Хрустальная гробница Богини, стр. 19
«Все-таки странно устроено подсознание, – подумала Фемида. – То, что случилось со мной полтора десятка лет назад, не дает мне покоя до сих пор, а события сегодняшней ночи забыла, как нестрашный сон – страшные я не забываю…»
Под событиями сегодняшней ночи Фемида подразумевала убийство фотографа, совершенное ею по необходимости. Да, полоумного И-Кея пришлось убрать, чтобы он не помешал ее планам. А он не просто мог это сделать, он уже собирался. Собирался убить Эву! Фемида слышала его бормотание, видела, как он подсыпал в напитки снотворное и как прятал нож в кармане. Он и к съемочной группе прибился для того, чтобы добраться до Эвы… И-Кей ненавидел ее почти так же, как Фемида. Почти, но не так! Ибо хотел просто ее смерти, а она жаждала ее страданий…
И скоро, совсем скоро она утолит эту жажду! Осталось подождать всего день…
В дверь неожиданно постучали. Стук этот испугал Фемиду. Громкие звуки выводили ее из равновесия и заставляли сердце замирать. Страх шел из прошлого. Как и другие страхи… Как и ненависть к Эве.
Дождавшись, когда бешено колотящееся сердце немного успокоится, Фемида открыла дверь. На пороге стояла Эдуарда. Как всегда, в ужасающем прикиде и при бешеном макияже. Беспрестанно щелкая жвачкой, она сообщила, что после йоги и ванны Эва не стала чувствовать себя бодрее и решила лечь отдохнуть, а коль так – обед переносится на два часа дня. То есть полтора десятка человек должны будут умирать с голоду, ожидая, когда БОГИНЯ выспится! А потом, когда она наконец соизволит явиться к столу, ничем не выкажут своего недовольства, ведь все они только затем и существуют, чтобы угождать ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВУ! В том числе Фемида! Знала бы Эва, как сильно она заблуждается, принимая угодничество за искреннее желание помочь, показное восхищение за симпатию, а безликую маску за настоящее лицо… Вот удивится, когда узнает, что под ней скрывается лицо еще одной БОГИНИ! Богини правосудия Фемиды, которую Эва считает никем и зовет совсем другим именем…
Чужим именем!
Фемида – тоже не ее. Его она придумала себе как псевдоним. Псевдоним, подходящий ей идеально. Ибо то, что она намерена сделать с Эвой, не месть, а восстановление справедливости. Ведь неправильно это, когда по вине одного человека ломается жизнь другого, а тот и в ус не дует, наслаждаясь своей… Так не должно быть! Это неправильно! И несправедливо…
Но Фемида восстановит справедливость. На то она и Фемида – БОГИНЯ правосудия!
Глава 2
Как стать Фемидой
Когда-то ее звали Аней, Анютой, Аннушкой. Отец величал Анной Иоанновной, а старший брат Нюркой. Жила она в тихом среднерусском селе, в большой семье тракториста и доярки. Еще маленькой девочкой научилась ходить за курами, поросятами, доить козу. В школу пошла в восемь лет – мама только что родила четвертого ребенка, и ей нужна была помощь по хозяйству. До седьмого класса Аня была лучшей ученицей, но потом съехала до троечницы, поскольку в пятнадцать лет ее больше волновали мальчики, нежели книжки. В восьмом у нее появился постоянный ухажер Паша Кутиков. Взрослый, уже отслуживший в армии парень с личным мотоциклом «Урал». На нем они гоняли по окрестностям, на его сиденье самозабвенно целовались, и на нем же Паша чуть не лишил Аню невинности…
Это было субботней ночью, когда, возвращаясь из соседнего села, они остановились в лесочке, чтобы полюбоваться звездным небом. Пока Аня искала Полярную звезду, Паша пытался забраться ей в трусы. Однако ничего у него не вышло, так как Анна собиралась сохранить свою девственность до свадьбы, о чем сообщила ему, не отрывая взгляда от ночного неба. Сие известие Пашу, мягко говоря, раздосадовало. Он начал кричать о том, что ему двадцать один, он здоровый мужчина со своими потребностями, мужчина, на которого заглядываются сельские красотки и который не может терпеть еще два года, как какой-нибудь монах-схимник. Аня все его претензии выслушала с большим вниманием, посочувствовала, но и только: несмотря на кажущуюся раскрепощенность, граничащую с вульгарностью, она была довольно скромной девушкой и уж точно не развращенной. Тут Паша вспылил по-настоящему: столкнул Аню с мотоцикла и пролаял: «Раз так, топай пехом! За проезд надо платить!» После этого он унесся на своем «Урале», а Аня осталась одна посреди леса.
Она стояла долго, минут пятнадцать, надеясь, что он одумается и вернется за ней. Он не вернулся. Тогда Аня пошла пешком. Она примерно представляла, в каком направлении двигаться, представляла также, сколько времени займет дорога. По ее мнению, час, оказалось чуть больше – полтора. К трем ночи она добралась. Еще полчаса брела вдоль дороги, так как не было ни одной машины. В половине четвертого дорогу осветили фары, и Аня выбежала на середину шоссе, размахивая руками. Естественно, она немного трусила – страшно садиться в незнакомый автомобиль, но оставаться одной в ночи было еще страшнее.
К ее огромной радости, машина оказалась не незнакомой, как и водитель. Это был синий «Москвич» ее учителя по русскому языку Леонида Павловича Сухова. За рулем был он сам: приятный мужчина с редкими курчавыми волосами, кроткими голубыми глазами, робкой смешной (передние резцы чуть выпирали вперед, как у кролика) улыбкой. Насколько Аня знала, в свои сорок с небольшим он был холостяком, но еще ей было известно, что по нему сходит с ума косоглазая «англичанка», носящая неанглийскую фамилию Пупарева.
– Ты чего тут делаешь ночью? – строго спросил учитель, распахивая перед Аней дверку.
– Домой иду, – нагло ответила она, решив не ябедничать на Пашу. – А вы?
– А я еду.
– От любовницы?
– От друга.
– А чего так поздно?
– Машина по дороге сломалась. Чинил три часа. – Он постучал пальцами по рулю. – Старая она у меня…
– Ну а теперь мы можем ехать? – нетерпеливо проговорила Аня. Ей хотелось побыстрее попасть домой и лечь спать – учебный год еще не закончился, так что поход в школу никто не отменял, а вставать, чтобы не опоздать на занятия, надо не позже половины восьмого. – У нас с вами завтра уроки…
– Да, сейчас… Только руки вытру…
Он полез куда-то под сиденье, пошуровал там, затем вынул не очень чистое вафельное полотенце. Но вместо того чтобы вытереть об него свои руки (безупречно чистые, как оказалось!), поднес его к Аниному лицу. Девушка, уловив резкий, дурманящий запах, попыталась отстраниться, но Леонид Павлович взял ее свободной рукой за голову и ткнул носом в ткань.
Запах проник в ноздри.
Аня вдохнула. Голова ее тут же закружилась. Перед глазами все поплыло. Она провалилась в черноту.
Аня с трудом разлепила веки. Со стоном приподняла голову, осмотрелась.
Слева от нее была цементная стена. Справа грубо сколоченный стол, на котором стоял стакан воды и зажженная свеча в пол-литровой банке. Впереди фанерная дверь без ручки. Низкий дощатый потолок. Топчан с чистым, но изрядно потрепанным бельем.
Аня вскочила. Ее макушка тут же стукнулась о доски потолка. От удара в голове зазвенело, и Аня опять опустилась на подушку…
Куда она попала, черт возьми? Что это за помещение? Размеры его где-то два на два, высота от пола до потолка метра полтора. Окон нет. Только дверь. Просто коробка какая-то…
Поерзав на жестком топчане, Аня сползла с него. Встала на ноги. Распрямиться не получилось (ее рост составлял сто шестьдесят пять сантиметров), так что пришлось двигаться в полусогнутом состоянии. Таким образом она обошла свою тюрьму. Потрогала стены, ощупала потолок, торкнулась в дверь. Так ничего и не поняв, вернулась на топчан. Легла. Стала вспоминать события вчерашнего дня… Стоп, а почему она решила, что это произошло вчера? Быть может, прошло всего пара часов – вон свеча горит… Но даже если так, все равно непонятно, зачем Леонид Павлович (Ленчик, как его за глаза величали ученики) сунул ей под нос вонючую тряпку, нюхнув которую она отрубилась, зачем притащил сюда, зачем запер… Решил проучить? Попугать? Чтоб не шастала одна по лесу?