Волга впадает в Гудзон, стр. 14
– «Клин»?.. – севшим голосом переспросил Томилин.
– Да... Специальный маленький снайперский автомат, если не знаете, вещь дорогая и своего рода уникальная, даже для спецназа он пока новинка. Прицельный огонь им можно вести с расстояния в сто пятьдесят метров. В случае с Мансуровым оно было немного меньше, около ста двадцати.
– Вы хотите сказать...
– Я хочу сказать, что за этим отвратительным убийством стоят люди либо глубоко профессиональные, то есть способные, не оставляя за собой явных следов, раздобыть такой автомат. Либо очень богатые – из тех, что в силах оплатить расходы по его раздобыванию...
– Вы полагаете, – Томилин откашлялся и заговорил ровным, бесцветным голосом, – что подобная угроза висит и надо мной тоже?..
– А вы собираетесь лететь в Штаты на этот процесс в одиночестве? Несмотря на гибель Мансурова?
– Разумеется! – Он снова сверкнул глазами. – Если бы я решил иначе, Ренат бы мне этого не простил!
– Что ж... В таком случае вам есть смысл, пока идет наше расследование, усилить заботу о своей безопасности...
6
Главврач 17-й психоневрологической больницы Илья Борисович Рубинштейн внешне был типичнейшим профессором медицины, какими изображали их когда-то, когда Володя Дубинский был еще школьником, в книжках про самоотверженных и добрых докторов, свято следовавших клятве Гиппократа. Темный, с проседью, ежик на голове, густые усы того же окраса, умненькие, смеющиеся глаза за толстыми стеклами очков. Смешинка пряталась и в упомянутых усах. Словом, эдакий «доктор Чехов» на одном из лучших его портретов.
Дубинского и Игоря Калину, заявившегося в больницу на пару со следователем, решившим разобраться в ситуации лично, Илья Борисович встретил спокойно и доброжелательно. Бумаги, в соответствии с которыми его особый пациент, Николай Иванов, был отпущен из больницы на семь дней, он приготовил заранее, и сейчас, сидя в небольшом, уютном кабинете главврача, Игорь, пока Владимир Владимирович задавал Рубинштейну первые вопросы, изучал их самым внимательным образом. От Дубинского не укрылось, что на физиономии Калины, читавшего документы, все отчетливее прорисовывалось недоумение.
– Вы же понимаете, – с мягкой улыбкой на лице говорил между тем доктор, – что таких пациентов кому попало мы на поруки и на сутки – не то что на неделю – не выдаем...
– Каких – таких? – поинтересовался Дубинский, все еще не получивший ответа на свой запрос по отпечаткам пальцев Иванова.
– Таких, как Николай, фактически отбывающих здесь свой срок... Он действительно болен, приступы агрессии у него врожденные, так же как и олигофрения... Если не ошибаюсь, это уже второй э-э-э... инцидент, во всяком случае на моей памяти. Так же как и в первой раз, Иванов кинулся на человека с ножом – слава богу, не убил, но ранил достаточно тяжело.
– Володя, глянь... – Игорь Калина протянул Дубинскому два скрепленных степлером листа бумаги, прерывая его беседу с врачом.
Дубинский поморщился, но документ все-таки взял и почти сразу понял, что именно вызвало недоумение оперативника. В руках следователя оказалось подписанное, снабженное всеми необходимыми печатями и составленное по всей форме постановление ОРБ ГПУ МВД о необходимости проведения с заключенным Ивановым ряда следственно-оперативных мероприятий, а также в связи с необходимостью дать ему возможность захоронить собственную мать, Иванову Любовь Степановну, и в виду перечисленных обстоятельств – освободить имярек на семь суток под расписку подполковника МВД Степанова Дмитрия Ивановича...
Аккуратный и предусмотрительный доктор не только лично изучил удостоверение, предъявленное подполковником, но и догадался отксерить его. В итоге Дубинский с Калиной получили возможность собственными глазами прочесть, что означенный подполковник является заместителем начальника отдела по борьбе с коррупцией в органах власти ОРБ ГПУ МВД по Юго-Западному округу Москвы.
После довольно тяжелой паузы, повисшей в кабинете главврача, заговорил Владимир Владимирович:
– Скажите, пожалуйста, доктор... Что именно подвигло вас на то, чтобы отксерить удостоверение Степанова? Вам что же, показалось, что оно может оказаться поддельным?
– Боже упаси! – улыбнулся Рубинштейн. – Я, знаете ли, в таких тонкостях не разбираюсь и подлинник от подделки вряд ли отличу. Просто, когда речь идет о таких пациентах, как Николай Иванов, излишняя осторожность никогда не помешает. Судя по всему, в данном случае ваш визит к нам это подтверждает.
Он усмехнулся так искренне, словно все это время едва сдерживал смешок. Хотя, что уж такого веселого углядел Илья Борисович во всей этой истории, понять было решительно невозможно.
– А сами вы, когда услышали о покушении на Мансурова... Вам не пришло в голову, что это может быть связано с вашим пациентом?
– Кто сказал, что я об этом слышал? – Рубинштейн продолжал улыбаться. – Услышать что-либо нынче можно исключительно по телевизору, а я, голубчик, смотрю его раз в год по чистой случайности, спец по просмотру телепрограмм у нас исключительно баба Сима... Правда, я не совсем понимаю, почему она, прежде чем отправляться к вам, не обратилась ко мне... Впрочем, нет, это я зря: в тот день, если не ошибаюсь, я почти до самого обеда был в Минздраве, так что... К слову сказать, баба Сима за Иванова страшно волнуется, все спрашивает, когда же его нам вернут...
Илья Борисович вопросительно посмотрел на Дубинского, в его взгляде снова запрыгали смешинки, отчего Володя почувствовал раздражение. «Нет, верно говорят, что все психиатры сами психи...» – подумал он и покачал головой.
– Мы приехали к вам еще и в этой связи тоже, – заговорил Игорь. – По причине открывшихся обстоятельств допрос Иванова мы обязаны провести в присутствии его лечащего врача... А лично от вас, Илья Борисович, нам понадобится, возможно, словесный портрет подполковника Степанова – в случае если его документы и впрямь фальшивка... Лично я, – Калина повернулся к Дубинскому, – так и думаю!
– Николая вел лично я, – задумчиво произнес Рубинштейн. – В данный момент я как раз работаю над диссертацией по поводу агрессивных проявлений у больных олигофренией. Когда вы намерены проводить допрос Иванова?
– Чем быстрее – тем лучше, – сказал Дубинский.
Доктор заглянул в свой блокнот, лежавший на столе, сверил его с перекидным календарем, исчерканным неразборчивым угловатым почерком, и, наконец, кивнул:
– Если вас устроит сегодняшняя вторая половина дня, я готов. Вероятно, мне придется к вам подъехать?
– Запишите адрес и время – скажем, четырнадцать тридцать...
Покинув Семнадцатую больницу, Калина с Дубинским разъехались в разные стороны: Игорь отправился на Юго-Запад Москвы разыскивать подполковника Степанова, Владимир отправился к себе.
В прокуратуре его ожидали сразу две бумаги, имевшие непосредственное отношение к делу. Одна из них, из архива МВД, сообщала, что на его запрос по отпечаткам пальцев получено следующее заключение: отпечатки абсолютно идентичны пальчикам некоего Иванова Николая Степановича, который в настоящий момент отбывает срок по статье...
Читать дальше Дубинский не стал. «Еще бы к Новому году проснулись!» – буркнул он и перешел ко второму документу. И здесь его ждал настоящий сюрприз, можно сказать двойной!
Прежде всего сестра Игоря Калины сработала на все сто: сроки, в которые была проведена химико-биологическая, а также техническая экспертиза кинжала, для медлительной экспертной системы попахивали фантастикой. Но главное заключалось в другом: на лезвии кинжала был обнаружен опаснейший и редкий яд – рицин (длиннющая формула и химические характеристики его приводились, но Дубинский их пропустил). Мало того – «ножичек» оказался с отвратительным на взгляд Владимира секретом: баллончик для яда находился непосредственно в рукоятке кинжала и выпускал свое смертоносное содержимое в тело жертвы в момент удара...
Еж твою мать!.. – выругался Дубинский и на мгновение даже зажмурился. Получалось, что в момент первого покушения Мансурова спасло чудо: если бы лезвие задело Рената Георгиевича даже слегка, дело завершил бы рицин. Вот уж поистине – от судьбы не убежишь. Очевидным было и то, что несколько миллиграммов яда стекли по желобку в момент удара кинжала об пол – древний механизм, судя по всему, работал как часы.