Колдовская музыка, стр. 8
– Похоже, это отличное место, если ты музыкант.
Он грустно улыбнулся.
– Вот именно – если ты Музыкант, – и снова он особым образом выделил это слово, будто произнес его с большой буквы.
– Тогда почему ты не вернешься туда? Он внезапно встал.
– Не могу, – был ответ.
– Почему?
– Не могу, и все. К тому же я все равно не Музыкант.
– Шутишь? Ты лучший музыкант, какого я слышала.
Он молча покачал головой.
– На самом деле – нет.
– Кид… а где это – Бард?
– Далеко.
Я не могла не спросить. Если я ошибаюсь, пусть он считает меня сумасшедшей. Но я должна знать.
– Далеко – это… где? В другом мире?
Он застыл. Обернулся. Пристально посмотрел на меня.
– Откуда ты знаешь?
Есть! Я вздохнула. Потом улыбнулась самой располагающей улыбкой.
– Знаешь что, Кид… Пора тебе познакомиться с моими подругами.
Нам не сразу удалось убедить его, что мы кое-что смыслим в перемещении по другим мирам. И даже после этого он продолжал твердить, что мы не сумеем ему помочь. Никто не сумеет.
– Почему? – спросила Хай Лин.
Он снова посмотрел на гитару и вдруг покраснел от стыда.
– Я… я изгнанник. Я совершил Проступок.
Совершил проступок? На мой взгляд, в этом нет ничего серьезного. Ну, допустим, нарушил правила уличного движения или еще что-нибудь в этом роде.
– Если не хочешь, можешь не рассказывать, – сказала Вилл.
«О, расскажи, расскажи! – мысленно взмолилась я. – Я хочу знать!»
Он вздохнул.
– Когда вы узнаете, то не захотите мне помогать, – с уверенностью сказал он.
– Почему?
– А почему вообще вы должны мне помогать? Откуда у вас такой интерес ко мне?
– Ну… потому что… – Потому что надо помогать другим, хотела ответить я, но это прозвучало бы слишком ханжески.
– Из-за музыки, верно?
– Не совсем. – Но я не могла не признать: если бы он не играл такую музыку, не пел так красиво, то большинство людей прошли бы мимо него на улице, не обратив внимания.
– Понимаете, я не рожден с музыкальным талантом.
– В этом и есть твой проступок? – спросила Корнелия.
– Нет. Но на Барде нелегко жить, не имея музыкального дара. Вы там не были, вы не знаете… Музыка там кругом, везде, во всем. А я не умел играть. Сколько я ни старался, мне говорили: ты поешь фальшиво, не чувствуешь ритма… Я почти все делал неправильно и даже не слышал этого. Потому что у меня не было слуха. Я таким родился. Однако люди были добры. Говорили мне, что это не имеет значения, что у меня хорошо получаются другие вещи. И правда, многое получалось. Но, понимаете, по сравнению с музыкой все остальные дела не имеют значения… Мой отец – Музыкант. Он завоевал этот титул одним из самых молодых. Мне было невыносимо горько разочаровывать его.
– И что ты сделал? – тихо спросила Тарани.
– Я пошел… в запретное место. В Круг Тишины, – на последних словах его голос задрожал и чуть не угас. Он отрывисто вздохнул и продолжил, видимо, решив, что мы должны услышать самое худшее: – Говорят, если там загадать желание, иногда оно сбывается. И я захотел… всей душой захотел сделать так, чтобы отец мною гордился. И… Ания тоже.
– Кто она? – спросила я, хотя обо всем уже догадалась по его голосу.
– Девушка. Очень красивая. Я хотел жениться на ней. И боялся, что она за меня не пойдет, если я не буду Музыкантом. – Его пальцы, блуждавшие по струнам гитары, извлекли тихий одиночный аккорд. Вдруг я догадалась, что волосы у Ании были темные. Цвета полуночи, как этот звук. – И я пошел далеко в леса, туда, где Круг. Лег на черные камни под разрушенным сводом. И уснул. А когда проснулся, солнце уже садилось, но я знал – идти домой еще рано. Сначала надо было кое-что сделать.
Он замолчал. Одна его рука поглаживала черное дерево гитары. На этот раз он не касался струн, но в воздухе все равно звенела еле слышная призрачная музыка. Наверное, отзвуки.
– Что? – спросила я наконец, сгорая от нетерпения. – Что ты должен был сделать?
– Ее, гитару. Из черного дерева обрушенного свода.
Он произнес это так тихо, что я еле разобрала слова.
– Ну и что? – поторопила я его.
– При свете луны работа заняла у меня всю ночь. Наутро был готов корпус гитары. Струны я купил у мастера, изготовляющего музыкальные инструменты. Но все остальное было принесено из Круга Тишины. И тут, внезапно, я начал играть. Первое время мне приходилось скрываться, делать вид, что я медленно делаю успехи. Произошло чудо. Будто открылась запертая дверь. Я наконец понял, о чем говорят все остальные. Это было… как будто я родился глухим и вдруг стал слышать.
Радость открытия, будто луч света, пробилась сквозь печаль, наполнявшую его слова. Я невольно взглянула на гитару. И все из-за нее? Невероятно. Даже если она и вправду принесена из этого… как он его назвал? Круга Тишины.
– Они назвали это Поздним Пробуждением. Говорили, что это чудо. Но в конце концов выяснили, почему произошло это чудо. Старейшины ввели меня в Круг Гармонии и устроили суд. Они сказали, что я нарушил Закон Музыки. Что я сотворил Чудовище. И за это должен быть изгнан. Они открыли проход между Струнами Бытия и ввели меня в него. А чтобы я не вернулся, посадили там Страж-зверя. Путь закрыт. Я не могу вернуться домой. – Его пальцы снова пробежали по струнам и извлекли аккорд, полный горя и одиночества. Карие глаза, поняла я. У Ании были карие глаза.
– Вот так, теперь у меня есть музыка, – молвил он наконец. – И больше ничего.
Наступила тишина, глубокая и тревожная. И в эту тишину вломился Ал Гатор со своими головорезами.
Глава 5
Дыхание сфинкса
– Вот они! – заорал исполнительный директор «Звездной музыки», хотя непонятно, как он мог что-нибудь разглядеть среди полумрака через свои темные очки. Наверное, у него рентгеновское зрение. – Выгоните этих нарушительниц с запретной территории!
– Ты не заметила видеокамеру, – шепнула я Вилл.
– Вряд ли. – Она на миг закрыла глаза, потом снова открыла. – Черт возьми, – пробормотала она, указывая на небольшую коробочку над дверью. – Я пропустила микрофон.
Один из головорезов, поигрывая мускулами под тесной черной футболкой с надписью «Огнецветы. Охрана», угрожающе шагнул вперед.
– А ну, проваливайте, леди, – пророкотал он. – Хозяин хочет, чтобы вы ушли, и он не шутит.
– О, мы с радостью уйдем, – заявила я, – но только если Кид пойдет с нами.
– Нет уж, мисс, этому не бывать…
– Но я хочу уйти с ними, – тихо сказал Кид.
– Хочешь? – голос Гатора от изумления сорвался на фальцет. – Что ты сказал? Что за чушь они вбили тебе в голову?
– Я хочу уйти, – упрямо повторил Кид. – Я больше не хочу быть поп-звездой.
Гатор побелел, потом покраснел, потом побагровел от ярости. Зрелище вышло довольно занятное.
– Как вы посмели?! Неужели я?… Вы представляете, сколько денег!.. – от бешенства он не успевал заканчивать фразы. Потом нечеловеческим усилием обуздал свой гнев. – А теперь послушай меня, малыш, и вы все тоже слушайте. Кто тебя открыл? Я. Кто дал тебе все, о чем ты просил? Я. Ты хороший парень, неплохой музыкант, не хочу тебя обидеть, но ты не от мира сего…
– Может быть, – ответил Кид. – Но я буду жить где угодно, только не здесь. – И он направился к выходу.
– Остановите его, – рявкнул Гатор своим головорезам. – Отведите в его комнату. Заприте дверь. У него нервный срыв. Дать успокоительного, полная тишина, никого не пускать… Вы знаете, что делать. Скоро он придет в себя.
Двое громил ринулись на Кида. Гатор с третьим погнались за нами.
– С вами, крошки, разговор особый, – угрожающе процедил Гатор. – Я вас научу не совать нос не в свои дела…
– Давай, – откликнулась Вилл. – Девочки, шпаги наголо!
Хай Лин и я метнулись в одну сторону, Вилл и Тарани – в другую. Корнелия взмахнула рукой, и участок деревянных лесов покачнулся и рухнул на охранника, бросившегося за Кидом. Хай Лин тоже подняла руку, и откуда-то налетел ветер, которого не должно было быть в этом пустом, как пещера, сарае. Пластиковые перегородки затрепетали и захлопали, потом сложились и укрыли под собой обоих оставшихся громил и их третьего товарища, который пытался выбраться из-под лесов; из груды пластиковых листов слышались сдавленные ругательства. Я схватила ведро краски, сняла крышку и направила его содержимое на охранника, гнавшегося за Вилл. В краске содержалось достаточно воды, и мой замысел удался – вся она метко полетела ему в лицо. Он с ревом завертелся на месте, поскользнулся в краске и шлепнулся. Его лицо и туловище приобрели нежнейший лавандовый цвет.