Рожденные в завоеваниях, стр. 114

… сильная боль в центрах мысли, это слишком, слишком, разум напрягается, тело падает, я тону! Возврат, возврат (дисциплина реинтеграции), возврат…

Он открыл глаза.

Ничего.

Глаза. Зонд прикоснулся к ним. Ощущение. Туман перед взором проясняется… Солнце — жжет, печет… Со слабым стоном Феран отвернулся от света.

— Лорд Феран, — мягко произнесли за спиной.

Он поднял голову и удивился, что притиера способен на такой мягкий тон.

Затар присел на корточки рядом с ним и по обе стороны от Ферана опустились на колени две женщины. Одна из них протянула ему чашу с водой, вид которой вызвал у него жуткую жажду. Феран пролил большую часть воды, пока пил, — контроль над телом был еще далек от совершенства.

— Я добрался до нее, — выдавил он хрипло, во рту совсем пересохло, но телепат ликовал.

Затар ждал, что он скажет дальше.

Феран выдал все детали дела. Затар ввел все это в компьютер; надо надеяться, что огромный мозг, охраняющий Дом, сможет что-то сделать с этой путаницей и перевести собранную информацию в конкретные данные.

— Я нашел ее… — прошептал Феран. Его глаза были закрыты, солнечный свет проникал даже сквозь плотно прикрытые веки. «Я дотронулся до нее… Кто мог подумать, что один человек может быть столь силен?».

Женщина омыла его лоб прохладной водой. Прикосновение ее руки принесло зонду большое страдание, чем следовало, даже с его повышенной чувствительностью. Феран потянулся к ее сознанию и понял, что получил солнечный ожог. Его чувства яростно воспротивились, отказываясь от усилий, и его экстрасенорная и физическая реакция оказалась такой сильной, что Ферана вырвало прямо на пол.

Женская рука нежно гладила его шею, снимая напряжение. У него не было сил двигаться, он лежал там, где упал. Чужие руки вымыли его, затем — пол под ним.

— Ты все сделал хорошо, — послышался голос притиеры, как будто не связанный с его обладателем. — Анжа направляется прочь от Холдинга, к Пустой Зоне, за Йерренской границей. Мы не сможем найти ее в самой туманности, и потребуется годовой перелет, чтобы покрыть это расстояние, но, по крайней мере, у нас есть, с чем работать. Похоже, она убегает от Войны, — заметил Затар.

— Я не верю в это, — прошептал Феран.

— И я тоже. Мы получим лучшие данные о направлении у компьютера, затем я отправлю туда разведчиков. Мы ее найдем.

— Притиера… — Феран закашлялся, потом снова попробовал заговорить. — Если ты скажешь разведчикам, что они ищут… Они сосредоточат на ней свое внимание. Анжа это быстро поймет. Физическое расстояние для нас мало значит; ментальный фокус — это все. Будь осторожен… — Феран хватал ртом воздух, его горло саднило и дышать было тяжело. — Мне жаль, что потребовалось столько времени… — какую чушь он несет! — Пропустил утро…

— Пропустил три дня, Феран. Но все в порядке, — сильная рука сжала его плечо. — Результат стоил ожидания.

Феран заснул.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

«Когда Дом человека кажется наиболее безопасным, тогда он и становится наиболее уязвимым для атаки».

Витон

Подобно тени Сечавех ступал по плохо освещенному коридору. Стены вокруг него были сделаны из камня, как и лестница, ведущая сюда, как помещения, двери которых вели из этого коридора. Холодный камень, грубый, серый и влажный из-за подземной влаги. Грибки кучковались на неровных плитах и раъедали раствор между них; запах гниения густо висел в узких проемах, намекая на пытки, которые тут имели место, и на мучения, которые еще предстояло перенести узникам.

Сечавех был напряжен, он всегда был напряжен. Но теперь тревога натянулось как струна, душило само его сердце. Ярость кипела в нем, кипела и лилась через край, пульсировала среди древних стен, затопляя коридоры какофонией гнева.

Он проиграл! Нет, он НЕ ПРОИГРАЛ. Это было непреложно: Сечавех не может проиграть. Другие с их жалким сочувствием, доверчивые к женщинам и недооценивающие своих врагов, своих собственных коллег… Они могут проиграть и увидеть, как планы их рушатся. Но не он. Жизнь показалась выцветшей и бесполезной лишь на миг… Сечавех подавил свою ярость как мог, и пообещал самому себе: «Завтра. Завтра я отомщу!».

Но завтра не будет, и он это знал. Сечавех страстно желал управлять Бракси с того дня, как ступил на эту планету, циничный юноша, со шрамами, незажившими после его унижения на чужой земле. Каждое мгновение с тех пор он проводил или в работе для достижения этой цели, или в мечтах о минуте, когда это наконец станет реальностью. Сечавех объединился с Йирилом потому, что тот пользовался уважением среди кайм’эра, и предложил безжалостность и молодость свою в обмен на то, что Йирил согласиться поддерживать его и направлять. И именно он успокаивал Сечавеха, он обучал юношу плетению интриг в центральном регионе, а позднее он использовал его за дикость и Сечавех ответил ему тем же. Они объединились с Виниром потому, что это казалось разумным политическим шагом в то время. Трое мужчин действовали согласно и могли использовать власть в правительстве, где предполагалось, что ни один человек не станет поддерживать другого. Затем Затар… Сечавех выругался, как только имя это слетело с его губ, выплюнул его, словно ядовитую мерзость. Затар. Он сделал возможным единоличное правление, а затем воссел на троне, в то время как Сечавех, бессильный из-за маленькой неосторожности, вынужден остаться в стороне и наблюдать беспомощно. Затар! Сечавех планировал сбросить его в подходящий момент, чтобы привести Холдинг в состояние хаоса и затем восстановить свое положение. Он использовал Затара в молодости и был готов противостоять его растущей силе; он провел годы, планируя этот шаг, мечтал о нем и был готов к этому.

А затем появилась Венари.

И чума.

И бессилие.

Сечавех зарычал и стукнул кулаком по пластине у обитой сталью двери, которая сама поднялась вверх, чтобы впустить его внутрь. Дал сигнал, чтобы дверь снова опустилась у него за спиной, и оказался заперт в крошечной каменной камере, где пахло гнилью и смертью — и страхом.

«Затар, я тебя уничтожу!» — подумал Сечавех свирепо.

Он осмотрел камеру, наслаждаясь отвратительной атмосферой. Эта камера была одной из самых маленьких, он специально спроектировал ее так, повторив темные помещения иллеанских катакомб. Влажная, вонючая и кроме всего прочего еще и душная, кошмар для страдающего клаустрофобией. Стены давили на жертву, низкий потолок был хитро выложен камнями так, что казалось, будто они плохо укреплены. Может ведь потолок упасть и раздавить беспомощного пленника? Тому, кто не знал деталей проекта, на ум приходил только положительный ответ. Стены точно также создавали ложное впечатление, вверху они словно клонились внутрь и будто чувствовался вес земли над головой, тысячи тонн породы, что вот-вот обрушаться и погребут под собой все.

Сечавех сломил многих людей в этой камере, и ему не требовалось прилагать особые усилия, чтобы сломить их: самого вида камеры было достаточно, если в нее помещали тех, кто давно привык к широким открытым пространствам и бесконечности Пустоты. Теперь в камере содержалась лишь одна пленница — женщина в начальной стадии лихорадки, прикованная цепью к неровной стене. Сечавех остановился перед ней и дотронулся пальцем в перчатке до ее щеки. Женщина дрожала от страха, ее обнаженное тело покрывали мелкие бисеринки пота. В тусклом, неровном свете золотистая кожа женщины казалась серой и морщинистой; ее прекрасные белые волосы спутанными грязными прядями свисали по плечам. Комки грязи и пыль в них напоминали прически азеанских дипломатов, которые обычно посыпали волосы золотистым порошком. Заместитель командира, капитан истребителя, ведущая разведчица… Сечавех не помнил ее точный ранг, но это не имело значения. Ее привезли на Бракси и он сломил женщину, вытягивая секретную информацию из ее извивающегося тела, подобно тому, как выжимал сок из плода сары. Теперь осталась лишь пустая оболочка, чтобы потешиться вдоволь, и Сечавех с наслаждением исследовал ее недостатки.