Жесть, стр. 54
— Так какого размера у тебя колеса?
Козел Эдик насмешливо блеял по ту сторону двери…
Зойка утерла подолом кровь с лица Лютика. Взяв за волосы, изучающее посмотрела на него.
— Ну что, наигрался? Котик мой…
Голова Лютика бессильно упала на грудь.
— Ну, отдохни, отдохни…
Пока хозяйка занималась своим мужиком, она милостиво разрешила Марине одеться. Сгребла, не глядя, все ее тряпки в охапку — и кинула на стол перед гостьей. Конвертик затерялся в скомканном свитере и футболке. Одеваться сидя, да еще зажатой между столом и стеной, было неудобно, но хозяйка постоянно приглядывала за Мариной, очень выразительно показывая нож.
Обиходив сожителя, Зойка встала. Последний разок посмотрела на сопящее тело… и пнула его — ногой в полосатых носках и полукедах.
Некоторое время она слонялась по сараю, не расставаясь с ножом. Затем махом подсела к Марине. Глаза ее сверкали, грудь бурно колыхалась. Все-таки не просто ей было — избыть в себе ярое бешенство.
— Слушай, я, правда… — начала Марина.
— Не виноватая, да? — осведомилась Зойка со злым сарказмом. Она подалась вперед, навалившись пышной грудью на стол. — Да он на тебя смотрит — уже вина!
Она резко двинула ножом в сторону Марины. Та вскрикнула и отшатнулась, чувствительно стукнувшись затылком. Зойка довольно усмехнулась:
— А он мой! Ясно? Мой!
Для пущего эффекта она с размаху воткнула нож в стол. Попала в узкий стык между досками. Лезвие почти полностью ушло в столешницу.
Марина тяжело вздохнула.
— Да твой, конечно, твой. Я то здесь при чем?
— Никому его не отдам!
— Да и хорошо… Очень хорошо, когда люди любят друг друга…
— Никому!!!
— Я ж у тебя его и не прошу.
— Еще б ты попросила!
Южная женщина опять схватилась за нож. Но лезвие прочно засело в щели. Марина, пользуясь моментом, попыталась было привстать, сдвинуть преграду… нет, не прошел номер. Попытка побега была замечена и пресечена: Зойка грубо толкнула ее свободной рукой в грудь.
— Сядь и не рыпайся!
Зойка схватилась за рукоятку обеими руками, работая всем корпусом.
— А кувыркалась с ним! И хохотала, и верещала… думаешь, я не слышала? Как сладко! Еще бы — он жарко кроет!
— Да не было ничего! — закричала Марина.
— Не было… Как припрешь вас — не готовы отвечать?!
Нож вырвался из стола. Зойку по инерции отбросило назад. Она замерла. С ножом, зажатым в высоко поднятых руках — подобно жрице перед ритуальным жертвоприношением.
Марина забегала глазами вокруг. Как, как защититься? На столе — кастрюля, керосиновая лампа, банка с сивухой… Не до чего не дотянуться…
— Слушай, я готова ответить. Но… правда — было бы за что!
Зойка покачивалась. Глаза ее были налиты кровью, пышные губы играли багрянцем. Она произнесла со слезой:
— Вот и то-то оно… Готовы они ответить! А много ты любила, медуза?
Марина опустила взгляд.
— Пять раз. Насчет шестого не знаю… не уверена…
Предательская слеза тоже сломала ее голос. Врать перед лицом смерти? Зачем?
Обескураженная абсолютной искренностью, а еще более — чужой тоской, вдруг вырвавшейся на волю, Зойка расслабилась и опустила нож. Посмотрела на соперницу уже без гнева — просто со злым пренебрежением:
— Не уверена она… Пять раз — значит ни одного! Моль ты холодная! У тебя ж глаза белые… Кому тебя надо?
Марина кивнула. Все правильно, никому она не нужна. Зойка кинула нож на стол — на другой конец, — и в сердцах плеснула себе самогона.
— Фу! Мараться только… На тебя, на голую, смотреть-то противно было. Мутная, как это пойло… тощая, как цыпленок… вот и берут тебя — токмо под водку.
Кто бы мычал, подумала Марина, однако снова кивнула.
Зойка-то была в теле — крепкая, как хорошо пропеченная булка. Жаль, без единой изюминки. Даже без дохлого таракана, который сошел бы за изюминку… Она уткнулась в стакан, посидела так некоторое время, потом взглянула на Марину не то чтобы трезвым, но вполне ясным взглядом:
— Ладно, сильно бухой он… На всех лезет, даже на таких… Прощаю тебя.
…Лютик с тупым рычанием заворочался, задел ногами садовый инвентарь (лязгнула упавшая тяпка), — и снова замер. Зойка налила Марине тоже — чтобы не отставала.
— Давай, еще по одной — и спать.
— Да я посижу. Как рассветет — пойду, наверное…
— Давай, давай, прими. Положу тебя там вон… Куда ты пойдешь? Сейчас не надо ходить, плохое время. Отоспимся — вместе все пойдем. А то еще на таких шатунов нарвешься…
— На шатунов?
— Всякие по ночам шастают. Больше, правда, блатота мелкая… А вот Терминатор наскочит — мало не покажется. А он как раз под утро больше лютует.
Марина посмотрела непонимающе. Зойка объяснила:
— Прызрак бродит… Терминатор… Вроде демона…
— Мне кажется, я его видела, — сказала Марина.
— Чего ты видела? — вскинулась Зойка.
— Ну, такой — большой, черный, на лошади…
— Ну и чего?
— Да я не знаю, он мимо проезжал. Я спряталась.
Зойка непроизвольно содрогнулась.
— Вот это повезло! Кто его встречает — мало чего рассказать может… Ревут белугами… — на всякий случай она выпила еще.
Марина смотрела на нее зачарованно. Какое-то время молчали. Стало вдруг жутковато — обеим.
— А ты, вообще, здесь хорошо все знаешь? — спросила Марина.
— Да мы вот, как и ты — забрели… ночку, понимаешь, скоротать… вот, уже третий месяц вылезти не можем. Лютик с Севера приехал, я с Юга. А как встретились — так и закружило нас пургой судьбы… — она разлила еще.
— Я Банановую улицу искала. Это ведь где-то рядом?
— А, вон туда, — Зойка махнула рукой. — Метров двести.
— Длинная улица?
— Домов двадцать. Где жить можно — всего пара-тройка. Только…
— Что — только?
— Один занят. Второй от краю. Туда иногда хозяин наезжает… а сегодня какой-то тип вломился… люди говорят — странный. Взгляд был, как у загнанного волка. Не люблю я волков, навидалась их — во как! И целый день из той хаты звуки — будто рубят чего… или кого… Но ты не боись, хату мы тебе подыщем…
Под журчание нетрезвых речей Марину все сильнее клонило в сон. Бороться было невозможно. «…На Лабрадорской есть хата, сами думали туда въехать. Бери, не жалко. Ты нормальная. Вокруг так мало нормальных…» Сарай потихоньку начал крутиться… а не настал ли, наконец, удобный момент, когда можно попросить, чтобы меня выпустили из этого медвежьего угла, подумала Марина… хотя, зачем? Здесь тепло… мягкая подушка под щекой… подходит Павел, гладит ее по голове и говорит: «Что ж ты меня не узнала, козочка, я же твой Вадим…»
Тревожное блеянье Эдика вернуло ее к реальности. Она оторвала голову от стола.
Из-за двери слышались музыка и гогот. Потом дверь, жалко скрипнув, распахнулась…
Вошли два мужика. Те самые, что прятали покойника в пруду. Берия и Валя.
Среда, поздний вечер. КРАСНОЕ НА ТЕМНОМ
Ответственный сотрудник местного филиала «Комсомольской правды», он же преуспевающий журналист, он же просто Илюша (для своих) — шел домой.
Черная ветровка с капюшоном, черная вельветовая рубашка, черные джинсы и кроссовки… Он любил черные тона, видел в них нечто большее, чем просто цвет. Причисляя себя к Темным — то ли людям, то ли сущностям, — он втайне надеялся, что становится день ото дня сильнее. Развлекая себя чтением популярных Угрюмова и Лакуненко с их явным и скрытым демонизмом (на серьезные книги не хватало решимости), он все ждал и ждал чего-то, — от жизни, от фортуны, от Хозяйки-Тьмы, в конце концов! А ведь умный и взрослый человек, тридцатник стукнул, должен бы понимать, что за все придется платить — даже за самую малость.
Как, например, сегодня.
…Трудный выдался день. Не потому, что «стучать» на друзей и коллег, в общем, напрягает (а кто сказал, что деньги зарабатываются без напряга?); и не потому, что Илья профессионально взялся за статью про Алексея Львовского, порученную ему шефом, для чего объездил в поисках информации кучу государственных учреждений. Просто целый день его преследовало несуразное ощущение нереальности происходящего. К счастью, эти чуть пугающие приступы были краткими. Чувство, что все в мире понарошку, стискивало его мозг, — и отступало после нескольких секунд крайне утомительной борьбы с самим собой.