Убийство за кулисами, стр. 8
– Чего только не узнаешь и о себе, и о других в такой вот ситуации, – горько бросил Строганов, и впервые за все время на лице его мелькнула усмешка.
– Простите, Юрий Валерьевич, – повторила Ирина и, кажется, приготовилась расплакаться.
– Я продолжу, – вновь завладела вниманием присутствующих Кира. – Так вот. Кто ее мог убить? Например, бывшая подруга, которой она отказала в деньгах на лекарство для ее больной матери, а мать возьми – да и умри!.. А подруга хотела только занять, понимаете?.. И не спрашивайте, откуда я это знаю, сама расскажу: я у нее в гостях была, когда эта несчастная женщина позвонила и кричала, что таким, как Машка, нельзя жить среди людей... Я рядом с телефоном сидела и все слышала! Да она, когда трубку бросила, сама же мне и рассказала эту историю... От злости рассказала, поливала грязью эту несчастную подругу и ее бедную мать... «Я, – говорит, – свои деньги сама решаю, куда тратить: на сумасшедших старух или на себя с Пуфом...» Представляете? Для нее этот проклятый Пуф был дороже больной женщины! Вот!
– Ка... Какой Пуф? – растерянно поинтересовалась Романова.
– Обыкновенный кот... То есть нет, как раз необыкновенный, не кот – а настоящая гадина... Кстати, интересно знать, кому он сейчас достался?.. Она его котенком где-то подобрала, а он вырос здоровенным, как... как собака, и таким же злобным...
– Вот видишь, – Строганов снова усмехнулся, – говоришь, Маша стервой была... А она ведь Пуфика на помойке нашла, подобрала и выходила... Разве злой человек способен на такой поступок?..
– Еще как способен! Мария – живое тому доказательство... То есть... Я хотела сказать... – Кира наконец смешалась: в пылу своей речи она совершенно забыла, что как раз «живым» доказательством певица уже не была...
– Дамы, успокойтесь. – Неожиданно молча наблюдавший происходящее тезка Померанцева, композитор Валерий Михайлович Струковский, поднялся из-за рояля. – Не думаю, что господину следователю интересны наши внутренние дрязги...
– Не скажите! – усмехнулась Романова. – В личности жертвы почти всегда кроются причины преступления – конечно, если преступление неслучайное. Об этом, кстати, всем будущим следователям на первом курсе твердят... И это – правда.
– Убийство Маши неслучайно – в этом я уверен, как ни в чем другом, – горько произнес Юрий Валерьевич Строганов. И все, словно по команде, замолчали.
Он поднял голову и посмотрел в глаза Померанцеву:
– Как раз то, что Машу убили неслучайно, я и пытался доказать вашему предшественнику... вашему коллеге.
– Ну что ж... – Померанцев решил, что на данный момент получил впечатлений более, чем достаточно. Галя наверняка тоже. Он поднялся с места. – Юрий Валерьевич, давайте мы с вами сделаем так... Насколько я знаю, назавтра у вас назначено свидание с руководителем нашей следственной группы – Александром Борисовичем Турецким. Вы не могли бы очень коротко записать к этому моменту на листочке в порядке появления все неприятности, свалившиеся на театр – с самого начала? Или не успеете?..
– Я могу сделать это минут за десять, слишком много об этом думал...
– И не забудьте про сгоревшие декорации... Кстати, я вижу, вы успели обзавестись новыми?..
– Что вы, нет! Почему вы так решили?..
Валерий кинул взгляд на золотое кресло.
– А-а-а... Нет, мебель огонь не тронул. Сгорели очень дорогие задники и часть не менее дорогих костюмов... Остальное цело, успели потушить все вовремя, иначе и от ДК бы ничего не осталось... – Он задумчиво покачал головой. – Мы тогда еще думали... Решили, что пожар – случайность, чья-то неосторожность... Даже заявлять никуда не стали... Собственно говоря, именно с пожара все и началось... Но давайте и в самом деле отложим это на завтра!
...Уже на выходе Померанцева с Романовой догнала пропустившая все предыдущее помреж – толстуха Римма:
– Товарищи следователи, подождите... Подождите!..
Померанцев, совершенно забывший о своей просьбе, недоуменно обернулся к запыхавшейся девушке.
– Вот, пожалуйста... Едва нашла! – Она сунула в руки Валерию толстую пачку бумаги формата «А-4». – Извините, экземпляр не очень четкий, машинописный... Его сам Валерий Михайлович делал, он на компьютере не умеет... Старики вообще с компьютерами не в ладах...
Впечатление «старика» композитор никак не производил, но у таких юных особ, как Римма, на этот счет было другое мнение.
– Вы выглядите расстроенной, – не удержалась Галочка. – Вы так любили Краеву?
– Краеву? – Бровки девушки сами по себе поползли вверх. – Н-не знаю... Понимаете, сегодня как раз два месяца с того дня, как Марк Иосифович погиб, я... я была у его мамы...
Голос девушки прервался и дрогнул. Она опустила голову и уставилась в пол.
– Спасибо вам за либретто, – ласково сказал Валерий. – Вернем, как только увидимся в следующий раз.
...На улице по-прежнему было холодно, для лета – просто возмутительно холодно. Но Валерий с удовольствием вдохнул в себя воздух, показавшийся после всего увиденного и услышанного удивительно свежим.
– Ты чего примолкла? – поинтересовался он у Романовой. – Фигуранты не понравились?
– Почему? – Она пожала плечами. – Артисты как артисты... Они по жизни все склочники... Наоборот, мне главный фигурант очень даже понравился. Нужно достать его диск и послушать, как поет... Можешь считать меня необъективной, но на убийцу он непохож категорически!
– Я и сам не слепой, – усмехнулся Валерий. – И согласился бы с тобой на все сто, если бы не парочка обстоятельств.
– Ты имеешь в виду улики?
– Нет! Я имею в виду, во-первых, что он, насколько я понимаю, артист Божьей милостью, а артисту, да еще талантливому, любую роль сыграть – раз плюнуть! А с его внешностью роль простодушного сибирского «медведя» – и вовсе как нечего делать.
– А во-вторых?
– Во-вторых, Галчонок, личный опыт... Могу тебе назвать не менее десятка дел, по которым проходившие в них убийцы были по жизни настоящими обаяшками... Нет, солнце мое, я – не поклонник Ламброзо! Так что будем работать, и работать, судя по всему, много и нудно... И не забудь, собираемся у меня завтра где-то в час, не позже. Володя в курсе. Ибо не позднее чем в пятнадцать нуль-нуль я обязан предъявить нашему дорогому Сан Борисычу предварительный план следствия!
Глава 4
В чикагском супермаркете
За месяцы, прошедшие со дня отъезда Лизы с Сашкой, просторная трехкомнатная квартира, купленная им в хорошем доме старой застройки рядом с Лесной улицей и соответственно рядом с помещением, которое арендовал театр, несмотря на старания домработницы, приобрела нежилой вид.
Прислуга теперь за те же деньги, что и прежде, по его просьбе приходила не через день, как при Лизе, а дважды в неделю. И за дни, проходившие между ее визитами, мебель успевала покрываться слоем пыли, на сверкающем лаком паркете образовывались неведомо откуда бравшиеся горки мусора. К этому добавлялись гора немытой посуды в кухонной раковине и разбросанная по стульям и креслам одежда. Постель он в последнее время по утрам тоже перестал застилать, не видя в этом никакого смысла... Даже начинающий психолог усмотрел бы сейчас в образе жизни Строганова все признаки начинающейся депрессии.
Юрий это прекрасно понимал, но ни к каким психологам обращаться не собирался: всю жизнь презирал людей, пытавшихся вернуть удачу или избавиться от неприятных ощущений с помощью транквилизаторов. До последнего момента он верил, что в состоянии справиться со своими бедами сам – как это бывало уже не раз и не два в его жизни. Однако убийство Маши его все-таки добило...
Вернувшись из театра (вернее, из того, что от него осталось) после визита Померанцева, Юрий Валерьевич сдался и открыл наконец кухонный шкафчик, в котором Лиза хранила уйму лекарств. В последний год их совместной жизни она и не пыталась даже сделать вид, что способна если и не поддержать мужа, то самостоятельно справиться с собственными страхами. А вот Маша... Маша так же, как и Юрий, презирала «колеса» (так она называла все лекарства, включая безобидный аспирин) всей душой. От простуды и даже от гриппа лечилась медом и малиной с чаем. И даже в те нередкие для любого певца моменты, когда голосовые связки не выдерживали колоссального напряжения и верха, особо красивые и чистые для такого насыщенного меццо-сопрано, как у нее, начинали садиться, пользовалась не глюкозой, которую вкалывало в таких случаях в вену большинство артистов, особенно оперных. Маша применяла совершенно кошмарный рецепт, раздобыла который в Миланской консерватории – в тот год, когда они с Юрием познакомились... На «лекарство», приготовленное по этому рецепту, Строганов смотреть не мог без тошноты: пол-лимона, выдавленные в сырое яйцо, – гадость необыкновенная! А она ничего – пила, да еще медленно, словно смакуя...