Московский душегуб, стр. 3
– Зачем ты это сделала?
– Ничего, – сказала она, – потерпи. Так мне нужно.
Она развела ноги, Лошаков сполз с кровати и пошкандыбал в ванную. Оторопело разглядывал две полукруглые кровяные полоски на шее, запечатленные молодыми девичьими зубками. Пока обрабатывал ранки перекисью, Вика принесла шампанского в чайной чашке:
– Выпей, миленький, больно не будет.
В глазах зеленоватая темень и холодное любопытство, больше ничего. Лошаков догадался, что привел в дом ведьму и даже переспал с ней. Не оборачиваясь, снял с вешалки купальный халат и зябко закутался.
– Мне было хорошо, – сказала Вика. – Ты прекрасный любовник.
Она обняла его сзади и поднесла чашку к губам. Завороженный, он тянул вино из ее рук, причмокивая и давясь, пока не осушил чашку.
– Ну и умница, – похвалила Вика, взяла его под руку и отвела в спальню. Там он повалился на кровать, как куль из рогожи.
– Ты хоть не бешеная? Уколы не надо делать?
Она примостилась у его ног:
– Я, наверное, немного садистка. Когда завожусь, не могу остановиться. Но ты не горюй, привыкнешь.
– Не принимай меня за идиота. Я к тебе теперь на пушечный выстрел не подойду. Я же нормальный человек. Занимайся любовью со своими вампирами.
Засмеялась сочувственно:
– Дурачок, куда ты денешься?! После меня все женщины пресные.
Лошаков подумал, что разговор у них хотя и откровенный, но какой-то потусторонний. Вика незаметно переместилась к нему между ног, чуть касаясь, поглаживая его бедра, отчего он с изумлением почувствовал блудливый жар.
– Вот видишь, – заметила наставительно, – ты уже и сейчас не прочь повторить. Подумаешь, больно! Всего потерпеть-то минутку, зато сколько удовольствия. Ты же любишь меня, правда? Вытри слезки, дурачок. Я постараюсь не сильно кусаться.
– Не хочу! – взмолился он. – Боюсь. Уходи прочь!
Мольба его запоздала. Вика насиловала его, как бандит насилует обеспамятовавшую, утратившую дар сопротивления жертву. Ее теплое, отдающее молоком дыхание перемешалось с его горькими стонами. Он подумал, что теперь ему точно капут. По капельке, по глотку она высасывала его бездарную жизнь. Но перед смертью, если она уже подступила, все-таки осуществились его тайные, смутные желания. На свете не было женщин, кроме этой. Ему сказочно повезло напоследок. Неумолимыми пальцами она взрезала восемь длинных борозд на его груди и с хриплым клекотом распласталась на нем всей своей мягкой, жадной, упругой плотью.
В пароксизме диковинной страсти ему показалось, что проткнул ее насквозь.
– Вот видишь, – шепнула ему Вика. – А ты боялся, дурачок. В следующий раз откушу ухо. Сам об этом попросишь.
Но следующего раза не случилось. Когда он, гонимый чудной маетой, примчался вечером с работы. Вики не было. Утром, провожая его, она обещала приготовить на ужин настоящий узбекский плов. Но никто его не встретил. В квартире было чисто прибрано. На кухонном столе белела записка. "Андрюшенька! Срочно понадобилось уехать. Не грусти. Ты был великолепен.
Деньги взяла в долг. Отдам при встрече. Готовь ушко.
Вика.
Какие деньги, подумал он. Потом пошел к письменному столу, выдвинул нижний ящик, где в кожаной папке лежала тысяча рублей в четвертных купюрах, приготовленная для покупки цветного телевизора. Папка была пуста. Он не огорчился. За ночь с ведьмой и за благополучное спасение – невелика плата. Долго разглядывал себя в настольном зеркале. За минувшие сутки с ним произошла какая-то роковая перемена, которую он пока не мог осмыслить. Сквозь модные очки на него пялился чужой, незнакомый человек с осунувшимся, дряблым лицом. Этот человек был ему отвратителен.
Глава 2
В новом мире ее знали под именем Тани Француженки, хотя по паспорту она по-прежнему числилась Надеждой Примаковой, девицей двадцати трех лет от роду.
Часто меняя имена, она к каждому привязывалась, как мать прилипает сердцем к больному, недолговечному ребенку. В подпольных кругах Таня была уже достаточно известна, но такой крупный заказ получила впервые. Из ресторана "Балчуг" на восьмицилиндровой "тойоте" ее доставили на квартиру крутого барина, дяди Жоры из Свиблова. В апартаментах заставили ждать сорок минут, а потом дядя Жора вышел к ней, грузный, низкорослый, благоухающий, как проститутка, "Шанелью №5". Вид у него был спесивый, но доброжелательный. Не мешкая, выложил перед ней две цветные фотографии, но она на них даже не взглянула. Не мигая уставилась в тяжелую переносицу дяди Жоры.
– Ты чего, Француженка? В ступоре?
– Положено даме предложить выпить, – сказала она.
Дядя Жора, озадаченно крякнув, хлопнул в ладоши, и тут же шустрый мальчонка в спортивном костюме, получив распоряжение, поставил перед ними поднос – коньяк, пепси, тарелка с нарезанным лимоном.
– Прости, Танечка! Как-то все за делами иногда забываешь о хороших манерах. Может, сразу и в постельку? А уж утром все обсудим?
– Постельки не будет, дядя Жора, – любезно отозвалась Таня. – Просто в горле пересохло. На улице-то вон какая духота.
– Да уж, лето не приведи Господь. Пожары кругом.
Озлился кто-то сверху на Россию-матушку.
Вместе с ней, за компанию, дядя Жора отхлебнул глоток коньяку. Потом Таня внимательно разглядела фотографии. На них был изображен средних лет мужчина весьма выразительной внешности. Все в нем было как бы слегка выпячено, подчеркнуто: и смуглота, и озорная улыбка, и богатая черная шевелюра, обрамляющая лицо точно шлемом, – на том снимке, где он ласкал собачку.
– Не русский? – спросила Таня. – Нацмен?
– Это имеет какое-нибудь значение?
– Для меня – нет. И что я должна с ним сделать?
Дяде Жоре не понравился вопрос. Он даже огорчился:
– Солидные люди тебя рекомендовали. А ты вроде целку строишь. Нехорошо. Некультурно.
– Гонорар в баксах?
– Пять тысяч аванс, остальное по исполнении. Как обычно.
Таня согласно кивнула, отпила пепси.
– Как я с ним встречусь?
– Завтра вечером он ужинает в "Национале". С нашим человеком. Но в деле только ты и я. Усекла?
– Где он живет?
– В "России", восьмой этаж, номер "люкс". Что еще?
Дядя Жора демонстративно взглянул на часы. Таня закурила и дым пустила ему в нос.
– Он не пидер?
– Пока не замечали. На молоденьких блондинок клюет со вскидки. Тут трудностей не будет.
– Давайте аванс.
Дядя Жора поднялся, подошел к книжному шкафу и, сдвинув собрание сочинений Ф.М. Достоевского, достал плотный, перевязанный ленточкой пакет. Глядя в его грузную спину, Таня прощебетала:
– Чем же уж так вам насолил этот хачик?
Дядя Жора вернулся к столику, передал ей пакет, сел, поднял рюмку с коньяком, но пить не стал. Обмакнул в рюмку палец и зачем-то понюхал. Потом протянул мокрый палец Тане к губам:
– Ну-ка, полижи. Француженка!
Таня откинулась на спинку стула, глаза ее смеялись.
– Со мной дешевка не проходит, вы же знаете.
Я работаю чисто, но без накладных расходов.
– Зачем же такая любопытная?
– Набираюсь ума возле больших людей. Да вы не напрягайтесь, дядя Жора, у меня без промахов.
Тут случилась несуразица: он первый отвел взгляд.
И мгновенный гнев его как бы приостыл.
– Хочешь совет, Француженка?
– Конечно.
– Какой черт в тебе сидит, я вижу. Но ты ему воли без нужды не давай. В Москве всяких чертей в избытке.
Быстренько игруну-то твоему рожки отпилят. Жалко будет хоронить такую красивую девочку.
– Это весь совет?
– Чем же он плох?
Дяде Жоре было далеко за сорок, капиталец он начал сколачивать еще при "бровастом меченосце", по молодости да по дури успел пару небольших "ходок" совершить в места отдаленные, всего навидался и нахлебался, был нетороплив в решениях и скор на руку; но перед этой чудной девицей испытывал некую загадочную слабину, которая, возможно, охватывает Hopмального человека при явлениях ирреального мира. Это чувство было ему внове, он даже слегка растерялся.