На грани, стр. 10

— Уф! — громко выдохнула я и вдруг обратила внимание, что в квартире стало тихо — только иногда по улице проезжал грузовик да под окнами шлепал подошвами запоздалый прохожий. Пятнадцать минут третьего.

Кутаясь в простыню, я побрела в ванную, почистила зубы и долго плескала холодной водой в разгоряченное лицо. Потом улеглась в постель и решила ни о чем не думать. Но не смогла. Мои мысли непрерывно крутились вокруг двух последних писем. Первое я выбросила, но помнила почти дословно. Второе сунула в письменный стол. Полицейские явно не поверили, что их прислал один и тот же человек, а я в этом не сомневалась. Меня вообще не восприняли всерьез: полицейским невдомек, каково быть женщиной, торчать в одиночестве в убогой квартирке на Холлоуэй-роуд и знать, что с тебя не спускают глаз.

Не удержавшись, я сходила за письмом и перечитала его, лежа в постели. Я знала, что его автор следит за мной — следит пристально, не отрываясь. Он замечал то, чего не видела даже я, например, пятно на пальце. Он изучал меня, как нам не удается изучить любовников. Заучивал наизусть, будто готовился к экзамену. Что бы там ни говорили полицейские, я знала, что он бывал у меня дома, смотрел на мои вещи, трогал их. Может, перебирал письма, фотографии, одежду. И даже что-то унес. Он видел меня спящей. Ему хотелось заглянуть в меня — он сам так написал. Не очутиться в моей шкуре, а увидеть, что там внутри. Меня затошнило — скорее всего от мятного ликера, привкус которого остался у меня во рту, и от всего выпитого вечером, и от потного секса, и от усталости, черт бы ее побрал.

Я закрыла глаза и приложила к ним ладонь, чтобы очутиться в полной темноте. Тысячеглазый Лондон подкрадывался к моим окнам, заглядывал в них. Я услышала, как в окно стукнула капля дождя, потом вторая. Отключиться мне не удавалось, но приостановить круговорот мыслей я могла. Я принялась мысленно перечитывать письмо.

«Как я уже говорил...» Странно. Что это значит? Он хотел бы заглянуть в меня. Как он уже говорил. Но ведь он ничего не говорил мне. Я попыталась восстановить по памяти первое выброшенное письмо. Его я помнила обрывками. Но все-таки помнила. Так что же это значит?

Мысль не давала мне покоя, не позволяла просто взять и отмахнуться от нее. С пересохшим ртом я села на постели, спустила ноги на пол и направилась в гостиную, где вытащила из-под дивана коробку, доверху наполненную письмами. Некоторые я даже не открывала. Чтобы перечитать их все, не хватит и недели. Я вернулась в спальню, облачилась в старый спортивный костюм, плеснула себе еще мерзкого ликера, закурила и взялась за дело.

Еще по почерку на конверте я определяла, что письмо не от него, но все-таки пробегала глазами первые строки. «Уважаемая Зоя...», «мисс Аратюнян...», «Проваливай туда, откуда пришла, сука...», «Вы обрели Иисуса?..», «Вы улыбаетесь, но у вас грустные глаза...», «Вы молодец...», «Если хотите сделать пожертвования нашему фонду...», «По-моему, мы где-то встречались...», «Если вы поклонница садомазохизма...», «Пишу вам из тюрьмы...», «Хочу поделиться с вами мудростью, приобретенной тяжким трудом...»

Вот оно. Сердце вдруг застучало резко и торопливо. Горло перехватило, стало трудно дышать. Тот же наклонный почерк, черные чернила. Конверт не вскрыт. На нем марка, мой адрес, почтовый индекс — все как положено. Яростно глотнув из кружки, я просунула ноготь под клапан конверта и рывком вскрыла его. Письмо оказалось коротким, но деловым.

«Дорогая Зоя, я хочу заглянуть в тебя, а потом убить тебя. И ты меня не остановишь. Впрочем, еще не время. Я напишу еще».

Я таращилась на эти слова, пока они не начали расплываться у меня перед глазами. Дыхание с хрипом вырывалось из горла. В окна колотили тяжелые капли летнего ливня. Я вскочила и принялась толкать диван, пока не придвинула его вплотную к двери. Потом схватила трубку и дрожащими, непослушными пальцами набрала номер Фреда. Длинные гудки казались мне бесконечными.

— Да, — наконец послышался сиплый со сна голос.

— Фред! Фред, это я, Зоя!

— Зоя?.. А который теперь час?

— Что? Не знаю. Фред, еще одно письмо!

— Господи, Зоя, половина четвертого.

— Он пишет, что убьет меня!

— Послушай...

— Ты можешь приехать? Мне так страшно. Больше мне не к кому обратиться!

— Послушай, Зоя, — я услышала, как он чиркнул спичкой, — все в порядке. — Его голос звучал мягко, но настойчиво, словно он успокаивал ребенка, испугавшегося темноты. — Тебе ничто не угрожает. — Пауза. — А если тебе все-таки страшно, вызови полицию.

— Фред, прошу тебя! Умоляю!

— Я уже спал, Зоя. — Голос стал холодным. — И тебе советую уснуть.

Я сдалась:

— Хорошо.

— Я позвоню тебе.

— Ладно.

Я позвонила в полицию. Трубку взял какой-то незнакомый и заторможенный дежурный. Свою фамилию мне пришлось диктовать по буквам дважды: А — арбуз, Р — рыба и так далее. От каждого шороха я замирала, сердце уходило в пятки. Но я уверяла себя, что в квартиру никому не пробраться. Все окна и двери заперты.

— Подождите минутку, мисс.

В ожидании я снова закурила. Рот уже напоминал переполненную пепельницу.

В конце концов дежурный предложил мне утром явиться в полицейский участок. Я думала, полицейские примчатся защищать меня и сразу во всем разберутся, а пришлось довольствоваться туманными обещаниями. Но почему-то монотонный, нудный голос дежурного успокоил меня. Значит, мой случай не единственный.

Я не заметила, как уснула, а когда проснулась, время уже близилось к семи. Я выглянула в окно. Ливень шел всю ночь, потоки дождевой воды смыли пыль с тротуаров. Листья платанов уже не казались выцветшими и сморщенными, а небо поголубело. Я и забыла, что оно бывает голубым.

Глава 7

На этот раз меня принял полицейский чином повыше — явный прогресс. Если полицейские, которые прибыли по вызову, походили на регбистов из школьной команды, то детектив, с которым я беседовала в полиции, — на учителя географии. Разве что одет он был элегантнее — в темно-синий костюм и строгий галстук. Детектив оказался крупным и плотным. Почти толстым. Темные волосы, короткая аккуратная стрижка. Ее обладатель представился сержантом Олдемом.

В отдельный кабинет меня так и не провели. Олдем принял меня возле стола дежурного, потом открыл кодовый замок и пригласил в общую комнату. Набирая код, он сначала ошибся и был вынужден снова тыкать пальцем в кнопки, вполголоса чертыхаясь. В комнате он провел меня к своему столу и усадил сбоку от него, а я почувствовала себя отстающей ученицей, оставленной после уроков. Точнее, вызванной перед уроками. Мне пришлось позвонить Полин и предупредить, что я задержусь, и она осталась недовольна. По ее мнению, я опаздывала в самый неподходящий день.

Олдем медленно и вдумчиво прочел оба письма, сосредоточенно хмурясь. Добрых пять минут я ерзала на стуле и разглядывала полицейских, занимающих места за соседними столами и разговаривающих по телефону. Двое офицеров в дальнем углу чему-то громко рассмеялись. Олдем поднял голову:

— Хотите чаю?

— Нет, спасибо.

— А я выпью.

— Тогда можно и мне?

— Печенья?

— Нет, спасибо.

— А я съем.

— Еще слишком рано.

Прошло немало времени, прежде чем он неуклюжей походкой вернулся, с трудом удерживая горячие пластиковые стаканы с чаем. Сухое печенье он обмакивал в чай и аккуратно обкусывал намокший краешек.

— Так что вы об этом думаете?

— Я? Но... разве это не ваша работа?

— Пока не знаю. А что было в третьем письме?

— Я так перепугалась, что выбросила его. Какая-то чушь насчет моего питания. И о том, как страшно умирать. Мне сразу показалось, что это письмо от человека, который следит за мной.

— Или от вашего знакомого?

— Знакомого?

— Возможно, это розыгрыш. Среди ваших друзей нет любителей таких шуток?

От растерянности я на секунду онемела.

— Меня угрожают убить! Не вижу в этом ничего смешного.