Иногда Карлсоны возвращаются, стр. 41

А что, если?.. Была у Турецкого еще одна догадка относительно того, куда могла пропасть Ирина. И хотя мысль о самоубийстве жены была жутка и невыносима, эта, вторая догадка казалась еще хуже... Видя, что муж упорно изменяет ей, разве не могла Ирина... отплатить ему той же монетой? Такая идея взбрела бы в голову девяти женщинам из десяти. Наверное, человек семь ее бы реализовали. И почувствовали себя отомщенными.

Но к какому мужчине она могла бы пойти? Разве у Ирины был кто-то на примете? Турецкий ощутил такую же беспомощность, какую, наверное, ощущала жена, догадываясь, что муж ей изменяет. Он ведь совершенно не знает ее новых знакомых! Кто-то из психологов... из прежних пациентов... или... Да вот хотя бы Антон Плетнев! Посетившее озарение показалось абсурдным, но в абсурдности заключалась его сила. И, если хорошенько подумать, такое ли оно абсурдное? Да, действительно, Ирина ведь столько возилась с Плетневым, возвращая его пострадавшую психику к норме! Если пациенты привязываются к лечащим врачам, то ведь и врачи обращают на пациентов внимание... Память услужливо подсовывала взгляды – восторженные, и нежные, и в высшей степени мужские, – которые устремлял Плетнев на его жену... Нет, это не бред, в этом есть изрядная доля правды!

Турецкий не мог дальше терпеть. Достав мобильник, он нашел в меню «Контакты» телефон жены... «Аппарат абонента отключен или находится вне зоны действия сети». Телефон Плетнева... то же самое. Это ничего не значит. Ни в том, ни в другом смысле. В самом деле, когда это Ирина ему изменяла? Да еще и с его же сослуживцем? Вероятнее, к сожалению, другой вариант: она спрыгнула в Москву-реку... или шагнула под колеса не успевшего затормозить автомобиля... или, решившись отомстить мужу немедленно, с первым встречным, стала жертвой сексуального маньяка... Завтра в списке происшествий он найдет сообщение о том, что обнаружено тело женщины лет сорока, одетой... А кстати, во что она была одета? Турецкого так поразил ее взгляд, когда она увидела Ольгу, что на одежду он как-то совершенно не обратил внимания...

«Хватит! – мысленно прикрикнул на себя Турецкий. – Я иду ее искать. Куда угодно. Лишь бы действовать!»

Донесшийся из коридора звук открываемой двери показался стуком из загробного мира. Не звякнули ключи в замке – дверь просто открылась; и лишь с опозданием Турецкий вспомнил, что за всеми этими передрягами забыл ее запереть... Сашу точно ветром вынесло в прихожую. Ирина, держась за вешалку, сбрасывала красные туфли-лодочки. Платье на ней было красное, точно костер в кукольном спектакле, а лицо потеряло живые цвета, будто у покойницы. Помада на губах слизана. Тушь размазалась в уголках глаз, потемневших, как небо над Москвой. Если бы Турецкий даже не забыл свою тщательно подготовленную речь, едва вошел в квартиру, при виде этого безмолвного, словно отделенного от мира стеклянной стенкой лица он все равно не сумел бы ее воспроизвести.

– Ира! Наконец-то! Ириш, я так за тебя переволновался... Тут еще гроза начинается, а ты без зонта... Я думал, уж не случилось ли с тобой чего-нибудь...

Этот жалкий лепет не произвел никакого впечатления на Ирину. По крайней мере она ничего не сказала. И на ее лице по-прежнему не отражалось ничего, что могло бы быть истолковано в пользу блудного супруга. Хоть бы гнев, негодование, готовность к скандалу: это позволяло бы надеяться, что поругается и простит, как бывало неоднократно... Так нет же! Полное, нерушимое, отстраненное безмолвие.

В это безмолвие облегчающим душу громом ворвался звук телефонного звонка. Испытывая колоссальное, хотя и временное облегчение, Турецкий схватил трубку.

– Турецкий, добрейший вечер. Я тебя ни от чего не отрываю?

Это был Лимонник. А Лимонника Турецкий готов был выслушать в любое время дня и ночи. Потому что он попусту не звонит...

Дело Степана Кулакова. Еще один похититель

Человек, пойманный с чемоданом, как и предполагали, оказался сообщником Андрея Мащенко. А кроме того – что явилось неожиданностью, – он оказался не кем иным, как преподавателем физики в школе, где учился Степан. Правда, убедившись в том, как он резво ездит на велосипеде, Агеев скорее готов был поверить в то, что этот довольно-таки молодой еще человек – преподаватель физкультуры...

Борис Торкун представлял собой редкий случай, когда человек, не получивший педагогического образования, приходит в школу. Так сложились жизненные обстоятельства: мать хворала, пришлось выбрать рабочее место вблизи от квартиры, которое позволяло бы часто заглядывать к ней... Утешением для Бориса служил тот факт, что школа считалась очень хорошей. Элитной, с давними традициями. К тому же он любил детей... Правда, его собственный кратковременный брак не подарил Борису ребенка, но тем не менее физик был уверен, что детей он любит. Как же иначе? Разве можно не любить то, что свойственно ребенку? Эта способность к искреннему веселью, эти свежие, не запудренные еще взрослыми мозги, эта чистота восприятия... Если бы его бывшая супружница подарила ему сына или дочь, возможно, он не пошел бы на развод так легко. Но, по крайней мере, теперь он может компенсировать отсутствие отцовства, обучая чужих детей.

Школа быстро лишила Бориса иллюзий. Искреннее детское веселье обернулось склонностью к жестоким выходкам в отношении слабых одноклассников и подловатыми шутками, направленными против учителей. Не запудренные взрослыми мозги оказались засорены штампованными фразами из рекламы. А что касается чистоты восприятия, то, хотя Борис из кожи вон лез, выискивая занимательные задачи и интересные факты по своему предмету, школьники усваивали физику с превеликим скрипом и напрягом. Они пялились на формулы, как очень тупые бараны на очень новые ворота. Борис выходил из себя и закономерно чувствовал себя плохим педагогом. Чувство собственной педагогической несостоятельности вело к иным нехорошим чувствам... После трех лет работы в школе Борис Торкун начал ненавидеть этих маленьких зверенышей, еще более глупых, агрессивных и развязных, чем взрослые скоты.

Тем не менее в педагогическом коллективе его ценили – и не только как редкого и перспективного мужчину среди женского царства, но и как превосходного предметника. Кажется, любовь к детям вообще не считается большим достоинством в школах. Когда Борису предложили взять классное руководство, он не отказался: все-таки дополнительные деньги. Он все глубже втягивался в этот мирок, полный сплетен, дрязг, примитивных уловок и тайных желаний. Он жалел, что пришел в школу, но уйти отсюда уже не мог. Прежнюю работу он потерял, найти новую было трудно. А есть, как ни банально, хотелось каждый день...

Все это его не оправдывает. Но это хотя бы частично способно объяснить, почему он не отшил сразу же Андрея Мащенко, который подкатил к нему со своим предложением... Предложение изъять часть денег у богатого папахена одного из учеников в его классе не показалось Борису таким уж кошмарным. Правда, он долго сомневался и колебался: ведь как-никак это – криминал...

– Не такой уж криминал, – уверял Андрей, глядя на Бориса светлыми бесстыжими глазами беса-искусителя. – Я так устрою, что мальчишка сам нам помогать будет. Пусть потом папаша с него деньги требует! А мы растворимся... заляжем на дно...

Как ни удивительно, Борис сразу поверил, что Андрей способен переманить мальчишку на свою сторону и восстановить против отца. В нем было что-то... какое-то обаяние, если понимать это в том смысле, что он способен был «обаять» – зачаровать – любого. Гипнозом каким-то владел, что ли? По крайней мере, на детей его гипноз действовал будь здоров. Вот кому надо было идти в учителя, а совсем не Борису!

Та вечеринка была не слишком веселая, хотя и многолюдная – обычный вечер в школе, посвященный празднику 8 Марта. Детей и взрослых было много, охране за всеми в таких случаях не уследить, и пришедший вместе с Борисом Андрей органично вписался в празднество. Никто не задавался вопросом, кто он такой: все, наверное, думали, что родственник кого-то из ребятишек. А за то время, пока дети и родители веселились, Андрей нашел подход к Степану. Он замкнутый... Но Андрей справился с его замкнутостью, – Борис сообщил ему о Степановых интересах. Классный руководитель все-таки должен знать своих учеников!