Принц и Нищин, стр. 42

Он положил обе руки на плечи Аскольда, поставил его перед собой и повернул лицом в сторону Нищина, вылезающего из машины. Потом тщательно вытер пистолет о рубашку и медленно вложил его в руки Андрея, тут же сняв с предохранителя:

– Сделай это, Андрюша. Ты должен это сделать. В конце концов, ты можешь сейчас обещать, что будешь вести себя как следует и исчезнешь с московского горизонта, а потом окажешься в своей стихии и снова будешь бесчинствовать. Ты и на момент задержания, кажется, был под «герой». В Москве же тебя хрен достанешь: охрана, милый мой, охрана. Да и людное место – Москва, не правда ли? А если ты уберешь своего «папашку» Нищина, то будет неплохой рычаг воздействия на тебя в случае твоего плохого поведения.

Аскольд помертвел. Он хотел что-то сказать, пистолет прыгал в руках, перед глазами скакали водянистые жуки в расходящихся концентрических кругах. Жаркий туман обнял голову, хотя утро было свежо.

– Я не… – начал было он, но тут же умолк. Гриль перехватил его кисть, сжимавшую пистолет, и поправил тому мушку:

– Не так, Андрей Львович. Вот он.

Только тут Нищин заметил, что целялся именно в него. Он встал столбом и не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Аскольд держал пистолет нацеленным прямо в его голову, но выстрелить не мог. Пистолет уже не плясал в руках, но конвульсии крупной дрожи время от времени пробегали по телу Принца.

– Ну же… стреляй, – нежно сказал Миша Гриль.

Аскольд трясся. Гришка трясся.

– Стреляй, стреляй, – повторил Курицын чуть более настойчиво. – Стреляй, а то будет хуже.

Андрюша Вишневский попытался вдавить палец в курок, но тот не слушался его. Откуда-то сбоку подошел Рукавицын. Он некоторое время рассматривал перепуганного суперстара, а потом вдруг гаркнул:

– Пли!!

И тут же грянул выстрел.

Андрюша Вишневский нажал курок чисто машинально, вздрогнув от резанувшего предутренний воздух властного окрика…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОТ ПЕРЕМЕНЫ МЕСТ СЛАГАЕМЫХ СУММА МЕНЯЕТСЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПОЧТИ СЕМЕЙНЫЕ РАЗБОРКИ

Приезд Сережи Воронцова в Москву был обставлен по принципу «с корабля на бал». «Скоро, бл…, на бал», как любил выражаться Алик Мыскин. Впрочем, какой был корабль, такой и бал. Дело в том, что весь полет Сергея бескомпромиссно тошнило, и вообще все эти полтора часа, проведенные в воздухе, были сопряжены с таким дискомфортом, что из самолета несчастный Сережа вынырнул, буквально заглатывая сырой московский воздух широко открытым ртом.

Фирсов покосился на него и сказал:

– Что-то ты бледненький, братец. Просто-таки мумия Мао Цзе Дуна. Или свидание со столицей не радует. А?

– Радует, – выдавил серыми, как глина, губами Воронцов. – А еще больше меня обрадовало бы свидание с кроватью. Часов этак на десять.

– Эк ты загнул, – сказал Фирсов, – мне тут администратор твой подсказал, что тебе надо ехать в студию на сведение твоего очередного альбома.

– Не моего! Не моего!

– Твоего, а чьего же еще, – раздался над его плечом мелодичный женский голос, и Сережа, медленно повернув голову, как это делают в голливудских боевиках заторможенные тугодумы-супермены, у которых даже мозги атлетического телосложения… одним словом, Воронцов увидел Лену Солодову, т. е. нет… теперь, конечно, Фирсову.

– Твой продюсер Боря Эйхман только что звонил на мобильник Романову, – сказала она. – так что поедем все вместе. Там и поправимся, – добавила девушка, отметив его мутный взгляд и «залипающее» лицо – лицо измученного мальчика, которому смертельно хотелось упасть и не шевелиться этак полсуток. Как выяснилось, график «звезд» вообще отличается большой плотностью. Оказалось, что у Аскольда на этот день планировалось не только сведение альбома, но и посещение двух презентаций и одно выступление в сборном концерте на дне рождения какой-то очередной «звездульки». Кроме того, была еще и незапланированная – и откровенно тяжелая – акция: надо было приехать к родственникам трагически погибшего в «Белой ночи» чернокожего танцовщика Лио и выразить им свое сожаление.

Выслушав все это, Сережа Воронцов тяжело вздохнул: да, тяжела ты, доля «суперстара»…

В студию, помимо Сергея, поехали Элтон, он же Валера Сухоруков, три танцовщицы, среди них Лена, и два охранника, шкафовидных детины, каждый из которых был размером примерно с Фирсова. И уж разумеется – погабаритнее Сережи, который на их фоне казался стройным и почти хрупким, несмотря на достаточную атлетичность и статность.

В студии «Аскольда» поджидали два звукооператора и масса еще каких-то людей, профессию которых Сережа даже не сумел выговорить, потому что он выпил два коньячных бокала виски (разумеется, без всякой содовой и льда), а потом «лакирнул» все это дорожкой «кокаина», которую угодливо преподнес ему на зеркале нигер из шоу-балета.

Ишь как вымуштрованы. Неудивительно, что после всего этого Воронцов не смог делать ничего, кроме как блаженно таращиться на ругающегося матом звукооператора и глупо смеяться (Сережа подозревал, что его подпоили нарочно, но не противился – надо же как-то было мотивировать свой отказ участвовать в сведении уже подготовленного для нового альбома материала). В конце концов на него плюнули и, перезвонив его продюсеру, передали трубку Сергею со словами:

– На вот… изволь сам с ним объясняться!

– Андрюша, – зазвучал в трубке мелодичный мужской голос, еле заметно картавящий на еврейский манер, – это Боря Эйхман говорит. Ты что же это, твою мать, косорезишь там в студии?

– Чев-во? – пробормотал Сережа, который, по сути дела, не воспринял ни единого слова, хотя был вполне вменяем. – Это вообще… кто?

Голос осекся, потом через несколько секунд зазвучал снова с утрированной четкостью и сочностью проговариваемых слов:

– Говорит Борис Борисович Эйхман. Твой продюсер, осел. Ты что же это смазал сведение? И голос у тебя… какой-то буторный. Залипаешь, поц, а? Ты что, не мог повременить до вечера. И так две презентации и концерт. А завтра вручение годовой премии «Аполло». Ты не забыл, что ты номинируешься на «Открытие года»? Ты про это хоть не забыл?

– А… ну да…

– Значит, так… сейчас поезжай домой и никуда не вылезай. Отсыпайся.

– Да-да, – проговорил Воронцов, беспомощно глядя на застывшую в пяти шагах от него Лену. – Да? А, ну конечно. А кто там будет?… Что-то я запамятовал.

– Ну, Андрюха, наверно, ты сильно злоупотреблял во время гастролей, – отозвался продюсер. – Слышал я уже про твои приключения в этом… в последнем твоем пункте гастрльного тура. Готовься теперь вот: «желтяки» налабают статьи в полный разворот и еще приврут, суки. А кто будет? Этого, честно говоря, я и сам не помню. Ну… типа… «Би-2» всякие, «Танцы минус», Чичерина… может, «Сплин подъедет.

– В общем, полный саунд-трек «Брата-2»… – резюмировал Сережа.

Голос Эйхмана снова прервался на несколько секунд.

– Не… ну ты, судя по голоску, вообще жестко залипаешь по полной программе, а? – наконец проговорил он откровенно недовольно.

– М-м-м, – лаконично ответил Сережа, который только сейчас до конца осознал, в какое безумие дал себя вовлечь.

– Гы-ымм…

– Иди спи! – раскатисто рявкнул Борис Борисович и бросил трубку. Сережа послушал короткие гудки и со страшной силой осознал, что в этой роскошной, кондиционированной, забитой дорогущей аппаратурой студии он – Нищин…

– Поехали, Андрей, – сказал один из охранников. – А то вам-то еще ничего… а нас Борис Борисыч рассчитает и на ноль умножит, если мы какой-нибудь облом оформим.

– Погодите, – сказал Сережа, который чувствовал себя уже совсем неплохо, если не учитывать того момента, что его соображение резко пошло на убыль, и прибавилось беспричинной тоскливой веселости (как то ни странно звучит), которая вот-вот грозила «оформиться» – по выражению бодигарда – в беспричинный истерический взрыв.

В груди Сергея, как пар в кипящем чайнике, теснились и накипали такие же беспричинные и обманчиво искренние слова, и если у чайника накипевшее выходило через носик, то у Воронцова через, так сказать, ротик, губы которого уже начинали конвульсивно подергиваться.