Конечный и бесконечный анализ, стр. 8

Эмпедокл из Акрага (Гиргенти). [33] родившийся примерно в 495 году до нашей эры, считается одной из величайших и наиболее примечательных фигур греческой культуры. Многосторонность его личности проявилась в самых разных направлениях; он был исследователь и мыслитель, пророк и маг, политик, филантроп и врач, знавший естественные науки; говорят, что он избавил город Селинунт от малярии, а современники почитали его как бога. Его ум, казалось, соединял в себе самые острые противоречия; точный и здравомыслящий в своих физических и физиологических исследованиях, он не чурался и темной мистики, с удивительной фантастической смелостью строил космические спекуляции. Капелле сравнивает его с Фаустом, который «также в тайны посвящен» [34] Возникшие в то время, когда царство знания еще не распалось на столь многие провинции, иные его учения могут показаться нам примитивными. Он объяснял разнообразие вещей смешением четырех элементов: земли, воды, огня и воздуха, верил в одушевленность природы и переселение душ, но в выстроенное им учение входят и такие современные идеи, как ступенчатое развитие живых существ, выживание наиболее приспособленных и признание роли случая (????) в этом развитии.

Но наш интерес относится к той части учения Эмпедокла, которая настолько соприкасается с психоаналитической теорией влечений, что возникает искушение утверждать, что они идентичны, если бы не одно существенное различие: учение грека представляет собой космическую фантазию, тогда как наше притязает считаться не более чем биологическим. Правда, одно обстоятельство, а именно что Эмпедокл приписывает вселенной ту же одушевленность, что и отдельному живому существу, делает это различие не столь существенным.

Философ учит, что события земной и душевной жизни управляются двумя принципами, которые находятся в вечной борьбе друг с другом. Он называет их ????? – любовь – и ?????? – вражда. Из этих двух сил, которые в своей основе являются для него «инстинктивно действующими силами природы, но не сознающими цель интеллигенциями», [35] одна стремится соединить первичные частицы четырех элементов в единое целое, другая, напротив, пытается все эти смешения разрушить и отделить друг от друга первичные частицы элементов. Он понимает мировой процесс как постоянную, нескончаемую смену периодов, в которых одерживает верх то одна, то другая из этих основных сил, так что один раз любовь, другой раз вражда достигают своих целей и властвуют над миром, после чего утверждает себя другая, побежденная, сторона и в свою очередь одолевает противника.

Оба основных принципа – ????? и ?????? – и по названию, и по функциям соответствуют двум нашим первичным влечениям – эросу и деструкции, первый из которых старается соединить существующее во все большие единства, а второй – устранить эти соединения и разрушить созданные ими образования. Но мы также не удивимся, что эта теория, возникнув заново спустя два с половиной тысячелетия, в некоторых местах изменена. Не говоря уже о наложенном на себя ограничении биопсихическим, нашими основными веществами больше не являются четыре элемента Эмпедокла, жизнь для нас строго отделена от неживого, мы размышляем уже не о смешении и разделении частиц вещества, а о слиянии и расслоении компонентов влечений. Также и принцип «вражды» в известной степени мы подвели под биологическую основу, сведя наше деструктивное влечение к влечению к смерти, стремлению живого вернуться к неживому. Это не значит, что мы отрицаем, что аналогичное влечение. [36] существовало и прежде, и, разумеется, не утверждаем, что такое влечение возникло лишь с появлением жизни. Никто не может предугадать, в каком облачении предстанет в дальнейшем ядро истины, содержащееся в учении Эмпедокла [37]

VII

Свой содержательный доклад «Проблема окончания анализа», [38] прочитанный в 1927 году, Ш. Ференци завершает утешительным заверением, что «анализ – не бесконечный процесс, при должной компетентности и терпении аналитика он может быть приведен к естественному концу». [39] Мне же эта работа напоминает скорее призыв ставить целью не сокращение, а углубление анализа. Ференци добавляет к этому ценное замечание: успех в значительной мере определяется тем, насколько аналитик выучился на своих «ошибках и заблуждениях» и справился со «слабыми сторонами собственной личности». [40] Из этого следует важное дополнение к нашей теме. Не только своеобразие Я пациента, но и качества аналитика требуют своего места среди моментов, влияющих на перспективы аналитического лечения и затрудняющих его тем или иным видом сопротивления.

Бесспорно, что аналитики как личности отнюдь не достигли той степени психической нормальности, к которой они хотят подвести своих пациентов. Противники анализа имеют обыкновение саркастически указывать на этот факт и расценивать его как аргумент для доказательства бесполезности аналитических усилий. Эту критику можно отвергнуть как выставляющую неправомерное требование. Аналитики – это люди, обучившиеся владеть определенным искусством, но при этом остающиеся такими же людьми, как и все остальные. Никто ведь не утверждает, что кто-то не пригоден врачевать внутренние болезни, если его собственные внутренние органы не здоровы; напротив, в том, что человек, которому самому угрожает туберкулез, специализируется по лечению туберкулеза, можно найти даже определенные преимущества. Но эти случаи все же не рядоположны. Врачу, страдающему легочным или сердечным заболеванием, если он вообще дееспособен, его болезнь не мешает ни диагностике, ни терапии внутреннего недуга, тогда как аналитику в силу особых условий аналитической работы его собственные дефекты и в самом деле могут чинить препятствия, не позволяя правильно понять отношения пациента и отреагировать на них должным образом. Поэтому есть свой здравый смысл в том, что от аналитика в качестве компонента его профессиональной пригодности требуют высокой степени психической нормальности и корректности; кроме того, он должен обладать некоторым превосходством, чтобы в одних аналитических ситуациях служить образцом для пациента, а в других – воздействовать на него как учитель. И наконец, нельзя забывать, что аналитические отношения основаны на любви к истине, то есть на признании реальности, и исключают всякое притворство и обман.

Прервемся на мгновение, чтобы заверить аналитика в нашем искреннем сочувствии, что он должен удовлетворять столь суровым требованиям при исполнении своей деятельности. Создается впечатление, что анализ – чуть ли не третья «невозможная» профессия, где с самого начала можно быть уверенным в неудовлетворительном результате. Две другие, как давно известно, – это воспитание и руководство. [41] Разумеется, нельзя требовать, чтобы будущий аналитик был совершенным человеком прежде, чем он стал заниматься анализом, то есть чтобы к этой профессии обращались только люди, обладающие столь высоким и столь редким совершенством. Но где и каким образом должен тогда приобрести бедолага те идеальные качества, которые потребуются в его профессии? Ответ таков: благодаря собственному анализу, с которого начинается его подготовка к будущей деятельности. Из практических соображений этот анализ может быть лишь кратким и неполным, главная его цель – позволить учителю решить, стоит ли допускать кандидата к продолжению обучения. Он выполняет свою роль, если дает ученику твердое убеждение в существовании бессознательного, если помогает ему воспринять в себе при появлении вытесненного нечто такое, что иначе показалось бы ему неправдоподобным, и впервые показывает ему технику, единственно пригодную в аналитической работе. Одного этого недостаточно для обучения, но мы рассчитываем на то, что полученные в процессе собственного анализа стимулы не сойдут на нет с его окончанием, что процессы переработки Я у проанализированного человека будут спонтанно продолжаться и далее, а весь последующий опыт будет использоваться с этих новых позиций. Такое действительно происходит, и если происходит, то делает анализируемого пригодным к тому, чтобы стать аналитиком.