продолжать держаться только на нерве, ты не выдержишь! Ты расколешься, как перезрелый арбуз, это хоть тебе ясно? Пустякового щелчка достаточно будет! Немедленно успокойся! Ну заболей, в конце концов! Ляг в кровать и не вставай в течение нескольких дней! Вам же там несложно с оформлением, ну ты знаешь, о чем я говорю... А еще лучше уехать куда-нибудь к теплу. Поговори, сошлись на нездоровье. Но только когда пойдешь к ним, сотри макияж. Или уезжай так, без уведомления, у тебя же подписку не отбирали?»
Зоя уже рыдала:
«—Да кто ж меня отпустит? Они мне угрожают!.. Я по их глазам вижу, какую злорадную ненависть они все испытывают ко мне! И сколько можно болеть?! Меня с работы уволят к чертовой матери!»
В ответ Рутыч говорил довольно-таки теплые слова утешения. В смысле не бойся, все образуется... Что он имел в виду под словом «образуется»?
«Она определенно врет, – размышлял Турецкий. – Никто из наших ей не угрожал, да и она сама держится отлично, позавидовать не грех... Но, возможно, у девушки действительно нервы на пределе, и это она с нами так держится, а по ночам, в одиночестве, перед ней роятся кошмары?.. И выдает желаемое за действительное? Прямо достоевщина какая-то... Но ведь на пустом месте она не возникает...»
Рутыч в довольно резкой форме выговаривал Елене Федоровне:
«—Вы просто обязаны глаз с нее не спускать! Уложите ее в постель, и если потребуется, то силой! Что же выходит, черт возьми, она может теперь, я уже чувствую, в любой момент всех нас подставить! Да, и вас – в первую очередь! Вы хоть это способны понять? Поколите ее, в конце концов, чем-нибудь успокоительным. Зачем она им мои координаты дала? Она вообще соображала, что делала? Неужели вы не могли ей подсказать?»
Елена Федоровна сохраняла присутствие духа:
«—Вадим, вам тоже следует беречь свои нервы, они вам определенно понадобятся. Больше оптимизма, мой мальчик. Да, у девочки, похоже, нервный срыв, но мы ее лечим. И возбуждается она главным образом лишь тогда, когда слышит, как ни странно, ваш голос. Вероятно, у нее сразу возникают нехорошие ассоциации. Не могли бы вы сделать одолжение и какое-то время, пока не стихнет эта история, нам не звонить? Что, право, за нетерпение? Вы сами же ее и раздражаете...»
Для Рутыча такой выговор был, очевидно, совершенно неприемлем:
«—Ну, знаете! Уж от вас-то я не ожидал! Советую вам сперва подумать о своей роли, а потом выставлять условия! И вообще, Елена Федоровна, вы не учительница, а я давно не ученик. И выполнил, прежде всего, вашу настоятельную... просьбу. Впрочем, можете называть ее как хотите. Но, будучи профессиональным юристом, я готов даже назвать вам те статьи УК, где просьбы подобного рода уже предусмотрены!»
«А вот тут он основательно прокололся, – подумал Турецкий. – Вот тебе и юрист! Уголовный кодекс в его положении следует упоминать очень осторожно».
Тон Елены Федоровны сменился на мягкий, уговаривающий:
«—Вадим, ну что вы там себе навыдумывали? Я вас просто не понимаю! Я говорю о здоровье дочери, а вы мне про какие-то статьи! У вас что, газеты перед глазами, да? Ну так не читайте их перед обедом, как советовал профессор Преображенский, если вы когда-нибудь слышали о таком персонаже, а то у вас будет скверный аппетит и угнетенное состояние духа, мой мальчик...»
«Булгакова цитирует, – усмехнулся Турецкий. – А у нее характерец-то серьезный. Вот в кого девочка удалась...»
Ну а дальше у них пошла болтовня. Не волнуйтесь! Нет, это вы сами не волнуйтесь! Вы уверены, что никому не известно? Нет, это должны знать вы, а не задавать дурацкие вопросы! А кто их задает, по-вашему? А как же мы должны реагировать на ваши телефонные звонки?.. Действительно, сумасшедший дом. И Турецкий продолжал свои размышления.
Вот вопрос: почему больше всех волнуется именно Зоя? И Александр Борисович невольно сам себя подводил к мысли о том, что именно она и могла быть, говоря языком Уголовного кодекса, соисполнителем убийства Леонида Морозова. Она могла не держать в руке пистолет Макарова, но быть тем последним лицом, которое перед смертью успел увидеть ее бывший жених. А роковой выстрел вполне мог произвести именно Рутыч, стоявший рядом с ней, – лучший друг Лени. Вот ведь как была обставлена последняя встреча неразлучных друзей! Трагическая симфония! Классическая трагедия!
А Морозов, увидев направленный на него ствол пистолета, к примеру, дернулся, да тут еще и неуверенность Рутыча, скажем, сработала, – вот и промах. Одно дело – представить себе, как оно будет выглядеть в натуре, и совсем другое – стрелять в человека, которого знаешь с детства. Поневоле рука дрогнет... Но долг, или договор, или ненависть к удачливому сопернику, – что-то замкнуло цепь, и рука стала послушной...
А интересно, где шестой человек из их команды? Где Лилия Бондаревская?
И чтобы не отвлекать Грязнова с Климовым от ответственной операции в агентстве «Гармония», Александр Борисович позвонил к себе, в Генеральную прокуратуру, и попросил к телефону Владимира Поремского, старшего следователя, который обычно работал в бригадах Турецкого.
– Володя, у меня к тебе личная просьба. Если есть немного времени, дозвонись до управделами МИДа и выясни, где находится Лилия Игоревна Бондаревская. Она переводчик у них. Я бы поручил своим, но Славкиных оперков сам черт не найдет, они по разным версиям пашут. А сам он со следователем из Московской прокуратуры натуральный шмон учиняют в одной нетипичной организации. Всего и надо-то: найти приятную, говорят, девицу и подвести к телефонной трубке, чтобы она поговорила со мной. Ну и протоколом наш разговор оформить. Уж этому тебя учить не надо. Володечка, не в службу, а в дружбу, а?
И пока Поремский раздумывал, Турецкий посмотрел на часы, время было совсем не позднее. Может и успеть.