Следствие ведут дураки, стр. 24

– А сколько вы хотите? – задавленно пролепетал Гарпагин, вжимая голову в плечи.

Иван Саныч, напротив, тут же распрямился, выкатил воробьиную грудку и чирикнул:

– Двести тысяч!

– Вв-в-в… сколько?!

– Каждому!! – ну совершенно по-моргуновски рявкнул Осип. – Тады по рукам! Енто же даже половины не будет от того, чаво там в сейфе лежит!

– Ннну? – приободрившись еще больше, дослал Иван Александрович.

Гарпагин корчился так, как будто его поджаривали на медленном огне; тонкие серые губы подергивались и кривились, и, вне всякого сомнения, перед Иваном Санычем и Осипом предстоял апофеоз скупости, зашедшийся в мучительном спазме. Степан Семеныч несколько раз качнулся взад-вперед, а потом простонал:

– Ну… хорошо… я согласен!

ГЛАВА ПЯТАЯ. КЛУБ «СЕЛЕКТ»

После того, как Гарпагин со стенаниями, в коих наиболее употребительным было словосочетание «четыреста тысяч долларов», убрался в свою спальню, где предался унынию и скорби, в которой убиенный Жак, верно, играл самую незначительную роль, – после этого Осип и Иван Саныч переглянулись и, ни слова не говоря, налили себе халявного коньяка, который не допил Гарпагин.

– Ну, чтобы дело выгорело! – сказал Осип, чокаясь с Астаховым. Последний был бледен, как полотно, и напряженно улыбался, но после того, как выпил, порозовел, как поросенок, и выдохнул:

– Да… круто! Этакую кучу деньжищ и представить сложно!

– Ее ишшо заработать-от нады-ы, – резонно заметил Осип. – А Семеныч в самом деле редкий скупердяй.

И они выпили еще.

А через полчаса позвонил комиссар Руж и сказал, что установили номер, с которого звонили на мобильник Жака Дюгарри и таким образом активировали взрыватель. С комиссаром говорил Степан Семеныч, и когда он положил трубку, его лицо приобрело мертвенно-восковой оттенок.

– Засекли номер, – глухо сказал он. – Так я и думал. Так я и предполагал. Это служебный телефон «Селекта». О Господи!

Он схватился за голову и начал бегать по комнате, натыкаясь на мебель и попутно свалив со стола графин с искусственными цветами. В иной ситуации это показалось бы комично, но теперь Осип и Иван Саныч, на которых, ни на секунду не отпуская, давило бремя виртуальных сотен тысяч долларов, даже не улыбнулись. Астахов глянул на сверкнувшую в свете люстры лысину Гарпагина, и ему почудилось тусклое сияние золотого слитка…

Вечером того же дня, а именно в десять часов, они отправились в «Селект». Перед этим Иван Саныч, в полном соответствии со своей неуемной актерской натурой, навел марафет на свою внешность, а именно – прикупил себе в одном из бутиков кожаные брюки почему-то сиреневого цвета, с замшевыми карманами, а также туфли и замысловатого покроя рубашку. К тому же он перекрасился в платинового блондина и подвел глаза, а также очертил контурным карандашиком губы, в результате чего так стал смахивать на педераста, что Осип Моржов даже плюнул.

Сам Осип надел новый костюм вульгарного оранжевого цвета, серую шляпу и дымчатые очки без диоптрий. Благодаря всему этому он неожиданно стал похож на огрубевшего и омужланившегося Элтона Джона.

Ваня безмолвно оглядел его и вдруг отрывисто расхохотался. Смеялся он еще и потому, что все модные парижские обновки были куплены на аванс, выуженный у Гарпагина «на текущие расходы» и, как выразился Ваня Астахов, «реквизит». Впрочем, у Астахова и без того были деньги: не считая остатков от десяти тысяч баксов, полученных в виде взяток еще в Мокроусовске, оставались еще кредитные карточки, удачно украденные у Эрика Жодле в туалете самолета Москва – Париж.

«Расследование», которое собирались проводить два жулика, началось.

Ночной клуб, в котором имел пай сын Гарпагина Николя, клуб, чей телефонный номер едва не сыграл такую роковую роль в инциденте с мобильником, – ночной клуб «Селект» находился на окраине Сен-Дени (если у столь небольшого населенного пункта вообще имеются окраины) и окнами выходил на автостраду. Осип и Иван Саныч не сразу нашли его.

Для начала они прошли мимо нескольких рядов страшных местных проституток, которые собирались в одном из условленных для такого рода деятельности кварталов; квартал напомнил Ивану жутковатые улочки лондонского пригорода Моссайд, где он видел среди бела дня расхаживающих с цепями и пистолетами бандитского вида хлопцев в бесформенной, на несколько размеров больше, чем требуется, одежде или же в майках хулиганских фанатских группировок футбольных клубов «Челси» и «Миллуолл».

Ивану Санычу стало жутковато. Такой Париж и предместья его мало привлекали. Закралась трусливо трясущаяся мысль, что можно потерять голову раньше, чем обрести вожделенные деньги Гарпагина.

Но вслух он сказал совершенно другое – холодно-насмешливое:

– Ну и ну… тоже мне – мясные ряды.

Ремарка Астахова относилась к веренице проституток разнокалиберных габаритов, всевозможных цветов и оттенков кожи, всех национальностей и возрастов.

Осип скептически хмыкнул. И в самом деле, несколько представительниц древнейшего ремесла являли собой своеобразные наборы жировых складок, которыми они не слишком эротично потрясали перед носами мужчин. Кроме того, здесь были по селедочного типа тощие белоглазые дамы, не опускающие глаз даже под самым пристальным взглядом потенциального клиента, а также негритянки с габаритами этак 190-160-190, которые выглядели так, словно обслуживали еще участников Великой Французской революции.

Впрочем, обе категории дам пользовались спросом. На глазах Осипа и Ивана Саныча двух толстух увели с собой три живописных араба на редкость зловещего вида с такими бандитскими мордами, что на их фоне контингент иной российской КПЗ показался бы просто филиалом образцово-показательного детсада номер 1917 имени Надежды Константиновны Крупской.

Вообще же у Ивана Саныча сложилось впечатление, что арабов и негров здесь куда больше, чем самих французов или других европейцев. Особенно показательным в этом плане стал момент, когда наперерез гостям из России бросился пожилой араб и выдал нечто вроде: «Хащь, хащь!».

Осип тут же вспомнил московский базар и небритых кавказцев, который на манер этого араба кричали: «Купы арбуз, слющь!»

Но этот араб продавал явно не арбуз, и это выяснилось тотчас же, потому что он начал решительно совать оторопевшему от такой прыти Ивану Санычу какой-то коричневый комочек, который при ближайшем рассмотрении оказался самым натуральным гашишем («хащь»). Осип пришел Астахову на помощь и внушительно сказал, что араб может быть свободен, как Африка; араб отошел, но тут же его перехватила группа негритянских подростков, которой после недолгого торга он и «впарил» свой эксклюзивный товар.

– Ничаво себе, – сказал Осип, беглым взглядом окидывая то завлекательные неоновые рекламы, то довольно подозрительного вида тусклые вывески баров. – М-м-м… и где же «Селект»? Черт, по-хранцузски не в зуб ногой, это плохо. Эй, – окликнул он какого-то бледного молодого человека, судя по всему, добропорядочного французского семьянина, который по чистой случайности забрел на территорию квартала, – Ваня, прокудахтай ему по-аглицки.

Иван Саныч вывел безукоризненную грамматическую форму вопроса касательно местонахождения «Селекта», но реакция молодого человека была совершенно неожиданной: он шарахнулся от Астахова, как черт от ладана, и проскочил мимо него, ускорив шаг. Потом еще несколько раз обернулся на ходу и исчез за углом, на котором барахталась под ветром с шоссе вывеска «El Dorado», намалеванная на плохо нарисованном и сильно расплывшемся бюсте.

– Может, у меня неправильный выговор? – недоуменно пробормотал Иван Саныч, а Осип буркнул:

– Да чаво ж это за «Селект» такой, что при одном названии шарахаютси? Н-да… бляха-муха.

– Руски? – перед глазами Осипа и Ивана Саныча возник рослый небритый парень в пестрой рубашке, с длинным кривым носом и маленькими темными глазками. Вероятно, он услышал последние слова Осипа и тут же идентифицировал национальную принадлежность г-на Моржова. – Есть много короши девочка, котора можно выгуливайт, – с сильным немецким акцентом, но по-русски сказал тот. – Русски любят короши шенчин.