Гражданин тьмы, стр. 9
— Но я…
— Терпение, Анатолий Викторович… Экспериментом охвачены разные пласты населения, вы входите в срез так называемой интеллигенции. Как раз с этой прослойкой больше всего мороки. Дело в том, что она всегда спешит продаться первой и при этом частенько сама остается в дураках… Прозит, дорогой Анатолий Викторович!
Я немного успокоился: страх растворился в толще словесной белиберды. Нагло расстегнул пиджак и задрал рубашку, неистово вопрошая:
— А это? Это зачем?
— Вы бы еще штаны сняли, — пошутила Маргарита Васильевна, но подобралась поближе и с любопытством потрогала шрам. — Да, не очень красиво с косметической точки зрения… но не расстраивайтесь, Анатолий Викторович. Ведь почти зажило, да? Или чешется?
— Я хочу знать, что это такое? Можете объяснить?
— Чего тут объяснять? — Наивная гримаса, лучики черного смеха в глазах. — Предварительный контакт. По-научному: эсклюис гетерас. Вы отказались ехать в лабораторию, хотя подписали все бумаги. В сущности, эксперимент пошел с того момента, как вы дали согласие. Но у нас должны быть какие-то гарантии, верно? Поймите нас правильно. Когда имеешь дело с интеллигентным россиянином, ни слово, ни подпись ровно ничего не значат. У нас были неприятные инциденты, когда объект уходил из-под контроля, уже получив аванс.
— И что вы делаете с таким строптивцем?
— Иногда применяем нулевой вариант, но это, как сами понимаете, чистый убыток. Мы идем на некоторые издержки сознательно. Сложность в том, что эксперимент проводится на абсолютно добровольных началах. В этом вся суть. Никакого принуждения.
— Значит, я могу сейчас встать и уйти отсюда?
— Почему вы в этом сомневаетесь? Разумеется, можете. Но сперва проведем маленький тест. Признаюсь, меня как куратора беспокоит какая-то ваша взвинченность, какая-то неадекватность… — Опрокинув рюмку, она достала из той же голубой папки лист бумаги, испещренный множеством геометрических фигурок, положила передо мной. — Я буду спрашивать, а вы быстро отвечайте. Что это? — ткнула пальцем в оранжевый треугольник.
— Треугольник, — сказал я. — Вы полагаете…
— А это?
— Кажется, параллелепипед. Но я…
— А это?
— Круг.
— А это?
— Шестигранник… Маргарита Васильевна, в самом деле, просто смешно. Вы еще спросите, какое нынче число. Вы что, думаете, я спятил?
Спросил на всякий случай. Я уже не сомневался в том, что черноглазая ведьма, кем бы она ни была, имела надо мной огромную власть и, если не удастся вырваться отсюда немедленно, может статься, уже не вырвусь никогда. Страха больше не было, но в глубине души зародилась смутная, подобная черной туче, тоска. Маргарита Васильевна укоризненно заметила:
— Ах, Анатолий Викторович, как нехорошо! Ни одного правильного ответа. И знаете почему?
— Почему?
— Вы внутренне настроены враждебно. Оказываете сопротивление на уровне подсознания. Напрасно… Попробуйте воспринять нашу беседу как забавную игру… Даже не знаю, как вам помочь. Не хотелось бы сразу прибегать к искусственной стимуляции, но ведь мы все ограничены рамками времени… Да вы пейте, пейте… Что вы ухватились за рюмку, как за соломинку. Лучше проглотите.
Я повиновался, выпил и, презирая себя, жалобно проблеял:
— Маргарита Васильевна, можно я пойду? У меня на сегодня столько дел запланировано…
Рассмеялась звонким, мелодичным смехом и внезапно переместилась, чуть ли не на мои колени.
— Ах вы, маленький хитрец! — игриво ткнула пальчиком мне в брюхо. — Дела у него… У всех у нас теперь одно общее дело… Что же вы такой неуклюжий, Анатолий Викторович? Ну, признайтесь хотя бы, я вам нравлюсь как женщина?
— Еще бы! — Я почувствовал, что млею, холодею и пьянею одновременно. Что-то накатилось на глаза багрово-жаркое.
— Шалунишка, — не унималась мадам, — Слабо изнасиловать беззащитную простушку?
— Слабо, — признался я, недоумевая, чем вызван внезапный напор, и пытаясь сообразить, какими новыми бедами это мне грозит.
Но все туг же разъяснилось. Дверь распахнулась, и в кабинет ворвались двое мужиков в серых халатах, такого же примерно обличья, как мясники на бойне. Один нес в руках длиннополую рубаху, а второй — шприц.
— Забижает, Марита Силивна? — прогудел тот, что со шприцем. — Хулиганит?
— Оx, спасайте, ребятушки! Видите, как распалился? Самое ужасное, она была права. После маленького очередного выпадения из реальности я обнаружил, что сижу рядом с ней на диване со спущенными штанами и со вздыбленным, как у коня, естеством. Пикантная подробность: такого стояка я не испытывал уже сто лет.
— Любовничек выискался, — осудил краснорожий, подбираясь ко мне со шприцем. — Рази можно на службе? Совсем господа стыд потеряли.
— Маргарита Васильевна! — взмолился я, норовя ускользнуть от укола.
— Ничего, Анатолий Викторович, не тушуйтесь, — хохотала озорница, запихивая в блузку неведомо когда вывалившиеся оттуда розовые груди. — Больше скажу, именно на такую реакцию я рассчитывала. Вот теперь вы действовали адекватно. А то все вопросы, вопросы… Какие могут быть вопросы в начале опыта, верно?
Ответить я не успел: один из мужиков набросил мне на голову байковую рубаху, а второй всадил шприц в вену на сгибе локтя. Последней моей мыслью перед тем, как отключиться, была такая: как же там машина на стоянке? С ней-то что будет? На сей раз забытье опрокинуло меня в какую-то ласковую глубину, и я поплыл наугад, рассекая непослушными ладонями синюю мглу.
5. ПРИЯТНЫЕ ЗНАКОМСТВА
Это место называлось хоспис «Надежда». Как вскоре выяснилось, слово «хоспис» было употреблено не в прямом, а в переносном смысле: здешние обитатели не собирались умирать, напротив, их готовили к новой, более полноценной жизни.
Как меня привезли, не помню, но поселили нормально, в одноместном благоустроенном номере с оконцем, из которого открывался превосходный вид на часть хосписного парка и блистающее темным серебром озерцо, расположенное за каменным забором. Комната, правда, небольшая, но со всеми удобствами: топчан с твердым матрасом, письменный стол, стул, умывальник и пластиковый биотуалет рядом с кроватью. На стене портрет Альберта Гора с супругой и детьми, выполненный в масле, в красном углу пожелтевшая иконка с изображением Николы-угодника, покровителя путников. Что мне сразу не очень понравилось, так это зарешеченное смотровое окошко в двери, как в тюрьме или психушке.
Я еще толком не оклемался от укола, лежал на топчане в блаженной прострации, как дверь без стука отворилась и в комнату вкатилось жизнерадостное, улыбающееся существо мужского пола, но неопределенного возраста. Представилось оно Джоном Миллером, здешним координатором. Этот рыжеватенький Джон Миллер с виду был абсолютно безобиден, что-то вроде жужжащей летней мухи. Уселся на топчан, дружески похлопал меня по бедру.
— С прибытием в новую семью, Толяныч. Ничего, что я так фамильярно? У нас здесь все запросто. Надеюсь, сумеешь оценить. Кстати, друзья зовут меня Джеки.
— А где я?
Джон Миллер, координатор, первый мне и рассказал, что хоспис «Надежда» — это что-то вроде санатория, где гости-пациенты в отличных условиях проходят период адаптации, оговоренный контрактом. Расположен хоспис в одном из живописнейших уголков Подмосковья, на землях, принадлежащих корпорации «Дизайн-плюс». В обязанности координатора входило познакомить вновь прибывших с требованиями, предъявляемыми к постояльцам. Их немного, но все они должны исполняться неукоснительно во избежание клинического исхода. Главное требование — не покидать территорию хосписа, обозначенную двухметровым забором с колючей проволокой.
— Скорее всего, вам самому не захочется расставаться с нами, — с многозначительной интонацией сообщил координатор, — но на всякий случай имейте в виду. У нас был недавно прискорбный инцидент, когда один наш подопечный выскочил-таки за ворота неизвестно зачем. Возможно, накурился анаши и просто потянулся за солнечным зайчиком.