Золотая ветвь, стр. 128

В процессе исследования мне, думается, удалось выяснить, что представление о смерти и воскресении в равной мере применимо к другому природному явлению (на нем фактически и основываются народные обычаи). Я имею в виду ежегодный рост и увядание растительности. Сильный аргумент в пользу такого истолкования смерти и воскресения Осириса можно почерпнуть в общем, хотя и не единодушном, мнении древних, которые считали однотипными культы Осириса, Адониса, Аттиса, Диониса и Деметры и относящиеся к ним мифы. Древние проявили в этом вопросе слишком большое единодушие, чтобы можно было отвергнуть их мнение как плод воображения. Обряды Осириса имели такое разительное сходство с обрядами Адониса в Библосе, что некоторые из жителей этого города полагали, будто оплакивают не смерть Адониса, а смерть Осириса. Такое убеждение могло возникнуть лишь по одной причине: культы этих богов были до неразличимости схожи между собой. Сходство между культом Осириса и культом Диониса показалось Геродоту столь значительным, что он отрицал независимое происхождение последнего. Культ Диониса, полагал историк, греки в недавнем прошлом с несущественными изменениями позаимствовали у египтян. На детальном сходстве культа Осириса с культом Диониса настаивает и Плутарх, питавший весьма глубокий интерес к сравнительному религиоведению. Мы не имеем никаких оснований отвергать свидетельства столь эрудированных и надежных исследователей по поводу фантов, входивших в сферу их компетенции. С их объяснением смысла этих культов можно и не соглашаться, так как это часто вопрос спорный, но выявление сходства ритуалов — дело наблюдения. Поэтому те, кто видит в Осирисе воплощение солнца, оказываются перед дилеммой: отвергнуть свидетельства древних относительно сходства культов Осириса, Адониса, Аттиса, Диониса и Деметры или истолковать их все как разновидности солярного культа. Ни один из современных ученых не подверг эту дилемму надлежащему анализу и не принял ни один из этих тезисов. Принятие первого тезиса было бы равносильно утверждению, что мы знаем соответствующие культы лучше тех, кто был их участником или по меньшей мере наблюдателем. Встать на вторую точку зрения значило бы настолько извратить, искромсать и исказить содержание мифов и ритуалов, что на такое не решился бы сам Макробий. Напротив, сведение сущности этих обрядов к инсценировке смерти и воскресения растительности естественно и просто объясняет их как в отдельности, так и все вместе и, кроме того, гармонирует с единодушным мнением древних авторов относительно их близкого сродства.

Глава ХLIII

ДИОНИС

Из предыдущих глав мы узнали, что в древности цивилизованные народы Западной Азии и Египта представляли себе смену времен года, рост и увядание растительности как эпизоды из жизни богов, чью печальную смерть и радостное воскресение эти народы отмечали драматическими представлениями, во время которых скорбь сменялась радостью. Драматические по форме, эти весенние праздники были магическими по своему содержанию, то есть имели целью обеспечить возрождение растительной и животной жизни, находившейся зимой на грани отмирания. В древности, однако, такого рода обряды не были достоянием лишь таких восточных народов, как вавилоняне, сирийцы, фригийцы и египтяне, плодом мечтательного религиозного мистицизма Востока. Мы находим их и у народов с более живой фантазией и более деятельным темпераментом, населявших побережье и острова Эгейского моря. И, в отличие от некоторых древних и современных исследователей, мы вовсе не считаем, что представление об умирающем и возрождающемся боге народы Запада вместе с торжественным ритуалом, с помощью которого это представление в драматической форме разыгрывалось перед взорами верующих, позаимствовали у более древних восточных цивилизаций. Сходство, которое можно в этом отношении проследить между религиями Востока и Запада, является скорее тем, что мы имеем обыкновение (хотя это и неточно) называть случайным совпадением, следствием воздействия в разных странах сходных причин на единообразную структуру человеческого ума. Для того чтобы научиться наблюдать смену времен года, замечать быстротечную прелесть дамасской розы, мимолетное великолепие золотистого хлеба и скоропреходящую красоту пурпурных гроздьев винограда, грекам не было нужды совершать путешествия в дальние страны. Из года в год сами греки с естественным сожалением наблюдали, как в их собственной прекрасной стране богатое летнее убранство сменяется сумрачной зимней спячкой, и весной с естественной радостью приветствовали взрыв новой жизни. Грек с его привычкой персонифицировать силы природы, расцвечивать холодные абстракции теплыми цветами воображения и покрывать голую прозу жизни роскошным покрывалом мифической фантазии на основании наблюдения за сменой времен года измыслил себе целый кортеж богов и богинь, духов и эльфов. За протеканием годового цикла он следил то с весельем и радостью, то с грустью и унынием, и эти чувства нашли естественное выражение в смене радостных и траурных обрядов. Мы надеемся найти аналоги мрачных фигур Адониса, Аттиса и Осириса при рассмотрении греческих богов, которые умирали и восставали из мертвых. Начнем с Диониса.

Мы знаем Диониса, или Вакха, как олицетворение винограда и веселья, вызываемого виноградным вином. Экстатический культ этого бога с неистовыми танцами, захватывающей музыкой и неумеренным пьянством зародился, видимо, у грубых фракийских племен, известных своим пристрастием к вину. Ясному уму и трезвому темпераменту греков эти мистические учения и сумасбродные обряды были по сути своей чужды. Но если принять во внимание свойственную большинству людей любовь ко всему таинственному и склонность к высвобождению дикого начала, то мы поймем, почему этот культ, подобно пожару, распространялся по всей Греции до тех пор, пока бог, которого Гомер едва удостоил упоминанием, не стал популярнейшим богом греческого пантеона. Сходство предания и ритуала Диониса с преданием и ритуалом Осириса побудило некоторых авторов, как древних, так и новых, утверждать, что Дионис не более как замаскированный Осирис, импортированный в Грецию из Египта. Однако подавляющее большинство свидетельств указывает на фракийское происхождение этого культа, а для объяснения сходства культов Диониса и Осириса достаточно сходства идей и обычаев, подготовивших почву для их возникновения.

Хотя характернейшими атрибутами Диониса были лозы, увешанные виноградными гроздьями, он был также и богом деревьев вообще. Почти все греки приносили жертвы Дионису Древесному. Одним из прозвищ, которое дали богу беотийцы, было имя Дионис-в-Дереве. Этот бог часто изображался в виде простого вертикального столба без рук, одетого плащом, с бородатой маской вместо головы и с лиственными побегами, пробивающимися из головы или из тела, -признаками лесного бога. На одной вазе статуя бога грубо нарисована как бы вырастающей из приземистого дерева или куста. В Магнесии, раскинувшейся на берегах Меандра, статуя Диониса, как говорят, была обнаружена в стволе сломанного ураганом платанового дерева. Этот бог был покровителем культурных деревьев, к нему обращались с молитвами об ускорении роста деревьев. В особенной чести он был у земледельцев и в первую очередь у садоводов, которые воздвигали ему в своих садах статуи в виде пней. Дионису приписывали заслугу открытия всех древесных плодов, прежде всего яблок и фиг. К нему применяли такие эпитеты, как «хорошо плодоносящий», «хозяин зеленых плодов» и «заставляющий расти плоды». Одним из его прозвищ было Изобильный или Раскрывающийся (как о живительной влаге или о цветке), а в Аттике и в ахейском городе Патры Дионис именовался Цветущий. Афиняне приносили ему жертвы о ниспослании изобилия плодов. Кроме виноградной лозы ему была особо посвящена сосна. Дельфийский оракул заповедал жителям Коринфа поклоняться некой соске «наравне с богом», и они сделали из нее две статуи с красными лицами и позолоченными телами. Бога и его последователей обычно изображали с посохом, украшенным наконечником из сосновых шишек. Дионису были посвящены также плющ и фиговое дерево. Аттическая фила Ахарны располагала статуей Плющевого Диониса, лакедемонийцы-статуей Фигового Диониса, а на острове Наксосе, где фиги назывались мейлихиа, 107 была статуя Диониса Мейлихинского с лицом из фигового дерева.