Виновник торжества, стр. 18

– Готов, – наконец ответил он, переварив в голове сложный для него вопрос.

– Тогда нарисуйте план места преступления. – Гоголев протянул ему лист бумаги и карандаш.

– Когда выедем на место? – деловито спросил Валера.

– Сегодня ночью, чтобы народу не было. И чтобы максимально точно воссоздать картину. Он же там днем не был, может что-то упустить, не узнать...

Ты, Валера, обеспечь техническую сторону. А мы с Юрой еще раз просмотрим протокол первичного осмотра. Да, фотографа тоже предупреди, пусть готовится к выезду.

Поздней ночью во двор дома на Литейном проспекте въехало несколько машин. Из одной вышел человек в морской шинели в сопровождении конвоя. За ними шли понятые и следователи, завершали процессию специалисты. Валера нес диктофон, рядом шагал фотограф с видеокамерой. На Карагодина скопление вокруг него такого количества людей подействовало странным образом. Он преисполнился чувством собственной значимости и шагал важно, по-военному чеканя шаг. Еще никогда его персона не удостаивалась такого внимания. Наконец он остановился возле кустов в глубине двора. Подошел Валера с магнитофоном и нажал на кнопку «Старт».

Карагодин отвечал на вопросы, иногда задумываясь, иногда путаясь в ответах, каждый раз напоминая следователям, что был пьян. В подъезде, демонстрируя на манекене, каким образом душил Ольгу, он сделал такое зверское лицо, что Валера не выдержал и прошептал на ухо фотографу:

– Я его сейчас убью!

Фотограф, Семен Иванович, ткнул кулаком Валерия в бок и, сделав страшные глаза, указал взглядом на диктофон, дескать, молчи – лента записывает... А Карагодин, войдя во вкус, комментировал свои действия с явным удовольствием. Он был в центре внимания, его слушали не перебивая, главная роль в этом представлении ему очень нравилась.

Кое-где в окнах горел свет, но в это позднее время почти все жильцы дома уже спали. В одном из окон с открытыми шторами виднелась фигура с поникшими плечами. Человек пристально всматривался в происходящее во дворе, ему хорошо было видно движение людей – включенные фары машин освещали двор, как сценическую площадку. Но в его окне свет не горел и никто его не видел. Он стоял у окна до тех пор, пока люди не закончили свою работу. И когда все уселись в машины, дверцы захлопнулись и машины кавалькадой двинулись к арке, человек отступил от окна в глубину квартиры.

Старушка в квартире № 120, тихо погружаясь в неглубокий сон и прислушиваясь к обычному шуму морского прибоя в ушах, на этот раз слышала далекий вой, похожий скорее на звуки человеческого голоса, чем звериного. «Ну, это еще ничего, – подумала она. – Это не так страшно...» Она не успела додумать, какие же звуки страшнее, и незаметно уснула, натянув тонкое одеяльце почти на глаза.

Глава третья

Бранденбургский концерт

Дирижер сводного симфонического оркестра постучал палочкой по пюпитру, чтобы привлечь внимание музыкантов. Умолкли последние звуки какофонии, которые каждый раз приводили Катю в трепет. Когда все музыканты одновременно настраивали инструменты, ее всегда поражало сосредоточенное выражение их лиц. Каждый слушал что-то свое, и в этот миг все они, видимо, пребывали в неведомом ей мире, потому что и она, настраивая скрипку, слышала звуки только своего инструмента.

– Бах, «Бранденбургский концерт № 3», – объявил Владимир Олегович. – Играем только третью часть, – и взмахнул палочкой.

Его стройная сухощавая фигура возвышалась над музыкантами, и когда он взмахивал руками, казалось, он плывет на волнах музыки. В момент паузы Катя посмотрела на виолончелиста Сашу Музалева и перехватила его взгляд: он слегка улыбнулся ей. Третья часть длилась пять минут, и когда звуки умолкли, Владимир Олегович предупредил зашевелившихся музыкантов:

– Завтра в восемнадцать ноль-ноль репетиция. Прошу не опаздывать. Напоминаю, концерт начнется в девятнадцать ноль-ноль! – Задвигались стулья, все разом заговорили, собирая свои инструменты. Владимир Олегович опять постучал дирижерской палочкой по пюпитру, намереваясь что-то добавить:

– Поздравляю всех с Рождеством! – Он с отеческой улыбкой обвел взглядом молодых музыкантов.

В сводный оркестр он собрал самых талантливых студентов со всех курсов консерватории. Завтра они будут выступать с рождественским концертом, и дирижер не сомневался в успехе. Студенты нестройными голосами поздравили Владимира Олеговича и шумной толпой направились к выходу.

– Подожди меня на улице. – Саша незаметно подошел к Кате и нежно улыбнулся ей. Она вспыхнула и кивнула. Роман их длился только месяц, и Катя никак не могла привыкнуть, что самый яркий музыкант в их оркестре обратил на нее внимание. Она знала, что у него было множество романов, девчонки бегали за ним, со всеми он был любезен и галантен. На нее несколько месяцев посматривал с улыбкой, но что-то его останавливало от решительного шага, и влюбленная Катя терпеливо ждала, когда же он к ней подойдет и заговорит. Каждый раз, когда она встречалась взглядом с его зелеными глазами, душа ее сначала замирала, а потом в груди вспыхивал жаркий огонь, щеки краснели и Катя не знала, куда ей деваться от смущения. Она училась на первом курсе и третьекурсник Саша казался ей взрослым мужчиной. Да он и был таким. В консерваторию он пришел уже после армии, в свои двадцать семь лет многое повидал, и опыт обольщения юных девиц имел немалый. Катя по своей наивности не знала, что опытный Саша просто выжидал, когда влюбленная девушка созреет и не станет слишком долго упорствовать перед его мужским натиском. Но он никак не ожидал, что сам влюбится в эту семнадцатилетнюю девчонку. Весь этот месяц прошел у них в ежедневных свиданиях, оба были так поглощены вспыхнувшим чувством, что запустили занятия и нахватали неудов. Отлично учившийся Саша впервые с нетерпением посматривал на часы, играя на виолончели по вечерам в пустой аудитории. Репетировал он в консерватории, потому что таскать за собой инструмент в транспорте было неудобно. Катя тоже совершенно потеряла голову. Она засыпала с мыслями о Саше и весь день ждала свидания, вполуха слушая объяснения преподавателей:

– Я ни о чем не могу думать. Только о тебе...

– Ласточка моя, я тоже думаю только о тебе. Ты мне снишься каждую ночь. Знаешь, нам пора все-таки очнуться, а то вылетим оба из консерватории... Давай встречаться хотя бы через день.

Вчера они не виделись, и у Кати сладко замирало сердце в предвкушении свидания.

Саша ждал ее на улице. Он с друзьями снимал квартиру в четырех кварталах от консерватории, в Дровяном переулке, и ребята всегда могли договориться, когда можно возвращаться домой. Сегодня у Саши было два часа, и, взявшись за руки, они бодро прошагали по легкому морозцу и через десять минут были уже в теплой уютной квартире. Едва переступив порог Сашиной комнаты, они бросились в объятия друг друга.

– Я так давно тебя не видела! – жалобно прошептала Катя на ухо Саши. – Я так без тебя скучала!

– Ласточка моя, – растроганно проговорил Саша, обнимая ее за плечи и прижимая к себе. Нежно целуя ее в губы и расстегивая на ней кофточку, он подумал, что надо бы ей купить какую-нибудь обновку. Все ее наряды он знал наперечет и понимал, что в многодетной семье Катю не слишком баловали. Ему хотелось ее чем-то обрадовать. А сейчас ему хотелось ее любить – эту курносую белокурую девчонку с совсем еще детским личиком и крепенькой фигуркой, роскошная грудь которой, как магнит, притягивала взгляды мужчин, что очень льстило Саше. В его компании, где постоянство в любви не считалось особой доблестью, ребята, зная донжуанские похождения Музалева и немного завидуя его успеху у девушек, между тем говорили:

– Бросишь Катьку – дураком будешь. Лучше женись на ней сразу. Такие, как Катька, встречаются раз в жизни. Характер – что надо, и грудь – отпад!

Саша отшучивался, но в глубине души понимал, что друзья правы. И любил иногда в присутствии друзей подразнить Катю: