Гражданин тьмы, стр. 51

— С каким инвестором, Тоша?

— Неважно. Звучит убедительно.

— Но у тебя нет жены.

— Какая разница? Для Крученюка не имеет значения. Петрозванов смотрел на друга с восхищением.

— Знаешь, Антон, честно скажу. Я таких умных людей, как ты, не встречал. По уму тебе в палате лордов заседать. Не ниже.

— Что есть, то есть, — согласился Сидоркин.

После этого они еще с полчасика попили пивка и дошелудил блюдо с раками. Ни о чем серьезном больше не говорили. Потом Сидоркин начал собираться, ему предстоял важный ночной визит. Из-за этого он и в водке себя ограничивал. Петрозванов набивался ехать с ним, но майор мягко отказал:

— Нет, Сережа, ты маленько выпивши. Давай лучше домой.

— Может, телку прихватить? У меня сегодня хата пустая. Как посоветуешь?

— Случайные связи, Сережа, приводят к венерическим заболеваниям, — сообщил Сидоркин. — Я уж не говорю, что безнравственно.

2. НОЧНОЙ ДОПРОС

У доктора Варягина выдался трудный денек. Лаборатория примыкала вплотную к массажным кабинетам «Геракла», но располагалась ниже уровнем, как бы в полуподвале, и клиентов для сортировки обыкновенно спускали по пологому желобу уже в связанном и одурманенном виде. К каждому была прикреплена бирочка с более или менее полными данными, включая результаты предварительного медицинского обследования, а если информации не хватало, Варягин снимал трубку и звонил наверх, в регистрацию, чтобы уточнить, что за фрукт. Но обычно информации хватало, да и поступлений, как правило, было немного: два-три человечка в день, работа не бей лежачего.

Но сегодня — как поперло… К семи вечера, к концу смены, он с двумя помощниками обработал с десяток наркоманов мужского и женского пола, двух престарелых бомжей (обоих пришлось усыпить после короткого экспресс-анализа) и двух педиков, вынырнувших из желоба привязанными друг к дружке в одной упаковке. Вот с ними и хлебнули. Видимо, балбесы наверху не рассчитали доз, и один из педикoв, здоровенный мужичина лет тридцати пяти, очухался на «Разделочном» столе, свалился с него и затеял драку. Помощники у Варягина надежные, опытные, оба с большим стажем работы на бойне, но мужичина (по бирке — Гаврила Адамович Штейн, бизнесмен из Ставрополя) застал их врасплох, и пока удалось его заломать, успел обоим раскроенить лица до неузнаваемости. Мясники озверели, и Варягицу стоило большого труда отбить у них педика живьем. Если бы его забили, Варягину пришлось бы платить неустойку из собственного кармана: экземпляр ценный, здоровущий, без малейшей патологии. Он тут же накатал докладную на имя главного менеджера «Геракла» (пойдет-то она выше) с требованием компенсации за причиненные по недосмотру головотяпов увечья, и мясники успокоились, лишь увидев проставленные суммы — по десять тонн на каждого. Также указал в докладной, что это не первый случай вопиющего разгильдяйства медицинских сотрудников фирмы и, если не будут приняты строгие меры, ему придется обратиться в вышестоящую инстанцию. Угроза, конечно, пустая, но сгодится на тот случай, если попытаются обвинить его самого.

Спеленатый педик Гаврила Штейн хрипел на столе, матерился:

— Отвяжите, козлы! Шурик Македонский меня лично знает. Позвоните Шурику, козлы!

В который раз подивился Варягин тому, что все новорусские мученики, попадая в переделку, одинаково пытались переломить злую участь, взывая к знакомым паханам, словно не верили ни в какую иную силу. Сами же паханы, которые, хотя и не часто, тоже оказывались в его лаборатории, молились другому идолу и предлагали любые суммы за свое спасение, но ни тем ни другим не помогали их кумиры. Варягин попенял несчастному:

— Нехорошо, Гаврила, только позоришь себя. Погляди на своего любовничка, какой он смирный. И тебе бояться нечего. Никто вас убивать не собирается. Надрежем малость тушку — и поплывешь спокойно в землю обетованную.

— Ответишь, падла, перед Македонским. Он с тебя с живого шкуру сдерет.

Доктор философски улыбнулся и ввел в вену снотворное..Лет десять назад Семен Варягин считался одним из самых талантливых хирургов в Склифе, вдобавок с уникальным опытом работы на "горячей линии". Перед ним открывались блестящие перспективы, в ближайшее время светил перевод к знаменитому Буравскому, но судьба нанесла коварный удар в спину, как она любит делать. В сущности, ничего особенного не произошло, рутинная для наших дней история. В его дежурство доставили подраненного бандюка подобрали возле ресторана «Астория», но не русского, кавказца, хотя для Варягина это не имело ровно никакого значения. Он сделал все положенное в таких случаях: прооперировал, извлек две пули, одну из бедра, вторую из легкого, заштопал, отметив про себя, что пациент тяжелый, может не вытянуть, — и забыл про него. «Грязная» хирургия в Склифе — это конвейер, если помнить о каждом прооперированном, с ума сойдешь. Он-то забыл, но про него не забыли. Дня через три его подозвали к телефону в ординаторскую, и вежливый мужской голос с едва заметным акцептом спросил:

— Извиняюсь, доктор Варягин?

— Да. Чем могу служить?

— Служить не надо, — усмехнулись в трубке. — Скажи лучше, доктор, зачем зарезал нашего Осман-бека? Варягин как-то сразу понял, что это не шутка.

— Какого Осман-бека? Вам что надо?

Голос спокойно напомнил, что ночью такого-то числа в отделение привезли некоего гражданина Юсупова, совершенно здорового, только с двумя небольшими пульками в брюхе, но после того как доктор с ним поработал, богатырь Осман-бек в ту же ночь отдал Богу душу. Оправдываться не надо, у них в госпитале есть свой человек, который все правильно объяснил.

Испугавшись до колик, Варягин начал бубнить, что пуля была не в брюхе, а в легком и он старался изо всех сил, но при таких тяжелых ранениях нельзя гарантировать… Спохватился, что это звучит неубедительно, и оборвал себя на полуслове.

Мужчина на другом конце провода удовлетворенно произнес:

— У тебя есть выбор, доктор: заплатишь сто тысяч долларов или будет как с Осман-беком.

— Откуда у меня сто тысяч? — вспыхнул Варягин. — Кто вы?

— Скоро узнаешь, — доброжелательно ответил голос. Обошлись с ним без затей, по-рыночному. На другой день, когда вечером возвращался с дежурства, двое усатых горцев встретили его возле дома. Называться не стали, но еще раз уточнили, готов ли он платить сто тысяч отступного за убиенного Осман-бека?

— Откуда? — обреченно повторил Варягин. — Для меня сто долларов — капитал.

Не медля, джигиты отвели его к мусорным бакам — по очереди проткнули длинными ножами несколько раз подряд. Еще не совсем стемнело, и со скамейки от родного подъезда за экзекуцией пытливо наблюдали две знакомые старушки. Последнее, что он услышал, корчась, как червяк, в мокрой глине, был заполошный крик одной из них.

— Сеню дохтура убивают!

Варягин провалялся в больнице около двух месяцев, но выкарабкался, хотя что-то в нем непоправимо надломилось. Будучи хирургом, ежедневно сталкиваясь со смертью, он и прежде не питал особых иллюзий относительно рода людского, но теперь внезапно мир открылся перед ним безнадежной, синильной чернотой, и он почувствовал себя парией в нем. В сердце поселилось равнодушие, подобное застывшему смогу. Жена не смогла жить с выжженным изнутри человеком и через год ушла от него, прихватив пятилетнюю дочку. Он не попытался выяснить, куда они подевались. Зачем? Все и так понятно. Отвратительный сам себе, постоянно ощущающий в ноздрях сырой запах тлена, как он мог надеяться на чье-то сочувствие и, прости господи, любовь.

В Склиф не вернулся, пару лет скучно работал в районке, все чаще прикладываясь к пузырьку, откуда его однажды выудили посланцы «Дизайна». Он легко согласился на их предложение, потому что нуждался в деньгах, а когда (довольно быстро) понял, куда попал, ничуть не огорчился и ни разу не пожалел о своем решении. Напротив, в том, что с ним происходило, ощущалась железная логика: словно незримый поводырь с дьявольской усмешкой осторожно опускал его все глубже и глубже в мирскую трясину, чтобы в ближайшем будущем, по всей вероятности, покончить с ним каким-нибудь изощренным способом — растворить в серной кислоте, погрузить живьем в могилу… Поневоле приходило в голову, что с ним, как и со многими другими, производят какой-то важный гуманитарный эксперимент, в котором он является одновременно и жертвой и участником. В эксперимент вовлечены огромные массы человеческого материала… именно материала, потому что назвать людьми в старом, привычном смысле слова большинство из попадавших к нему в руки, включая и нынешнего педика Гаврилу, можно было лишь с большой натяжкой. Окончательной цели эксперимента он не представлял, но догадывался, что речь, скорее всего, идет о возможности искусственного пресечения всякой разумной жизни на земле.