Пожиратели душ, стр. 57
Радуясь, что он не слышит молота, бьющего у нее в груди, она спросила:
– Кто же эти немногие?
– Вальмар. Сальватор. Тиресия, может быть. Когда она гостила у нас, то сказала, что от Костаса дурно пахнет. Не знаю, в буквальном ли смысле – я тогда не додумался спросить. А больше никто не чувствует. Ни слуги, ни придворные, ни даже дети. Все только таращатся на меня, слыша такой вопрос. Для них Костас не более вонюч, чем всякий другой колдун.
Вальмар. Сальватор. Тиресия. Ее, Гвинофар, дети. Учуял бы Андован это зловоние, будь он жив? Покрывался бы мурашками, как это случается с его матерью каждый раз, когда злой магистр проходит мимо нее?
Только ее родная кровь обладает такой способностью.
Ей вдруг показалось, что во дворе стало очень холодно.
– Матушка?
Это определенно что-то значило, но ей почему-то не хотелось знать что.
Рюрик тронул ее за плечо, и она пришла в себя.
– Тебе нехорошо?
– Нет-нет, ничего. – Она подняла глаза на сына. – Только я тоже чувствую это. Хуже того – когда он близко, меня словно ледяным ветром пронизывает. – Она задрожала и обхватила себя руками. – Мне казалось, что я с ума схожу, что так проявляется моя к нему ненависть. Но если и мои дети испытывают то же самое, то дело не только в этом.
«Рес – вот кто должен знать. Он помнит все древние предания и сможет разгадать эту тайну. Боги, почему его нет сейчас рядом?»
– Тебе нужно поговорить с ним, матушка. – Рука сына легонько сжала ее плечо.
– С кем?
– С отцом.
Она прерывисто вздохнула и отвернулась.
– Только ты одна на это способна. Только тебя он послушает.
– Не станет он больше слушать меня.
– Он тебе верит. Тебе одной.
Ей вспомнилось обвинение Дантена, насилие, которое он над ней учинил, гнусная магия, которой напитал его Костас, его крик: «Кто еще, кроме меня, причастен к рождению наших детей?»
Она по-прежнему не смотрела на сына, пряча от него свои слезы.
– Теперь все иначе.
– Не до такой же степени! Она промолчала.
Рюрик опустился перед ней на колени, заглядывая в глаза.
– Я не знаю, что произошло между вами, и не мое дело об этом спрашивать. Но я с детства помню твои слова, что ты в первую очередь королева, а потом уже женщина. Что для тех, кто носит корону, королевский долг превыше всего остального. Я поверил тебе тогда – и теперь тоже верю.
Она все еще не решалась заговорить. Он встал, поцеловал ее в щеку и шепнул на ухо:
– Если и ты бросишь его, Гвинофар Кердвин, он и впрямь погиб.
– Сделаю что смогу, – пообещала она, глядя мимо него в темную ночь. Такой ответ даже ей самой показался слабым и уклончивым.
Северные боги молча взирали на них со своих камней.
Рассвет занимал замок, освещая башню за башней, исторгая росу из расселин старого камня. Тому было совсем немного свидетелей: одинокий стражник, птицы на ветках, фигура в черных лохмотьях на крыше дворца.
Слезы Гвинофар высохли, оставив на щеках соленые полосы. В одной руке она держала скатанное в трубочку письмо, в другой почтового голубя. Белая кайма на крыльях показывала, что он родился на севере. Его сердечко стучало у нее в ладони – ему не терпелось улететь подальше от этой несносной жары в прохладные, чистые небеса Протекторатов.
Ах, если бы и она могла улететь вместе с ним!
Она вложила письмо в кожаный футлярчик, приделанный к лапке птицы, проверила, плотно ли он закрыт. Выпустила голубя в утренний свет и посмотрела, как он удаляется.
«Рес, мне нужен твой совет. Г.», – говорилось в письме.
Он поймет и приедет к ней, если сможет.
Она задержалась на крыше, пока солнце не взошло, а голубь не скрылся из глаз, – и спустилась навстречу испытаниям нового дня.
Глава 30
Хвала богам. Наконец-то она в безопасности.
Возможно ли? Да. Все ее чувства говорят о том, что погоня отстала. Раньше, останавливаясь перевести дух, она всякий раз чуяла, что ее преследуют, и бежала дальше. Она не знала, кто или что за ней гонится, но звериный инстинкт подсказывал: нельзя, чтобы оно поймало ее, иначе случится ужасное.
Теперь она, кажется, оторвалась. На время.
В полном изнеможении она сгибается пополам. Легкие требуют воздуха, ноги дрожат. Она не смеет пользоваться магией, чтобы придать себе сил. То, что преследует ее, хорошо чует магию; единственный способсбить это соследа – бежать и бежать, как простая смертная.
Внезапно в лесу позади нее слышится шорох. Оно настигло ее! Камала распрямляется, втягивает в себя как можно больше воздуха и снова бежит. Отчаянная; безнадёжная попытка заставить усталые ноги двигаться. Она сознает, что уже поздно, что она подпустила врага слишком близко. Сейчас, сейчас он схватит ее…
Она резко оборачивается, ожидая увидеть некое дьявольское чудище, но позади ничего нет. Быть может, она ошиблась? Бешеный стук сердца чуть-чуть утихает. Но тут окружающий ее мрак начинает преображаться. Это не просто ночная тьма, понимает Камала, – это зло, готовое поглотить ее целиком. Она снова хочет бежать, но земля под ней расступается, лишая ее опоры. Зыбучий песок! Предательская почва начинает вращаться – сначала медленно, потом все быстрее. Огромная воронка разрастается, втягивая в себя деревья, птиц, самые звезды, засасывая Камалу во тьму, которой нет названия. Камала пытается призвать к себе Силу, но та не приходит. Воронка смыкается над ее головой, и нет больше ни верха, ни низа. Полнейшее небытие. Она кричит…
И просыпается вся в поту, с колотящимся сердцем. Ничего. Зато кошмар кончился.
Она долго лежала во мраке душной и влажной ночи. Потом пошевелила пальцами, будто играя в веревочку, и прохладный ветерок, повеявший на нее, осушил пот.
Кошмары начались вскоре после того, как она покинула Гансунг. Первое время они лишь отражали страхи, которые испытывала Камала, живя в этом городе, и она воспринимала их как неизбежную плату за то, что совершила. Теперь все стало гораздо хуже. Она постоянно чувствовала чужое присутствие, как будто в ее сны пытался пробиться какой-то магистр.
Хотелось бы ей знать больше о магии сновидений. Надо было остаться с Итанусом еще на год – или на десять лет, – чтобы досконально изучить все отрасли колдовской науки.
Теперь она расплачивается за свое нетерпение.
Камала со вздохом поднялась, расправила затекшие мышцы. Ноги болели так, словно она бежала по-настоящему, спина давала о себе знать при каждом движении. Камала сняла боль небольшой порцией магии, припоминая то немногое, что рассказывал ей Итанус о природе снов.
«Не принимай за чистую монету то, что видишь во сне. Спящий ум часто меняет одно на другое или искажает масштабы до неузнаваемости. Верь своим чувствам – они-то подлинные. Чувства – дорожные столбы, ведущие к пониманию».
Хороший совет, но толку от него чуть. Во сне она боялась погони. Значит ли это, что ее на самом деле кто-то преследует, или сон лишь показывает ей, как в зеркале, ее страх перед гневом магистров? В самом ли деле ее могут вот-вот схватить, или она просто боится этого? Мать Камалы верила, что сны предсказывают грядущее. Если так, дело плохо. Не призвать ли чуть больше магии, чтобы лучше вспомнить слова матери? Нет, не стоит. Эта женщина могла бы сказать что-то умное разве что случайно. Кроме того, Камала не хотела встречаться с ней даже в колдовском видении.
«Только чувства ведут к пониманию, – учил Итанус. – Сосредоточься на чувствах. Ты боишься, что нечто злое настигнет тебя, а затем под твоими ногами разверзнется бездна. Ты ощущаешь это как неизбежность, как рок».
О, дьявол!
Быть может, решение о путешествии в Бандоа было неверным, и тайная сила говорит ей об этом во сне?
Камала так и не нашла разгадки. И улеглась опять, со страхом ожидая новых кошмаров.