Некоторым образом драма, стр. 67

Нынешние автоматчики из другого теста. Иллюзий, веры – никакой. Основной стимул – те самые блага жизни. Циничны. Продажны. Умеют поторговаться. У иных и перо тонко отточено и язык неплохо подвешен. Вознаграждение по заслугам. Посты (оплачиваемые), тиражи, распределители, дачи, заграничные поездки. За отдельные срывы – пьянки, перерасходы, утайки заработка при оплате партвзносов – погрозят пальчиком, шито-крыто. За особое усердие – Героя Социалистического Труда. Дважды пока не было, разве что Брежнев. На очереди Шолохов. На подходе – пока не видно.

2. Основная масса писателей. Цену всему знают – и зрелому социализму, и лично товарищу Брежневу, Шауро (нынешний Поликарпов), Георгию Мокеевичу Маркову (нынешний Фадеев, без его влиятельности только), Чаковскому, всему Союзу писателей вкупе – но кроме того знают, что плетью обуха не перешибешь. На собраниях без излишнего энтузиазма, но покорно голосуют за что положено, дома отплевываются. Если не фантасты, не исторические романисты, не детские писатели, пытаются писать о жизни. Ну, не совсем она такая, как на самом деле, – о политике, Андропове, нехватке мяса, Афганистане, что слышал по Би-Би-Си, о бриллиантах брежневской дочки, т. е. о том, о чем целыми вечерами на кухне, герой, упаси Бог, ни-ни. И все же написанное на что-то похоже. Жизнь какая-то неладная, серая, скучная, дети отбиваются от рук, друзья изменяют женам, пьют, даже перепиваются, раньше на все это было табу.

Проходит это отнюдь не гладко – доделки, переделки, вычеркивания («Ну, зачем вам это, дорогой Николай Степанович? И без того все понятно. Зачем подчеркивать, усугублять?»), замены одного героя другим, смягчение концовки («не надо точек над i»), введение мажорной интонации. Все это выводит из себя, треплет нервы, лишает сна, зато, когда книга выходит, есть ощущение, что поработал на славу, основная идея сохранилась, самое существенное удалось отстоять – «Вы знаете, сколько из-за этого куска пришлось драться? В ЦК даже посылали», – и внимательный читатель, умеющий читать между строк, конечно же, уловит главное, для чего и писался роман. Что поделаешь – всем хочется быть немножко крамольными, при всем при том…

Благ поменьше, чем у первой категории, не сравнить. Тиражи поскромнее, путевки в Дома творчества в Коктебель, в Малеевку берутся с бою (заграничные духи и колготки, увы, девальвировались), загранпоездки только за особые услуги (а как не хочется их делать!), влиятельные посты исключены.

Но жить все же можно. Отдельная квартира, заболеешь – оплаченный бюллетень. Литфондовская поликлиника, гонорара более или менее хватает (на Западе это не получается), но главное – чувствуешь себя не подонком, уверен, что читатель тебя читает и даже благодарит за ту пусть скромную, пусть под сурдинку сказанную, но все же правду, и где-нибудь на малеев-ской лыжне, под елочкой можешь по поводу этого излить душу другу, а заодно поругать начальство, ну и вообще…

2 Б. Подотдел той же категории. Правдоискатели. Найдя, поведывают ее, правду. Не всю, конечно, об этом не может быть и речи, но врать и лакировать ни в какую! Область, охватываемая этими авторами, в основном, деревня. Тут почему-то некая поблажка. Этим писателям даже улыбаются, пытаются приручить, заманить к себе, награждают премиями. Но случая перехода в «их» лагерь пока не наблюдалось. Явление новое, обнадеживающее.

3. Врать надоело! Ну их! На всю железку! Таких исключают из Союза, выдворяют за пределы, кое-кого сажают. Книги их изымают, из справочников и словарей вычеркивают. Злопыхатели и очернители, советская литература как-нибудь и без них обойдется.

Такова в самом грубом виде классификация литературного процесса, писательской братии. Есть отклонения, нюансы, неожиданности. Есть ответвления. Например те, кого окрестили бардами. По популярности, по любви к ним читателей, вернее слушателей, с ними никто не сравнится. Власть не нашла еще способа с ними бороться… «Двое из самых каверзных, слава Богу, отдали концы, третий тоже не очень здоров, часто болеет…» А народ слушает, переписывает, поет…

Ну, а автор этих строк – к какой категории он примыкал? Во всяком случае не к третьей, с грустью приходится признаться. Ко второй? Ко второй Б? Пожалуй. Где-то между ними. Имел и квартиру отдельную, и литфондовскую поликлинику, писал для журналов, издательств, за железный занавес ничего не посылал. Парочку-другую подпольных, в меру крамольных рассказиков писал для друзей, почитывал их за вечерним чаепитием. Вот так и жил. Пока не выяснилось, что мы с советской властью смертельно друг другу надоели…»

Закончу словами соседа Виктора Платоновича по чужбинному, ухоженному кладбищу:

От нас зависит.

3 апреля 1988 года, воскресенье, 16.00.

Часть третья

Некоторым образом драма

Пьеса для чтения

В Париже переводчица Аннет рассказала такую историйку:

«…Ах, один командировочный советский Вася предложил овладеть мною, как у вас принято, еще в подъезде. Я пригласила его в будуар и попросила еще минуточку подождать, а сама, как у нас принято, направилась в ванную освежиться. Вася, как у вас положено, воспользовался тайм-аутом, чтобы выпить мой лосьон, духи, зубные капли, дезодоранты, и залез в постель в ботинках. Потом было все очень хорошо. Потом вернулся домой мой муж Жан, и я, как у нас положено, хотела познакомить его с новым любовником. Но Вася, как у вас положено, из будуара выпрыгнул через окно прямо на Елисейские поля и попал под „Мерседес-бенц“. Интрижка, увы, закончилась слишком быстро. Жаль».

Этот чудовищный по нелепости рассказ передаю буквально, ибо в брильянте правой запонки был японский магнитофон.

А нижеследующим сочинением попытаюсь рассеять фантастические вымыслы в наш адрес, которые так бурно распространяются по развитым капиталистическим странам.