Грязная история, стр. 13

Плетневу было не до Турецкого. Какой Турецкий, когда жизнь вокруг бьет ключом, музыка грохочет, и бармен стоит за стойкой в широкополой техасской шляпе, как заправский ковбой. И вокруг полно моряков, все в разных формах, словно съехались со всего мира да и решили побрататься в портовом городе Новороссийске, в этом прокуренном баре, перекрикивая друг друга и в сплошном оре умудряясь кое-как понимать разноязычную речь окружающих. Плетнев любил моряков. И сейчас завидовал им — свободные люди, им весь мир подвластен. Небось столько навидались в жизни, ему и не снилось! Слева от него отрывались трое поляков. Они уже выпили и за родину, и за красивых девушек, а теперь затянули протяжную песню на родном языке, пытаясь перекричать мощные усилители стереосистемы, колонки которой висели прямо у них над головой. Плетневу совсем не нравилось их пение, поскольку они орали друг другу в ухо дурными голосами.

— Хлопцы, не орите так… — попросил их вежливо Плетнев.

Один похлопал его по спине и жестом пригласил присоединиться.

— Да я польский не знаю… — отмахнулся Плетнев.

— Северина Краевского не знаешь?! — изумились поляки. — «Червоны гитары» все знают!

— Вспомнили!.. — усмехнулся Плетнев. — Когда ваши «Червоны гитары» гремели, я под стол пешком ходил.

Поляки очень неодобрительно на него посмотрели и отвернулись допевать свою песню. Какие-то фанаты Краевского, которому, наверное, в обед сто лет. Он еще в советские времена пел. Ну и ну…

Плетнев тяжело облокотился локтями на стойку бара и, покачиваясь, попытался пересчитать выставленные перед ним рядком рюмки. Пересчитал и удовлетворенно крякнул. Девять пустых, но десятая еще полная.

— А вот сейчас и ее оприходуем! — тихо пробормотал себе под нос пьяный Плетнев и лихо опрокинул в широко открытый рот рюмку. Закуски не было, но зато у сидящей справа девушки такие шикарные волосы, что не грех занюхать одним локоном. Что ей, жалко? Только промашечка вышла, ненароком дернул девушку за волосы и сразу же нарвался на грубость.

— Совсем охренел? Ты сколько выпил… ковбой? — вяло ругнулась девушка и отпихнула обидчика. Правда, силенок у нее маловато оказалось, так что Плетнев, невзирая на высокий стул, удержался на нем и не свалился.

— Полметра текилы… Нет… Сантиметров сорок пять… — забормотал Плетнев и сам себе удивился. — Что я за ахинею несу?

Девушка смотрела на него без любопытства, глаза у нее были затуманены. И это понравилось Плетневу. Таинственный взгляд. Романтический…

— Девушка…а вы похожи на… — решил поддержать разговор Плетнев и нарвался на новую грубость.

— Не похожа… ковбой…

Какая грубая девушка. Нет в ней понимания. Только Плетнев хотел высказать вслух по этому поводу свое огорчение, как она встала со стула и довольно пряменько пошла к выходу. Почти не качаясь. Поляки переглянулись и ринулись за ней. Вот, оказывается, для кого они так старались.

Положительно со знакомствами Плетневу в этом баре не везло. Какая грусть и тоска! И не к кому приклониться, так как вокруг одни незнакомые рожи. Обидно — на него никто не обращал внимания. Всеобщее братание, а он как-то в стороне. Непорядок!

— Ты, братан, откуда? — не удержался Плетнев и обратился к веснушчатому моряку в маленькой шапочке с помпоном.

— Здешний я, мужик, — довольно трезвым голосом отозвался сосед. — Зашел на огонек. Со вчерашнего трубы горят… — пожаловался он.

— И у меня горят! — оживился Плетнев. — Давай с тобой жахнем за победу наших!

— Где? — не удивился странному тосту веснушчатый.

— Да везде! На всей планете! Ты смотри, — обвел широким жестом вокруг себя Плетнев, — сколько народу подвалило! Со всего света. Значит, мы им нужны? У нас есть все! — гордо заключил он. — Прикинь — недра у нас богатые, водные просторы немереные… А победы в космосе?! Вот они и слетаются. А мы их всех победим. Нас много. Вот поднатужимся чуток, и мы им покажем! За победу!

— Жахнем! — поддержал его веснушчатый. И крикнул бармену:

— Эй, ковбой в шляпе, давай сюда еще текилы. За родину пьем!

— Пейте, пейте, — поддержал их бармен. — Пока такие, как вы, за родину пьют, значит еще не все потеряно.

— А что он хотел этим сказать? — не понял Плетнев.

— Да хрен его знает. Наверное, усек, что мы патриоты… Давай пей…

Рядом с ними вдруг во все горло запели английские моряки.

— Горазды пить эти англичане! Я за ними уже второй час наблюдаю. Не хуже наших. Давай с ними потрепемся? Будем укреплять мир и дружбу между народами, — предложил веснушчатый. — Кстати, меня Вольдемаром зовут.

— А я Антон, — пожал его руку Плетнев. — Но ты ж вроде из наших! — удивился он имени соседа.

— Кликуха у меня такая.

— Давай, Вольдемар, я согласен укреплять… А ты чем, не к ночи будет сказано, промышляешь?

— Да так, по мелочи, — отмахнулся новый знакомый. — Прикинь, выменял у одного англичанина форму за бутыль самогона. Бабка моя в деревне гонит. Запах — мертвый встанет. Я как дал ему нюхнуть, его чуть не стошнило. Как пристал — ченч, ченч… Это по ихнему — обмен. А то, говорит, деньги у него одна наша герла в борделе сперла. Главное, он ее лицо не запомнил. Говорит, она его на какой-то корабль приволокла, старый, ветхий… Говорит, ну, у вас и флот! А я сразу потумкал, что она его в бордель на баржу притащила. Да уж не стал выдавать. Своих не выдаем! — гордо заключил он. — Ну, я ему в утешение этот бутыль. Но не за так же, чего это я внакладе должен оставаться, даже если я дружбу укрепляю? Говорю ему — давай ченч на форму. У тебя же она не одна. А мне для прикола пригодится. И точно, менты теперь никогда не останавливают. А то им раньше все моя рожа не нравилась, подозрительной казалась. Так это, поперлись к нему, я на берегу подождал, он мне и вынес. А я ему самогон. Наверное, хочет кого-нибудь поразить. Рашен сувенир, — заржал довольный Вольдемар.

Плетнев уютно облокотился на стойку, Вольдемар ему нравился все больше.

— Слышь, дружбан, а ты чем занимаешься? — спросил Вольдемар у Плетнева, заглядывая в осоловевшие глаза собутыльника.

— Да приехал по одному дельцу. Друга выручать. Да что-то подзадержался. Пора бы уже и отчаливать, да все некогда. Как навалилось — то одно, то другое… То свет отключили, то с другом пособачились…