Гражданин тьмы, стр. 5

Кисточку Сережа взял, опустил в пластиковый пакет, а также добавил туда несколько яблок и ссыпал с килограмм грецких орехов. Со мной хмуро поздоровался. Я подумал, чем черт не шутит.

— Сережа, отойдем на минутку.

Встали в сторонке, я угостил лейтенанта сигаретой.

— Тебе чего, дядя Толя? Обидел кто?

Объяснил ему, в чем проблема. Описал девушку. Он ее не видел и не помнил.

— Мало ли тут б… А тебя чего, дядя Толя, на молоденьких потянуло? Поаккуратней будь. По нашим сводкам, у них стопроцентный триппер. Не говоря обо всем прочем.

— Да нет, тут другое.

Мент глядел весело, с прищуром: дескать, заливай кому другому.

— Если приспичит, обращайся… По знакомству дам пару адресов. Телки проверенные, из снежных республик. И берут недорого, ниже рыночной цены.

— Найти бы ее, Сережа. Я бы заплатил.

— Документы у нее проверял?

— Откуда? Разве же я знал…

— Александра, говоришь? Беленькая? Негусто… Ладно, поспрашаю кое у кого…

К приходу Витюши накрыл стол на кухне, порезал колбасу, селедочку разделал с лучком. Поставил бутылку «Кристалла» и банку томатного сока. Витюша всегда запивал водку соком. Если пил. А пил он намного меньше меня. Водку признавал исключительно в качестве допинга, а не саму по себе. Она помогала ему справиться с колоссальными нагрузками, связанными с прекрасным полом. Но он любил, чтобы на столе стояло. С его приходом у меня от души немного отлегло. Облик Витюши можно описать одним словом: ходок. Высокий, гибкий, с яростными искрами в глазах, то громкий, то задумчивый, но всегда целеустремленный. При знакомстве люди обычно принимали его за преуспевающего бизнесмена, фирмача, но при желании Витюша мог прикинуться кем угодно, хоть чукчей. Вместе со многими другими достоинствами Господь наделил его актерским даром перевоплощения, которым он пользовался, может быть, чаще, чем нужно. Когда слишком часто меняешь обличья, возникает опасность, что в один прекрасный день запутаешься и не узнаешь самого себя. В этот день по отношению ко мне Витюша изображал праведника.

— Что же получается, сын мой, — произнес с трагической миной, — седина в бороду, бес в ребро?

— Если бы, Витюша.

— О-о и вот это, — с осуждением обвел рукой стол, — Похоть и пьянство, сын мой, всегда ходят рука об руку. Один порок притягивает другой. Кто же эта дама, подтолкнувшая моего благородного и немного глуповатого друга на путь греха?

— Из фирмы она. Фирма называется "Реабилитация для всех".

— Это мне ни о чем не говорит. Хотя то, что "для всех", уже по определению отдает дешевизной. Рассказывай, мальчик мой, рассказывай, облегчи свою грешную душу.

Когда наконец выслушал, у него пропала охота паясничать. Он даже как-то слишком торопливо опрокинул стопку, забыв, что днем никогда не пьет.

— Покажи! — попросил озабоченно. Я задрал рубаху, и мы минут пять изучали шрам с одинаковым любопытством.

— Свежий, — определил Витюша. — Уж я знаю в этом толк.

— Но заживает быстро. Утром побаливал, а сейчас уже нет.

— Аппендицит вырезали, — предположил Витюша.

— Нет. Врач сказал, ничего не тронуто.

— Врачам верить нельзя… Чего же тогда вырезали?

— Ничего. Просто разрезали и зашили.

— Кто?

— Вить, не будь идиотом, и так хреново. Твое здоровье. Выпили, покушали селедочки с луком. В эту минуту зазвонил телефон, и я чуть не выронил кусок изо рта.

— Нервный ты, — осудил Званцев. — Сними трубку.

— А вдруг они?

— Тогда залезь под стол, я сам поговорю. Звонила Маша, чтобы узнать, что я делаю и как себя чувствую. Я сказал, что чувствую себя нормально, сидим с Витюшей и попиваем водку. Маше это не понравилось, но она ничего не сказала. Пообещала вернуться не позже девяти.

До ее прихода мы осушили не только эту бутылку, но открыли еще одну. Витюша по телефону отменил два свидания, которые у него были назначены с интервалом в четыре часа. По поводу первого, с какой-то чертежницей Любой из Малаховки, он не очень переживал, а по поводу второго заметил, что, возможно, из-за меня поломал свою судьбу. Речь шла о супруге некоего банкира Рубинчика, с которой Витюшу связывала не только любовь, но и сложные, многоходовые комбинации с акциями и ценными бумагами. Но это все так, побочно, в основном обсуждали мою историю, пытаясь найти в ней хоть какие-то логические концы. Перебирали вариант за вариантом, но все выглядело не правдоподобно. Напрашивалось простейшее объяснение: кому-то понадобились мои внутренние органы, например печень или почка, это реально, донорский бизнес в России, как известно, один из самых процветающих и перспективных, наравне с проституцией и экспортом сырья; но когда вскрыли брюхо, то увидели, что по каким-то причинам мои внутренности не годятся для пересадки, допустим, изъедены рачком. У этого варианта имелся очевидный изъян, который Витюша сформулировал так:

— Извини, Толюнчик, но почему в таком случае они от тебя не избавились? Какой смысл оставлять тебя в живых?

— Может быть, какая-то техническая накладка?

— Ерунда. Торговля донорскими органами — вполне отлаженная индустрия, производство безотходное, экологически чистое. Представь сам: если доноров отпускать, с ними потом хлопот не оберешься. По судам затаскают.

— Какие суды, я же ничего не помню.

— Один не помнит, второй не помнит, а третий примчится с иском. Нет, так дела не делаются. У нас все-таки правовое государство.

Еще два варианта из десятка других, которые представлялись нам с Витюшей более или менее подходящими, были такие: захват жилплощади и посещение инопланетян. Оба одинаково уязвимые. Трехкомнатная квартира, конечно, имела рыночную ценность, но в ней, кроме нас с Машей, прописаны дети, Оля и Виталик, а также моя теща Агата Тихоновна, которая проживала в деревне Кабанчики под Владимиром. Таким образом, чтобы пустить квартиру в оборот, надо положить как минимум пять трупов, то есть по понятиям жилищного бизнеса игра не стоила свеч. В Москве, особенно в центральных районах, еще оставалось немало жилья, где обитали недовымершие старики либо одинокие пьянчужки, с которыми легко поладить без всяких затрат на радикальную зачистку; да и в принципе жилищный бум в столице почти сошел на нет в связи с быстрым перенасыщением квартирного рынка. Богатые уже нахапали сколько хотели, преимущественно в престижных районах, а бедняки с превеликой охотой за небольшую копейку переселялись в подвалы или вообще убирались на сотый километр, но на их лачуги трудно было найти покупателей.

Вариант с инопланетянами тоже сомнительный. Как известно по многочисленным секретным материалам, опубликованным в научных журналах и в бульварной прессе, они действовали хитрее и никогда не оставляли следов. Если допустить, что я побывал на летающей тарелке, где со мной производили разные манипуляции и даже впрыснули в кровь контактные микросхемы, то уж вряд ли инопланетяне, при их возможностях, напортачили бы со шрамом, наспех заштопанным черным шелком. Хотя, если подумать, шрам мог быть элементом изощренной маскировки.

— Главный вопрос, — Витюша подцепил вилкой последний кружок колбасы, — случайно они зацепились или именно тебя пасли?

— Как они могли пасти?

— Могли, Толя. Это просто. Отслеживали. Ты человек режимный. В магазин ходишь примерно в одно и то же время. Тем более в выходной, верно?

— Но кто они-то?

— Давай назовем их пока группой «х». Скоро они объявятся. Тогда и узнаем.

Тут у нас не было сомнений. Продолжение непременно последует. Оставалось только ждать. А ведь я когда-то был солдатом и помнил: ждать и догонять — хуже не бывает.

3. СЫН ВИТАЛИК

— Анатолий Викторович? — В трубке женский хорошо поставленный, интеллигентный голос.

— Да… Слушаю вас.

— Меня зовут Маргарита Васильевна. Я ваш новый куратор.

— Куратор? В каком смысле?

— В самом обыкновенном. Вы же подписали контракт?

— Какой контракт?