Левый берег Стикса, стр. 23

— Это, конечно, не правда, но мне почему-то хочется поверить.

— Ди, это правда. Я прекрасно обходился без этого.

— Тогда — я тебе верю.

— Ты веришь, потому что это правда.

— Я верю, потому, что хочу верить. Это не играет никакой роли, Костя. Я тебе верю.

Они опять замолчали.

— По законам жанра ты должен меня целовать уже пять минут назад.

— Это будет не просто поцелуй.

— Я знаю. Ты уже рассказывал.

— И ты меня уже не боишься?

— Я тебя никогда и не боялась. Я боялась себя.

— А теперь?

— Теперь — нет.

Он прикоснулся к ее губам чуть-чуть, нежно, как обещал. Они на мгновение замерли, словно перед тем, как броситься в ледяную воду, и Диана услышала в тишине гулкие удары своего сердца.

А дальше… Дальше она забыла о страхе, и ничего не слышала, кроме своего и его дыхания. Он был так мучительно нетороплив.

Это было лучше, чем все, о чем она мечтала. Его губы, руки делали именно то, что хотелось ей в ее девичьих снах, переполненных током горячей, пульсирующей крови. Как долго она ждала, как много теряла…

Он оторвался от нее, и они посмотрели друг на друга мутными от желания глазами.

— Милый… — сказала она. — Если я скажу, что меня еще никто так не целовал, ты мне поверишь?

— Это, конечно, неправда, но мне почему-то хочется верить.

— Но это правда. Хотя я не могу сказать, что прекрасно обходилась без этого.

— Вот теперь я тебе верю.

Они рассмеялись.

— Я пойду в ванную, а ты постели постель.

— Хорошо. Полотенца чистые.

— Ты это уже говорил.

— Да?

— Ты ведь знал, что этим сегодня кончится?

— Этим все начнется.

— Я верю, потому что хочу верить.

— Ты веришь потому, что знаешь, что это правда.

Она стояла под струями теплой воды и наслаждалась ожиданием. Это было восхитительно — знать, что через несколько минут тебя обнимут теплые нежные руки, то сегодня вечером рядом с тобой будет любимый человек. Это чудо. Еще год назад она не знала его, никогда не видела. А сегодня — ближе его у нее никого нет. И, даст Бог, она уже не будет одинока. Она не боялась показаться неопытной, разве это имеет значение? Разве что-нибудь имеет значение, когда происходит Чудо?

Диана вышла из ванной и скользнула под легкое одеяло, всей кожей ощущая свежесть накрахмаленных простыней. Она всегда любила спать обнаженной, но сейчас воспринимала свою наготу по-другому. Это было женское ощущение. Он никогда не видел ее тела и сейчас увидит впервые. Повинуясь порыву, она убрала одеяло и забросила руки за голову. Ей хотелось, что бы он увидел ее, когда войдет.

Бра освещало комнату не равномерно и кровать в изножье тонуло в сумерках, темнота затаилась в углах и за окнами.

— Словно покрытый снегом остров, — подумала Диана, — и на этом острове мы вдвоем.

Они лежали крепко прижавшись друг к другу. Переплетясь ногами и не размыкая объятий.

— Я счастлива, — сказала Диана, — что у нас это случилось. Я счастлива, что ты мой первый мужчина, я счастлива, что было так хорошо. И просто потому, что ты есть.

— Я не сделал тебе больно?

— Нет. Я почти ничего не почувствовала. Но мы испачкали кровью твое белье.

— Ерунда. Так, маленькое пятнышко.

— И не только кровью. В комнате просто пахнет сексом.

Она тихонько рассмеялась.

— Мне нравится этот запах. Мне нравишься ты. Мне очень понравилось то, что мы с тобой делали.

— Я обещаю тебе, что будет еще лучше.

— Ты врешь. Лучше не бывает.

— Бывает, Ди. Для нас с тобой каждый раз будет еще лучше. Я люблю тебя.

— Я люблю тебя тоже. Мне кажется, что я летала. У меня совсем нет сил.

— Ты останешься у меня сегодня?

— Надо позвонить маме.

— Ты останешься у меня завтра?

— Да. Но мама будет ужасно огорчена.

— Чем?

— Моим поведением. И папа тоже.

— Может быть, они будут за тебя рады. Давай завтра я с ними познакомлюсь.

Она засыпала.

— Милый, у меня нет сил. Я не в том состоянии, чтобы думать о завтрашнем дне. Я хочу думать только о сегодня. Который час?

— Восемь пятнадцать.

— Разбуди меня через час, милый.

Через час она позвонила домой и сказала, что ночует у подруги.

Через неделю переехала к нему.

Через месяц они стали мужем и женой, а к концу года на свет появился Марк Константинович Краснов. Горластый, толстощекий малыш с живыми, как ртуть глазами. Родители были молоды и счастливы. Жизнь была прекрасна. Впереди был новый, 1986 год. Год больших перемен.

Часть 2

День казался бесконечным. Диана чувствовала себя постаревшей на добрый десяток лет.

Солнце падало за лес, еще отсверкивая на речной глади, но свет его уже стал нежно золотистым, и в нем появились первые красноватые блики. Ветер перед закатом словно умирал — у него не было сил тревожить тяжелые кроны сосен, и он трогал ветви совсем тихо, лишь шевеля длинные, плотные на ощупь, иглы.

Чуть дальше, в чаще, темнота уже успела упасть на землю, покрытую толстым слоем осыпавшейся хвои. Лучи солнца сюда не проникали, запах подопрелых сосновых игл стелился над самой почвой, пряный и тяжелый. Это был первобытный лес, сохраненный военными, как заповедник. 200 тысяч гектаров чащи, болот, озер, лесных речушек, буйных кустарников отводились для охоты генералитета, для вельможных забав которого был выстроен охотничий домик и несколько легких коттеджей.

В этих местах было несчетное множество кабанов, оленей, лисиц и прочей живности, озера полны жирными ленивыми карасями, а осенью, хвойный ковер приподнимали крепкие, яркие головки грибов. Удивительней всего, что в лесных озерах, тихих и мрачных, прижился лотос, настоящий лотос — и в июле — августе Княгиня, Три Собаки и Кабанье укрывались, потрясающим воображение, розово-перламутровым ковром.

В лес было страшно заходить и зимой, и летом — так величественен, могуч и дик он был. А по ночам, он казался особо таинственным и злым, и пах, как зверь в засаде — мускусом, страхом и свежим острым запахом опасности.

Лукьяненко и компания, как она и предполагала, расположились внизу. Один из охранников хозяйничал на кухне: звенела посуда, посвистывал на плите чайник. Они явно осваивались, но говорили, по-прежнему, мало, обменивались одиночными репликами, короткими фразами — ну, точно киногерои. В общем, следили за имиджем и старались не выходить из образа.

Диана не могла не отметить определенного рода наигрыш в их поведении, но уже не иронизировала, внутренне, по этому поводу. Они исполняли роль «крутых парней», а, значит, были ими. Желания проверить — действительно ли они вжились в роль, у Дианы не возникало, а при виде Лукьяненко она испытывала теперь такие приступы омерзения, что даже страх не шел с ними ни в какое сравнение.

Она воспользовалась тем, что Марик прилип к телевизору, а Дашка вытащила из шкафа домик Барби, и занялась уборкой. А, на самом деле, подбором вещей, которые могли бы понадобиться ей ночью.

Бейсбольные биты — большая и маленькая, стояли в стенном шкафу, среди одежды и игрушек Марка. Маленькую, легкую, Диана оставила на месте, а большую перенесла в стенной шкаф спальни, поставив ее за дверцы. Среди игрушек на полу Диана нашла мощный, тонкий, как палочка, фонарик «Филипс» и упаковку батареек.

В Костиной тумбочке лежали две зажигалки и запечатанная пачка сигарет, швейцарский армейский нож с немыслимым количеством лезвий и приспособлений, несколько блокнотов, ручки и упаковка «Алко-Зельцера». В Динину черную ветровку перекочевала свежезаправленная «Зиппо», пачка сигарет, нож, фонарик и, после короткого раздумья, Дашкина скакалка.

Нож «Самурай» с длинным тонким лезвием, похожий на кинжал, Диана незаметно принесла с кухни еще днем и расположила на верхней части лутки дверей спальни, на небольшой полочке, образованной наличниками.

Балконная дверь из спальни на веранду открывалась легко, без скрипа — замки и петли было под бронзу или бронзовые, с хорошими подшипниками — не чета хлипким отечественным, и Диана мысленно поблагодарила бывшего хозяина дома, за его стремление жить «по — богатому».