Принц и Нищин, стр. 34

– Эй, Гришка!! – наперебой орали из комнаты, судя по осипшим голосам, уже не первую минуту, Аскольд и Мыскин.

– Подними свое заскорузлое жопище и закрой газ… ты, синерылый сморчок!!

Гришка не слышал. Дедушка же Воронцов не понял, что имеют в виду. Вероятно, он подумал, что мерзкие негодяи имеют в виду кишечные газы. Но в тот момент, когда до него все-таки дошло, что он забыл перекрыть горелку и что наглухо запертая кухня полна газа, дрожащая старческая рука уже машинально чиркнула спичкой…

Прикурить свою любимую папиросу «Прима» дедушка уже не успел.

Перед глазами возник клуб нестерпимо яркого пламени, и любимый дедушка Сережи Воронцова даже не смог понять, что это все, что его жизнь закончена и скоро он свидится и с Иосифом «Вассильиванычем», и со своим убитым под Курском командиром Егором Лексеичем, и с Алеександром Трифоновичем Твардовским, чье лучшее стихотворение о войне он только что процитировал. Рухнули трухлявые стены старой «сталинки». Аню и Толяна привалило целым громадным блоком. Дарья Петровна и сожительтак и не проснулись. С концами.

А Гришку Нищина – самого счастливого – взрывной волной выкинуло из окна, что спасло ему жизнь.

Когда мощный взрыв, донесшийся до ушей Аскольда и Алика Мыскина глухим ревом, сорвал с петель дверь в их запертой комнате, с губ Принца сорвалось короткое сочное ругательство, а Мыскин изогнул свое почти двухметровое худое тело и рявкнул:

– Урррроды!!!

– Все, конец этим уродам, – с удивительным спокойствием откомментировал обычно импульсивный и несдержанный на язык Аскольд. – Пить надо меньше.

– А ведь горим, – сказал Алик Мыскин, когда в обнажившийся дверной проем поползли клубы густого серого дыма, а потом завопил:

– Эй, кто там! Не было такой договоренности, чтобы нас жарить. Контрольный выстрел в голову – это милое дело… а эти инквизиторские штучки с огнем вы бросьте!!

Разумеется, ему никто не ответил.

И тогда Мыскин, рванувшись изо всех своих сил, внезапно разорвал веревки, продемонстрировав силу, которую едва ли можно было заподозрить в его тощем длинном теле, и повернулся на бок, высвобождая правую руку и начиная срывать ее обрывки своих пут.

– И меня тоже, – сказал Аскольд, с тревогой наблюдая за манипуляциями своего товарища по несчастью.

…Тем временем дышать стало совсем нечем. Тяжелый, удушливый дым слепил глаза, карабкался и полз в легкие.

Скудную обстановку, потолок и стены заволокло серыми, с черными полосами, густыми клубами.

Алик освободился, поднялся на ноги, разминая затекшие члены, а потом снял с подоконника горшок с чахлым кактусиком, который, по всей видимости, никогда не знавал роскоши полива, и швырнул им в раму. Стекло разбилось, длинными полосами и крупными осколками осыпавшись к ногам Алика Иваныча. Горшок же вылетел на улицу и с глухим всхлипом разбился об асфальт.

– Режь, – задыхаясь, проговорил Аскольд и тут же, глотнув дыма, мучительно, с хрипом, закашлялся.

Мыскин зажал в руке острый серповидный осколок и несколькими энергичными движениями рассек стягивающие Аскольда веревки. Тот сел и начал с остервенением сдирать с себя стесняющие движения обрывки. Через две минуты парочка уже спустилась прямо из окна в пустынный ночной переулок – прихожая уже была охвачена пламенем. Оставив догорать в квартире жалкие останки кухонного стола с наваленными на него и под него тремя до неузнаваемости обгоревшими трупами и еще – телами раздавленных рухнувшей стеной Толяна и Ани Нищиной…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ПЕРВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПРИНЦА И МЫСКИНА

В переулке Принц и Мыскин обнаружили разболтанную «копейку», и Алик почему-то сразу подумал, что это и есть автоприобретение Гришки Нищина.

Со свойственной ему неряшливостью Гришка не запер машину, а зажигание состояло в двух проводках, заводивших мотор простым контактом. Никаких тебе ключей. Андрюша и Алик рухнули в салон, но тут из тьмы прямо на них выскочила шатающаяся тень, и Гришка Нищин, заплетаясь, выговорил срывающимся фальцетом:

– К-каторррый час?

Алик не стал дожидаться, пока незадачливый пьянчужка, второй раз за последнее время выпавший из окна собственной квартиры, сподобится признать в «копейке» свою собственность, а в ее пассажирах – своих недавних гостей. Алик просто сорвал машину с места и, едва не вписав ее в витрину ларька, вырулил на проезжую часть.

– Куда теперь? – спросил Алик, выруливая на Немецкий проспект.

– В гостиницу! – завопил Аскольд, яростно колотя кулаком по бардачку. – В-в… бр-р-р… в «Братиславу», так она, что ли, называется! Ешь тыбыдып!! Я этим скатам втулю, ежкин крендель!

– Полегче, Андрюха, – поморщившись, перебил его Мыскин, – и так голова болит…

И он отхлебнул огромный глоток из бутылки водки, счастливо обнаруженной в бардачке машины, и передал ее Аскольду…

В гостинице, куда направились Алик Иваныч и Аскольд, их определенно не ждали.

Дежурный швейцар с изумлением воззрился на измочаленную парочку, потом перевел взгляд на часы, на которых было два часа ночи (примерно в это же самое время Сережа Воронцов дал согласие лететь в столицу на правах утерянного Аскольда), и заявил, что если Мыскин и Принц немедленно не выметутся из приличного заведения, он вызовет охрану. А там при случае можно не одним сломанным ребром поплатиться.

– Да я тут живу, в этой поганой дыре, ассел! – заорал Андрей Львович. – Я Аскольд, ты, клоп гостиничный! Меня тут поселили в этом вонючем постоялом дворе, думаешь, мне очень хотелось?

– А-а-а… – зловеще протянул обласканный работник «вонючего постоялого двора». – Еще один…

Охрана была вызвана немедленно. После того, как Аскольд был вышвырнут из «Братиславы», он услышал себе вдогонку, что вся Аскольдовская кодла – настоящая она или нет – свалила из отеля в неизвестном направлении. И, вероятно, первым же самолетом отправится в драгоценную столицу. Аскольд сел на землю и неожиданно засмеялся – открыто и весело сверкнув великолепными «звездными» зубами.

– Ну что, поехали куда глаза глядят… – резюмировал он наконец.

Глаза глядели преимущественно в сторону мыскинского дома, из которого их, собственно, и завезли «погостить» у алкоголика Гришки. Но смотри не смотри, а ключей от квартиры не было. Так что приходилось ночевать или в машине (что было почти невозможно – здесь жутко и удушливо воняло) или на вокзале.

Порешив именно так, веселая и в таком буквально смысле спевшаяся парочка, отправилась на железнодорожный вокзал.

Но в эту ночь неприятности вцепились в них мертвой хваткой свирепого питбуля. Не доехав буквально двух кварталов до вокзала, они наткнулись на одинокий патруль ДПС. Малорослый и тощий, как будто он в детстве составлял основную статью экономии в бюджете детского сада, хмурый лейтенант сонным голосом потребовал документы. Стараясь не дышать на представителя власти, Мыскин начал лихорадочно соображать, что делать, а лейтенант сам навел его на мысль:

– Что пили, гражданин?

Никакие уверения в том, что, дескать, выпили у друга, живущего в соседнем квартале, по бутылочке пива, не помогли. Лейтенант окинул подозрительным взглядом лысый череп Аскольда и покореженную малопрезентабельную физиономию Алика Иваныча и покачал головой. А ведь ему еще предстояло узнать, что машина в угоне и на нее, разумеется, у Мыскина нет никаких документов.

– Но позвольте, – нахально вмешался Аскольд, – что это ты такой правильный, лейтенант? А сто баксов не спасут гиганта мысли и отца русской демократии?

– Сто пятьдесят долларов спасут гиганта мысли, – невозмутимо ответил продажный представитель власти.

– А сотня – нет?

– Ну-ка, предъявите, – официально проговорил патрульный, словно не взятку требовал, а водительские права и документы на автомобиль.

Денег, разумеется, не было, и потому Алик, выйдя из машины, предпочел уложить лейтенанта на холодный асфальт и, прыгнув в салон, дать по глазам так, что отчаянно завизжали шины.