Любовь, страсть, ненависть, стр. 23

Отдел рекламы «Гойя пикчерз» повсюду сопровождал Джулиана стуком пишущих машинок и щелканием фотоаппаратов. Вне съемочной площадки он носил прекрасно сшитую одежду, так что Кели, самый лучший фотограф Дидье, мог щелкать своим фотоаппаратом сколько душе угодно.

С искусно загримированным лицом Джулиан часами позировал фотографам, и его снимки были развешаны по всей студии. Он был то в закатанных голубых джинсах, то в плавках, то в теннисных шортах, а иногда в камзоле и рейтузах из «Веселого монарха». Под камзолом ничего не было. Каждое утро перед съемкой гример тщательно выбривал грудь Джулиана, наносил искусственный загар, а сверху тонкий слой масла. В результате его грудь сияла, как отполированное красное дерево, и многие девичьи сердца начинали биться сильнее при виде любимого артиста во всем его физическом великолепии, улыбающегося им со страниц журналов. Эта демонстрация красоты и силы мужского тела была лучшей рекламой, и Джулиан прекрасно понимал это.

«Веселый монарх» еще даже не вышел на экраны, а со всех сторон уже настоятельно требовали увеличения количества фотографий Милашки Брукса. Казалось, что чем меньше на нем одежды, тем больше его любят поклонники. То, что ни один из них не видел его на экране, не играло никакой роли – он стал звездой мирового уровня еще до того, как вышел его первый фильм. Его все время раздевали, не спрашивая, нравится ему это или нет: на пляже, когда он принимал лекарства, ловко и убедительно размахивал топором, перетягивал канат, летел в самолете, скакал на лошади – всегда одетый соответствующим образом. А однажды хитрый Кели даже изобразил его схватку с гигантским резиновым аллигатором. Джулиана, мягко говоря, утомляло это бесконечное позирование, но Фиби, прагматичная и чуточку ревновавшая к тому вниманию, которое ему уделяли, заставляла его выполнять все требования студии.

– Ты же хочешь стать звездой – ну, так именно так ими и становятся, – резко говорила она.

После того как у Фиби случился выкидыш, она стала еще больше внимания уделять карьере Джулиана. Недовольная спокойной жизнью в их новой квартире на Кэдоган-сквер, она все время являлась на съемочную площадку, ревниво наблюдая, как он снимается в любовных сценах с молодыми обаятельными актрисами. Она вся кипела, когда он обнимал их, гнев застилал ей глаза. Фиби уже не была так мила, как прежде. На ее лице теперь почти все время была недовольная гримаса, а когда-то красивое тело постепенно стало дряблым и отяжелело.

Внешне она вроде гордилась успехами своего мужа, но у нее были свои собственные честолюбивые планы. Она не думала об этом, пока Джулиан не вознесся на вершину успеха. Теперь она хотела погреться в лучах славы. Несколько раз она тонко намекала Дидье Арману, что ее бы вполне устроила роль партнерши Джулиана или даже роль второго плана, но Дидье дипломатично отшучивался от предложений Фиби, делая вид, что не понимает, чего она от него добивается.

– В семье достаточно одной звезды, моя дорогая, – бывало, говорил он, похлопывая ее по пухлой напудренной щеке, – наш мальчик нуждается в заботе, Фиби, а у тебя это получается так прекрасно! Будет очень жалко, если что-нибудь помешает золотой курочке снести драгоценное яичко.

Фиби закусила губу и промолчала, но чем известнее становился муж, тем сильнее ревность сжимала ее сердце.

Джулиан быстро шел в гору. Когда он не участвовал в съемках, он давал интервью. Он рассказал историю своей жизни журналам «Пикчергоер», «Пикчер шоу», «Иллю-стрейтед», «Фотоплей» и «Лук». Он смеялся и шутил с фотографами и обслуживающим персоналом, когда позировал возле яхт, самолетов и автомобилей. Устремив на них взгляд настоящего мужчины, непринужденно болтал по телефону с двумя голливудскими чародейками – сестрами-близняшками Хеддой и Лоуэллой. Он становился самым знаменитым актером Англии, по-прежнему считая кино лишь средством для достижения цели. Он хотел играть классические роли в театре, мечтая о короне самого Оливье.

– Нет никаких сомнений – он настоящая звезда, – сказал Дидье ассистенту, восхищенный удачным выбором актера на главную роль, посмотрев первые кадры «Веселого монарха». В последних кадрах умело освещенное красивое лицо Джулиана смотрело прямо в камеру, на его чудных глазах блестели слезы, а черные локоны под украшенной перьями шляпой подчеркивали мужественность и глубокую чувственность.

– Прокрути их еще раз, Джонни, – сказал Дидье, опустившись в серое плисовое кресло, и прикрыл глаза, чтобы еще раз насладиться тем впечатлением, которое производила на него игра Джулиана, – прокрути их еще раз.

– Настоящая звезда, – тихо прошептал он сам себе, – если Бог дал тебе талант, то больше ничего не нужно, разве что немного удачи.

Глава 12

Гидра, 1945 год

Николас Станополис удивленно смотрел на толстый голубой конверт. На нем стоял штамп почты США, а в верхнем левом углу было напечатано:

Киностудия «Коламбиа пикчерз»,

7700, Мелроуз-Авеню,

Лос-Анджелес, Калифорния

На обратной стороне конверта стояло имя, от которого сердце Николаса забилось быстрее: СПИРОС МАКОПОЛИС, ПРЕЗИДЕНТ. Дрожащими руками он передал письмо своей жене Электре. Оно было адресована ей, но она с улыбкой вернула его Николасу.

– Нет, нет, Николас, открой сам.

Он нетерпеливо вскрыл конверт и стал читать письмо с нарастающим восторгом:

«Моя дорогая племянница Электра,

Я был счастлив получить известия с Гидры, но очень огорчился, узнав о смерти твоей дорогой матери. Мое сердце глубоко скорбит по ней, но я буду помнить о тех добрых временах, когда мы детьми играли в солнечном раю нашей деревни.

Прими мои поздравления по поводу твоей свадьбы с Николасом Станополисом. Он производит впечатление прекрасного молодого человека, и его увлечение киноискусством чрезвычайно заинтересовало меня.

Если вы сможете когда-нибудь приехать в Лос-Анджелес, я буду рад встретиться с Николасом, как ты меня просишь, и, если получится, предоставлю ему возможность поработать на студии.

Передай от меня привет Димитрису Андросу из старого бара в порту, я был так рад узнать, что старик пережил войну и хорошо себя чувствует.

Я вкладываю в конверт маленький подарок, который поможет вам, если вы решите приехать в Америку. Будь счастлива, дорогая племянница.

От всего сердца, твой дядя Спирос».

– О Боже, Электра! Это фантастика, сногсшибательное известие! Америка! Он хочет, чтобы мы приехали в Лос-Анджелес! Голливуд! Электра, ты можешь себе представить, что это значит?

– Да, да, Николас, конечно, любимый. – Лицо Электры светилась радостью, она с любовью смотрела на мужа. – Смотри Николас, посмотри на это. – Она восторженно помахала перед ним чеком. – Он прислал нам деньги. Мой дядя настоящий джентльмен.

– Деньги? – Николас схватил чек. – Сколько? – Он посмотрел на сделанную незнакомым почерком надпись.

– Пятьсот долларов!!! – У Электры перехватило дыхание. – Вот так удача, Николас. Теперь, дорогой, мы можем ехать в Америку. Мы можем оба поехать в Голливуд, и ты будешь снимать там прекрасные фильмы.

Но путь в Америку оказался не таким простым, как думали Николас и Электра. Через несколько дней, поменяв чек на драхмы, Николас переправился в Афины на ходившем раз в неделю пароме, чтобы подготовить поездку. Его первым разочарованием было то, что греку, оказывается, необычайно сложно попасть в Америку: это требует огромной бумажной волокиты. В управлении компании «Олимпик эрлайнз» он узнал, что два билета до Лос-Анджелеса стоят вдвое дороже той суммы, которую прислал им мистер Макополис. С тяжелым сердцем он вернулся на Гидру, чтобы сообщить об этом жене.

– Не волнуйся, Николас. Ты должен первым поехать в Америку, заставить дядю Спироса дать тебе работу, а потом, через несколько месяцев, смогу приехать и я.